Страница 56 из 113
Вообще, уже в первую прогулку он понял, что досталось городу Лондону на всю катушку. Разрушений масса, а за уцелевшими домами нет прежнего присмотра: общественные здания с облупившимися фасадами, металлические решетки срезаны на переработку. На одном из пустырей у разрушенной церкви Спартак собственными глазами видел натуральный свинарник, устроенный на скорую руку, – зато на других пустырях цвели ландыши, белая сирень.
– Город не узнать, – сокрушенно сказала Беата, когда они двинулись по одной из бывших улиц, – утоптанной тропинке с непонятными Спартаку надписями на указателях. – Раньше здесь было так красиво...
Спартак молчал, поддерживая ее под локоть. Очередной виток судьбы оказался чересчур уж сильной эмоциональной встряской. Внезапно очутиться в Лондоне – это, знаете ли, переживание не из рядовых...
Хорошо еще, что к нему особенно не цеплялись – ни здешние поляки, ни тем более англичане. Спасибо Беате, это она сразу сумела наладить все должным образом и наспех проинструктировала Спартака в машине, везшей их с аэродрома. Во избежание возможных сложностей, просто-напросто не следует говорить всей правды: ну да, еще один поручик из подполья, и не более того. Польский знает плохо, потому что перед самой войной приехал из Бразилии, где, собственно, и провел с родителями всю сознательную жизнь. «Мало кто бывал в Бразилии, – сказала Беата позже, в казарме, разместившейся в чьем-то конфискованном для военных нужд поместьице близ Лондона. – Шанс попасть на «земляка» очень уж невелик, а врать насчет попугаев, обезьян и индейцев-людоедов ты сможешь, сдается мне, язык у тебя подвешен. Если рассказать всю правду, в тебя обязательно вцепится контрразведка, они тут, в тылу сидя, от безделья озверели... Черт с ним. Я тебя делом проверила, при чем тут эти тыловые крысы?»
А в общем, никто их на допросы и не таскал – у Беаты тут были какие-то достаточно высокопоставленные знакомые, прекрасно ее знавшие, а за компанию и Спартак проскочил мимо здешних особистов, которые, есть подозрения, во всем мире одинаковы и милыми, душевными людьми поименованы быть не могут... Всем было не до них – тут шла своя деловая суета, кипели свои заморочки. Оставалось сидеть смирнехонько и ждать, когда их перебросят назад в Польшу.
Вот Спартак и разгуливал третий день по древнему городу Лондону – в мундире британского фасона, украшенном соответствующими нашивками польских вооруженных сил за границей, в берете цвета хаки с коронованным орлом и прикрепленными под ним звездочками поручика. И, между прочим, Беата говорила: ходили слухи, что их собираются наградить, чуть ли даже не английскими медалями. Так оно на войне и бывает: наградить, по совести, следовало бы очень многих, но все они далеко, за линией фронта, и только они с Беатой наличествуют вживую.
Спартак в раздумье покачал головой. С одной стороны, английская боевая медаль – это несомненный почет, с другой же – дома придется объяснять еще и это... Вообще, собирается он домой или нет? Этот вопрос как-то сам по себе уползал в глубины сознания, думать над ним не хотелось, и все тут...
– Сэр!
Он остановился. Беата, метрах в десяти от него, разглядывала груду кирпичей, откуда торчали металлические балки: судя по печальному виду, с этим местечком у девушки связаны давние воспоминания. А совсем рядом оказалась машина, откуда выглядывал, дружелюбно улыбаясь, человек в штатском, показывал какую-то карту и трещал нечто неразборчивое.
Карта города, ага. Не знает, как проехать. Только чем же ему помочь, если мы сами не тутошние? Спартак развел руками, сожалея, что не знает на английском ни словечка.
Человек настаивал, тыча пальцем в карту, он выглядел настолько озабоченным и несчастным, что Спартак невольно согнулся в три погибели, заглядывая в карту, как будто прекрасно в ней разбирался...
Улыбчивый человек в штатском вдруг выбросил руку, и Спартак согнулся пополам от жесточайшего удара в горло, который и сам прекрасно умел проводить. Дыхание перехватило, словно навсегда запечатало, он отчаянно пытался протолкнуть в глотку воздух – а его уже головой вперед закидывали на заднее сиденье. Он расслышал еще крик Беаты – но машина рванула с места, и кто-то на чистейшем русском языке прикрикнул:
– Лежи смирно, падла! Отбегался...
Он поневоле лежал смирнехонько – сразу два человека припечатали его к сиденью, скрутивши так, что пошевелиться не было никакой возможности. Понемногу удалось протолкнуть в горло немножко живительного воздуха – полное впечатление, куском – а там и дыхание наладилось, но особой радости это не принесло. В том, что он серьезно влип, сомнений никаких не оставалось.
Вокруг раздавался обычный уличный шум – гудки машин, разговоры. Никто ничего не замечал – с какой стати? – и в голову Спартаку поначалу полезли самые дурные оптимистические мысли: сейчас Беата куда-нибудь сообщит, кто-нибудь примет меры...
«Интересно, какие такие меры? – издевательски вопросил неведомо откуда возникший в сознании язвенник. – Какие такие меры могут быть? Вы что, гражданин Великобритании, а?»
И крыть тут было нечем. Машина остановилась ненадолго, послышался скрип распахивающихся ворот – петли приржавели, давно не смазывали, – и вскоре Спартака потянули за ворот френча:
– Эй, вылезай... фельдмаршал!
Он вылез. Машина стояла в крохотном дворике, со всех сторон окруженном квадратом дома, вроде бы не похожего на жилой. Во дворике зеленели газоны, неправдоподобно ровные, идеально прямоугольные, каких дома не бывает.
Двое в штатском стояли у Спартака по бокам и ждали, когда из машины выберется третий, тот, что подловил на карту. Потом один, словно спохватившись, залез в машину, неуклюже выбрался, протянул Спартаку берет:
– Головку прикройте, господин хороший. Форму одежды надобно соблюдать согласно уставу, вы ж как-никак офицер, хоть и бывший, сами понимать должны...
Судя по физиономиям и речи, не было никаких сомнений, что он имеет дело с соотечественниками. Костюмы на обоих сидели скверно, на что Спартак моментально обратил внимание: как-никак его в этом вопросе изрядно образовали. Третий, правда, выглядел вполне европейцем.
Они сомкнулись вокруг Спартака, один многозначительно мотнул головой в сторону крыльца, и Спартак направился туда. За руки его никто не держал – но вся компания сгрудилась вокруг него, то и дело задевая боками.
Чистые коридоры – нет, на жилой дом положительно не похоже, совершенно конторский вид и расположение дверей, без табличек, исключительно с номерами. Пару раз навстречу попадались люди в штатском, но внимания на процессию не обращали, словно так и нужно было.
У двери под номером семь вся компания остановилась. Третий – судя по осанке, мелкий, но начальничек – осторожно ее приотворил, просунул внутрь голову и мгновение спустя вновь показался, вздыхая словно бы с облегчением. Кивнул Спартаку:
– Шагом марш!
Вся троица осталась в коридоре. Спартак вошел и, видя, что никто не собирается за ним последовать, прикрыл дверь. Остановился на пороге.
– Проходи, проходи, соколик...
Это с ухмылочкой произнес мужчина цыганского вида, чернявый, горбоносый, стоявший у окна. Размашисто шагая, он пересек комнату, проворно охлопал Спартака по всему телу с нешуточной сноровкой и, обернувшись к сидящему за столом, весело сообщил:
– Нету у него ни единой пушки в пальто! Расслабился, гнида.
– Проходите, – сухо сказал человек за столом. – Садитесь.
Спартак сел. Уставился на хозяина кабинета. Они оба были в цивильном, и цыганистый, и второй, но выправку-то никуда не спрячешь...
– Внесем ясность, гражданин Котляревский, – сказал человек за столом. – Я – майор Плещеев. Это – капитан Шумов, – повел он подбородком в сторону цыганистого. – Вы находитесь в одном из зданий, принадлежащих советскому посольству в Великобритании, следовательно – на территории Советского Союза. Мы оба, я и капитан, имеем самое непосредственное отношение к органам государственной безопасности. Хотите сделать какое-нибудь заявление?