Страница 10 из 30
– Н-ну, творческие люди, заварили вы… Ведь придется мне у статуи часового ставить. Майон, перевяжи голову – двинули на совесть. Кстати… У тебя нет знакомых кентавров?
– Ни одного, – сказал Майон и вспомнил, оглянулся на Эанта. – Мальчишка говорил, что меня искали кентавр с каким-то микенцем.
Гилл кубарем слетел с коня, уронил руку Эанту на плечи, и лицо у него было такое, что отшатнулся не только Эант, но и Майон:
– Кто? Как выглядели?
– Ты что, Дориец?
Гилл и не обернувшись к Назеру, повторил жадно:
– Как они выглядели, малыш?
– Я не малыш, – буркнул Эант. Знак «гарпий» он спрятал было за спину, но Гилл и не думал его отнимать, и мальчишка приободрился. – Какой-то кентавр и микенец, похожий на Геракла. Это дядя Майона сказал, что микенец похож на Геракла. У них было важное дело к Майону, они остановились у Пифея.
– На Геракла, – повторил Гилл.
– Схожу-ка я к этому Пифею, – сказал Майон. – Никогда не имел дела с кентаврами.
– К Пифею, – повторил Гилл с тем же странным выражением. – Не нужно туда ходить. Они… Ну, нет уже их там, совсем их там нет…
Он вскочил на коня и, горяча его криком, поскакал с площади. Несколько всадников с неприметными лицами, державшиеся во время разговора поблизости, помчались следом. Нида наконец-то успокоилась, только всхлипывала временами.
– Хранители нашего покоя тешатся какими-то новыми забавами, – сказал Гомер с ироническим уважением. – Я вас покидаю, друзья, работа ждет. Давно уже пишу о странствиях Одиссея.
Майон подумал, что еще сегодня утром Гомер пренебрежительно подвергал сомнению подлинность рассказов об Одиссее. Однако задумываться и вслух высказывать удивление не стал – побаливала голова, азарт и напряжение схватки прошли и давали о себе знать ушибы.
– Ох, не люблю я нашего красавчика, – прищуренным взглядом проводил Назер Гомера. – Так-таки и не люблю.
– Но ведь это Гомер! – Эант напоминал взъерошенную птицу, бросившуюся заслонять гнездо с птенцами от оскаленной морды охотничьего пса.
– Никто не спорит – Гомер. Только с чего ты взял, что к талантливым людям нельзя испытывать нелюбовь? Уважение к таланту и любовь к человеку – разные вещи. Как ты думаешь, Майон?
– Не пойму, куда ты клонишь, – хмуро сказал Майон.
– Это оттого, что голова у тебя болит. – Назер блеснул великолепными зубами. – Подумай как-нибудь на досуге, не вызывает ли у тебя смутного беспокойства наш добрый школьный приятель Гомер. Что ты вздрогнул? А-а, ну правильно…
Он проследил взгляд Майона и тоже понял, что не годится вести такие разговоры при Эанте.
– Ты загляни как-нибудь ко мне в мастерскую. Клянусь огнем, найдется о чем потолковать.
– Подожди. – Майон догнал его, оглянулся на Ниду и Эанта и сказал очень тихо: – Я сейчас подумал – ведь этот твой воин не просто сраженный в бою солдат. Я не могу отделаться от впечатления, что он символ человека, бесславно павшего за неправое дело.
Лицо очень красивого сатира стало строгим и навевающим тревогу.
– Я не сомневался, что ты умница, Майон.
– Но все же?
– А тебе никогда не приходило в голову, что Троянская война – не более чем кусок дерьма?
И снова холодное лезвие, как давеча, при виде монумента, вошло в сердце.
Глава 6
Она была прекрасна
Майон поднимался по одной из дворцовых лестниц медленно, в раздумье. Во дворце он бывал не раз на больших приемах, но впервые гонец сообщил, что славный царь Тезей приглашает аэда Майона. А ублаготворенный несколькими монетами (и наверняка порадовавшийся случаю щегольнуть всезнанием, как это обожает мелкая дворцовая сошка), доверительно шепнул, что царь Тезей приглашает лично его, Майона, а никакого приема, ни большого, ни малого, как гонцу совершенно точно известно, не ожидается, так что речь может идти лишь о разговоре с глазу на глаз. Это было неожиданностью. Наверняка Тезей несколько раз слышал его имя, но неужели запомнил настолько, чтобы вызвать во дворец?
Он вошел, поклонился не без волнения: он уважал и любил этого человека – победителя Минотавра, реформатора и государственного мужа, спутника Геракла в походах, удальца, когда-то похитившего, а потом благородно отпустившего совсем еще юную Елену Прекрасную; спустившегося некогда в Аид и дерзко объявившего владыке подземного царства, что пришел ни более ни менее как похитить его жену (после чего несколько лет томившегося в Аиде в заточении). Словом, жизнь Тезея была насыщенной и бурной, дававшей пищу для ума и тем, кто оценивал его деятельность как воина и созидателя, и романтически настроенным юнцам, уважавшим бесшабашность и молодечество, и творческим людям – как исходный материал. Жизнь его, безусловно, была небезгрешна, но Майон знал от астрономов, что и на солнце есть пятна, а от философов – что идеала не существует.
А вот старик, сидевший рядом с Тезеем как равный, был Майону незнаком: старик с широким добрым лицом, совершенно седой, но чернобровый, с синими ясными глазами.
– Вот это и есть наш аэд Майон, – сказал Тезей, ответив на приветствие. – Многое обещает.
– Что ж, многое обещать – привилегия молодости, – сказал незнакомец. Конечно, не все обещания впоследствии сбываются, но в отношении этого юноши ты прав, я читал все, что им написано. Майон, я – Нестор, царь Пилоса. Слышал о таком?
Майон молча поклонился, не было нужды напрягать память – Нестор Многомудрый, мозг и дух Троянской войны, организатор и вдохновитель, наряду с полководцами разделивший триумф.
– Слышал, – утвердительно сказал Нестор. – Да, были времена. А остался скучноватый старик. Я узнал, Майон, что ты собираешься писать о Троянской войне. Благородное стремление, ибо…
Он говорил и говорил, повторял затертые фразы из школьного курса истории – об извечных подлости и коварстве троянцев, десятилетиями навлекавших на себя справедливый гнев ближних и дальних соседей, о злодейском похищении Елены беспутным Парисом, об уме Агамемнона, о героизме Ахилла и других храбрецов, о хитроумии Одиссея и его деревянном коне. Все это Майон слышал не единожды, и ему было скучно – уж Нестор-то, дух и мозг осады Трои, стоявший у истоков, видевший все и всех собственными глазами, мог бы рассказать об этом и гораздо интереснее. Неужели такова злая сила старости, превратившей Многомудрого в занудливого старца? Он был рад, что Нестор наконец замолчал.
– Все это я знаю, – сказал он осторожно, боясь показаться невежливым.
– А чего же ты не знаешь? – живо спросил Нестор. – И что ты хочешь знать?
– Понимаешь, Многомудрый, – сказал Майон, – я недавно говорил с Гиллом – это мой школьный друг, сейчас начальник тайной службы. Он подходит к проблеме как сыщик, и это довольно интересно. Получается, что мы, наше поколение, собственно говоря, ничего не знаем о Троянской войне. Существует некоторое количество отшлифованных формул, фраз, рассказов и цитат, их постоянно перебирают, как скряга монеты, раскладывают в разных сочетаниях, но они по-прежнему составляют какой-то заколдованный круг. Воины, сражавшиеся под Троей, рассказывают практически лишь о перипетиях стычек и о добыче. Не хватает чего-то живого, духа эпохи, невозможно садиться за повествование о Троянской войне, имея в распоряжении горсточку избитых фраз. Как вырваться из этого заколдованного круга, я пока не знаю.
Он говорил все медленнее, несколько раз запнулся, а там и вовсе замолчал. Нестор смотрел на него туповато и скучно, смаргивая дремоту. «Безнадежно, – горько подумал Майон, – а до чего жаль».
– Живого, да… – сказал Нестор. – Ну что же, ищи, твори, мучайся, иначе и нельзя. Пойду я вздремну, вы уж простите старика. Жаль, Майон, что Тезей не сможет ничего рассказать, – он в той войне не участвовал. Пойду я. Он грузно поднялся и побрел к двери.
– Ну что же, – сказал Тезей, – насчет заколдованного круга вы с Гиллом подметили верно. Правда, Нестор выразился немного неточно: конечно, я не плавал под Трою, но это события из моей молодости – Троя, война, Елена…