Тайга и зона

– Зарубки оставлял? – быстро спросил Алексей.

Дорофеев виновато развёл руками.

– Не успевал, командир. Светало быстро, недосуг было… Но ты не боись, я дорогу знаю.

Дорофеев виновато развёл руками, отбросил докуренную сигарету и полез в карман за следующей. Алексей искоса разглядывал его. Худощавое, но жилистое, будто свитое из прочнейших тросов тело, лицо, загар с которого не сходит даже зимой… Лет Егорке было где-то под полтинник, хотя с виду он казался значительно моложе, не больше сорока – куда там «нестаринам», фитнесс-клубам, соляриям и прочим йохимбе – вот она, архилучшая реклама нестарения: жизнь на свежем воздухе, долгие пешие прогулки по лесу и здоровое сбалансированное питание, что характерно – продуктами, добытыми собственноручно, а не приобретёнными в супермаркетах. Плюс к тому, не стоит забывать, молодая сильная жена, мастерица и по части кулинарии, и, как почему-то был уверен Алексей, по постельным игрищам тож…

– Дела-а, – наконец протянул Карташ.

– И я о том же. Только и это ещё не всё.

– Что ещё?

– Увидишь, – Егор хитро прищурился. – Подарочек для тебя имеется. Сам сделал, вот этими вот руками. Лучше всяких зарубок.

– Показывай, что жмёшься. Стоящее куплю, и простава само собой будет… за вредность. Ну?

– Так не с собой. В сумке. А сумка в Салуне.

– Хорошо, тогда сделаем вот как…

То ли от услышанной жути, то ли от чего другого, но Карташа никак не оставляло ощущение ещё чьего-то присутствия вблизи. Даже если чутьё разыгралось на пустом месте… лучше перебдеть, как говорится.

– Вернёмся в «Огонёк», посидим с полчаса. Потом я выйду, а ты выходи минут через пять после меня. Встречаемся у сухого колодца.

– А…

– Да после проставлюсь. Завтра. Или сегодня схожу куплю тебе пару пузырей. Ну когда я кидал?

– Это верно. Не кидаешь… Только за жуть такую добавить бы трэба, а, командир?

– Разберёмся. Сказал же, не обижу…

Они поднялись, вернувшись в заведение, разошлись по своим компаниям. Егор направился в малый зал к своим промысловикам. Карташ задумчиво смотрел ему вслед.

Как и многие, отсидевший срок на здешней зоне, Дорофеев остался в Парме. И не было в его истории никакой исключительности, одна типичность: выпало ему отбывать наказание в советские годы, а по тогдашним законам осуждённого выписывали с его жилплощади. На воле его никто не ждал, иными словами – прописать его к себе было некому, значит, оставалось лишь бичевать, попадаться по новой и по новой идти на этап. Егор выбрал жизнь таёжную, но вольную: охотничий промысел, шишкование в сезон, немного зарабатывал рыбалкой и сбором ягод – короче, кормился от леса, вёл, как уже говорилось, здоровую и согласную с законами жизнь. Ну, хотя браконьерствовал, конечно, помаленьку, не без этого, да кто ж в этой глухомани не браконьерничает… А уж Надюшка ему попалась – загляденье, право. Оттого, должно быть, и не спился, повезло парню.

Карташ кое-как отсидел полчаса, на автопилоте участвуя в застольной беседе, мыслями далёкий от неё на восемьдесят с гаком километров. Едва минуло полчаса, он распрощался с братанами по оружию. Впрочем, он никогда особо не задерживался в «Огоньке», к этому привыкли.

Собственно, не пиво трескать он сюда приходил. Он вообще мог вполне обойтись без пива и, тем более, без тёплой компании сослуживцев, в общении с которыми приходилось напрягаться, чтобы не выпускать на лицо скуку, а напротив, изображать заинтересованность и дружелюбие. Он приходил в «Огонёк» единственно ради того, чтобы перевидеться здесь с нужными людьми. И из своего общения с разными человеками, главным образом, с охотниками и с теми, кто лишь формально звался охотником, а на самом деле промышлял диким старательским промыслом, Карташ тайны не делал. Ничего страшного, что он выходил пошептаться с охотниками. В Парме не принято было совать нос в чужие дела. Да и Карташ был не единственным, кто покупал у промысловиков продукты их промысла.

Сухой колодец высох лет двадцать назад. Его заколотили, но доски то и дело отрывали для единоличных хознужд – пока не дадут команду плотнику, пока двадцать раз ему не напомнят, пока тот не приколотит новую доску, ворча насчёт того, что «нет на вас, засранцев, Сталина, он бы вам побезобразил», – в безводную утробу летели хабарики, пустая тара и плевки.

Карташ топтался у колодца четверть часа, поминутно поглядывая на часы. Егор всё не шёл.

Это уж ни в какие ворота. Ну понятно, хорошо сидится в «Огоньке» – однако ж выпивка и душевная компания никуда от него не убегут, зато, если обещанная им вещь действительно чего-то стоит, то будет ему на что напоить всех своих дружков. О чём он думает?! И ведь не мог он за полчаса набраться до беспамятства…

Бесцельно наматывать круги вокруг колодца, как какой-нибудь влюблённый лох под часами, не было никакого терпёжу, не по его натуре такое. Карташ быстрым шагом пошёл по тропинке, ведущей от Сухого колодца через еловую рощицу к главной поселковой дороге, которая даже имела своё название: Восточный тракт – не более, понимаешь, и не менее.

…Егор ничком лежал прямо посередине тропинки, метрах в пятнадцати от дороги. Присев на корточки и затаив дыхание, Карташ щёлкнул зажигалкой и перевернул охотника на спину. Прямо напротив солнечного сплетения виднелась ножевая рана. Крови было немного, в основном, разлилась внутри. Алексей вскочил на ноги и сделал два стремительных шага назад. Ничего не изменилось. В том, что Дорофеев мёртв, сомнений не было никаких, труп уже начинал коченеть. Ножа не видно ни в теле, ни рядом с ним. Как впрочем, не наблюдалось и сумки, про которую говорил Дорофеев. Что естественно, если хорошенько подумать. А подумать не мешает не просто хорошенько, а, как говаривал вождь мирового пролетариата, архихорошенько. Обо всём. Но не здесь и не сейчас…

Карташ почувствовал, как взмокли ладони.

Страх. То был банальнейший страх.

Надо отсюда уходить. И быстро. Дорофееву уже ничем не поможешь, а труп обнаружат и без Карташа. Вбегать в заведение с криком от порога: «Егорку убили!», – это, знаете ли, лишнее.

Незачем привлекать к своей персоне всеобщее внимание. Тем более что ножи здесь носит каждый второй, не считая первого…

Карташ не стал выходить на дорогу: мало ли кто увидит, потом ещё свяжут место и время преступления с его сумеречными шатаниями в тех же краях. Хотя опыт показывает, что следствия особого не будет. Во-первых, Егор Дорофеев – фигура не того масштаба, чтобы из-за него приезжали с Большой земли, будут управляться местными силами. Ну а что это за силы, хорошо известно… Во-вторых, поножовщина как способ выяснения отношений – дело в Парме если не рядовое, то уж точно не из ряда вон выходящее, смотри пассаж о ножах…

Карташ вернулся к Сухому колодцу и оттуда пошёл в обход по лесной тропинке, собираясь обогнуть посёлок лесом и выйти на Восточный тракт со стороны лесопилки – с той стороны, откуда обычно возвращаются предававшиеся любовным утехам парочки. То есть парочки, если любятся в открытую, а уж ежели присутствует супружеская измена, то исключительно поодиночке. Как в цивилизованных странах, понимаешь.

Он шёл быстро, ловя каждый посторонний звук. Потому что не сомневался – Дорофеева убрали из-за того, что он добрался туда, до Шаманкиной мари, и из-за той вещи, что лежала в его сумке. Их разговор на завалинке подслушивали – тут тоже не приходилось сомневаться. А значит известно, с кем Дорофеев откровенничал.

Страх прошёл, остался так, лёгкий мандраж. Зато был азарт. Карташ, несмотря ни на что, был собой доволен – интуиция не подвела его и на этот раз…

По пути к дому, как на грех, ему попался прапор Сорин, мрачно и одиноко бредущий в сторону «Огонька». Карташ быстренько собрался, сделал соответствующее скучающее лицо, даже принялся насвистывать беззаботный мотивчик.

– О, Леха, – приглядевшись в темноте и узнав, ничуть не удивился Сорин. И тут же спросил:

– Выпить есть?

Карташ молча показал пустые ладони, споро прокачивая ситуацию. Прапор и без бутылки был уже отчётливо пьян, однако в Салуне Алексей его не приметил – стало быть, нажрался где-то в другом месте. Стало быть, это не он мочканул охотника, потому как, во-первых, он должен был подслушивать их разговор в зале, дабы сделать соответствующие выводы, а во-вторых, столь мастерски пощекотать заточкой не самого последнего лоха в посёлке – с пьяных-то глаз не очень получится. Да и не в его, Сорина, привычках было размахивать заточкой, в ухо дать ещё куда ни шло.