Страница 6 из 8
4
– Несбывшееся манит нас… – иронически обронила Анна.
– Да! – сказал Гроховский. – Да! Вот именно! Такое бывает только раз в жизни, поймите вы это. Наверняка каждый из нас, читая в детстве книги, думал: вот если бы к Спартаку, вот если бы к Гарибальди, вот если бы…
– Вам так хочется командовать ротой преображенцев? – осведомился Вадим, рыхлый белобрысый здоровяк лет на пять старше Анны. Анна познакомилась с ним десять минут назад, придя в квартиру Гроховского. Кто он и чем занимается, она еще не знала.
– Не утрируй, пожалуйста.
– Ну не буду, не буду…
– Вам не кажется, – сказала Анна, – что вы оба не так начинаете? Вместо глупой пикировки обозначили бы четко акценты. Нас здесь трое. Нам сделано некое предложение. О нас знают то, что называют малоизвестными фактами биографии. Снятся странные сны. И сначала, я думаю, нужно четко определить наше отношение к Астахову.
– Лично я верю ему безоговорочно, – отрубил Гроховский.
– Я почти верю, – сказала Анна, ни на кого не глядя.
– А я – ни капельки, – ехидно усмехнулся Вадим, щелкнув замком своего потрепанного портфеля, с интригующей медлительностью запустил туда руку и выудил томик в яркой обложке. – Я, друзья, рационалист. Я не стал метаться и креститься – я прежде всего стал копать, кто он, этот тип. Не так уж трудно это было – запомнил номер «Москвича», сходил в ГАИ, еще в пару мест. Фантаст он, понятно? Писатель-фантаст. Вот тут есть его рассказ, и это не единственная его публикация. Есть и о путешествиях во времени…
– А ведь логично, – сказала Анна. – К кому ОНИ, ТЕ, в первую очередь обратятся? К писателю-фантасту – тот, мне кажется, поверит быстрее…
– Подождите, я не кончил. – Вадим бросил книгу в портфель. – Итак… Существует писатель-фантаст, который задумал грандиозный эксперимент, выбрал трех подопытных кроликов – и пошел… Может быть, всех наших знакомых перебрал. Может, он сильный экстрасенс, и этим кое-какие «чудеса» и объясняются. А то и… Аня, вы ведь у него сигарету брали? И я брал. Николай Степанович с ним пил молочный коктейль. Кто его знает, что он в него подмешал, отсюда и сны…
– Да зачем ему это понадобилось?
– Просто эксперимент, Аня. Любят их писатели.
– Экстрасенс, фантаст… – Гроховский ходил по комнате, как зверь по клетке. – Вадим, тебе не кажется, что ты подменяешь одно фантастическое объяснение другим? Возможно, еще более далеким от реальности.
– Ничуть. Моя версия гораздо ближе к реальности.
– Но если астаховское предложение не близко к реальности, а сама реальность? Я лично верю безоговорочно, но для вас, так и быть, пусть это остается допущением. Что тогда? Давайте только без вспышек ущемленного самолюбия и обид. Жизнь у нас, у всех троих, не сложилась, хотя на взгляд окружающих все благополучно, сами мы знаем, что находимся не на своей дороге, не в своем седле. Внезапно нам предлагают исправить это, уйти…
– Куда? – выкрикнул Вадим. – К фузеям и камзолам?
– Ну что ты цепляешься к частностям? Когда речь идет о символе, аллегории. Там мы сможем раскрыться наиболее полно, осуществить все, на что мы способны. Чего вам жаль, Вадим, – хоккея по телевизору? Пленок с Челентано? Вообще странно, что громче всех агитирую я – сорокалетний, самый старший из нас. Вам с Аней едва по двадцать пять, а вы… Новое рассудочное поколение, как выражаются участники газетных дискуссий? Да поставьте вы все на карту…
– И вы серьезно? – тихо спросила Анна, глядя в его разгоряченное упрямым азартом лицо. – Вам сорок, и вдруг вот так все бросите – жену, работу, все – и куда-то в прошлое?
– Возможно, не бросил бы, – так же тихо ответил Гроховский. – Не будь Астахова и его предложения. Ведь до смерти будешь грызть себя, что смалодушничал, остался при персональной машине, нелюбимой жене и нелюбимой работе, а достаточно было однажды решиться…
– Да зачем? – Вадим резко отставил пепельницу. – Хорошо, не будем кривить душой и сохранять хорошую мину – не получилось из меня художника, спекся, мазилка, бездарь, годен только в маляры… Ну и что? Нет других дел? Двадцатый век – наш век, что нам вне его делать, идиотство какое… Живи и умирай в своем веке, вот что я вам скажу!
– Такая точка зрения была бы хороша, пока не было Астахова, – заметила Анна. – Пока мы не знали, что жить можно иначе…
– Так что, отправляетесь, куда он покажет?
Анна промолчала. Не нужно было сюда приходить, думала она, не стоило. Одной, наедине с собой еще можно справиться с самым тяжелым горем, но оказаться среди людей, больных той же, что и ты, бедой…
– Лично я отправлюсь, – сказал Гроховский.
– Ладно! – вскочил Вадим. – Только я вам не компания!
Он бросился прочь, вернулся, подхватил забытый портфель, метнулся в прихожую, остановился в дверях и крикнул Гроховскому:
– Вы… вы… да вы дедом скоро будете, псих, а туда же… А, да что с вами…
Он гремел и клацал замком, бился, словно птица в стекло, наконец справился, бухнул дверью и загрохотал по лестнице так, будто боялся, что его догонят и вернут силой. Стукнула дверь подъезда, простучали по асфальту торопливые шаги, и стало очень тихо.
– Вам не кажется, что он верит даже сильнее, чем мы?
– Вполне возможно, – сказала Анна. – А жена ваша где?
– У сестры гостит. Детей нет, так что насчет деда он промахнулся.
Они сидели молча. Ветерок покачивал шторы, за шторами был двадцатый век.
– Знаете, Николай Степанович, – сказала Анна беспомощно. – Я дочку как-то в самом деле не очень люблю. И с мужем перегорело. И работа…
– Бывает, Аня. Чтобы это понять, вам понадобилось лет на пятнадцать меньше, чем мне…
– Неужели вы и в самом деле решитесь?
– «Неужели, в самом деле…» – Гроховский подошел к полке, вынул книгу и быстро нашел нужную страницу. – Вот, послушайте. – Быть может, ему смутно хотелось в символической форме изобразить крушение всех чересчур честолюбивых надежд. Он прочитал такие строки:
1
Д. Линдсей