Страница 9 из 11
Вот и сейчас Бангал, привалившись спиной к борту, разглядывал Сварога с тем же выражением мучительного, тягостного раздумья, почти что и не скрывая этого.
– Ну, что? – лениво спросил Сварог. – Цветы на мне выросли?
Бангал фыркнул словно бы смущенно, помотал головой, потом решительно сказал:
– Дурацкое ощущение, но никак не проходит… Гвоздем у меня в башке сидит, что где-то я вас видел, жамый Шабар. Память на лица у меня алмазная… Вас не затруднит приподнять голову? Задрать подбородок, чтобы поза была горделивая, на манер королевской? Спасибо. Точно, я вас где-то видел, и должен бы прекрасно помнить, где, – но из головы вылетело напрочь. Совсем недавно я вас должен был видеть, несколькими днями тому, перед самым отплытием…
– Может, где-нибудь на улице в Фиарнолле? – непринужденным тоном спросил Сварог.
– Да нет, вряд ли. Какая, к лешему, улица? Нас из Сноля везли опять-таки на корабле, сначала по реке, потом по морю, а здесь в Фиарнолле, перегнали по набережной в амбар закоулками, где не было никого постороннего… Нет, не в порту… но определенно тут, в Фиарнолле. Не может такого быть – но я ведь помню! Вот только где? Скажите по чести: может, вы мне память на этот счет отшибли какими-то чарами?
– А зачем?
– А кто вас знает…
– Бросьте, – сказал Сварог. – Это вам, жамый, всякая чушь лезет в голову от безделья. Очень мне нужно чары на вас тратить… И потом, вам не кажется, что я отшиб бы вам всю память? А не только воспоминания о месте, где вы меня якобы видели?
– Пожалуй, – согласился Бангал, но тут же упрямо мотнул головой: – И все же я вас где-то видел. И должен помнить, где! Но – не помню…
Сварог, кажется, понимал, в чем тут дело…
Согласно строгим правилам судопроизводства оглашать приговор каторжанам перед отправкой обязан его милость королевский прокурор – в соответствующей случаю обстановке, в юстициарном зале. А там, естественно, находится его, Сварога или бюст, или портрет. Существует длиннейший перечень присутственных мест, где просто обязан находиться бюст или портрет здравствующего монарха, а кроме того, масса чиновного народа непременно проявит самодеятельность, выказывая таким образом вою преданность владыке. Соответствующие инстанции только-только начали нешуточные труды по бюстизации и портретизации, но кое-где мраморные и живописные изображения Сварога уже появились. Не зря Бангал просил задрать подбородок – на бюстах и на портретах любой король, согласно незыблемым канонам, изображается с горделиво воздетым подбородком и орлиным взором. Ну да, никаких сомнений, Бангал где-то видел бюст или портрет Сварога, выполненные, надо полагать, с большим сходством. И не может сейчас связать их с «горротским купцом» исключительно оттого, что любой на его месте будет искать разгадку где-то в другом направлении. Невозможно поверить, что король чуть ли не всего Харума вдруг обнаружился в грязном трюме вертухайского парусника, везущего на каторгу всякий сброд…
– Никак не могу вспомнить, – с нешуточной злостью на самого себя пожаловался Бангал. – А я ведь должен, у меня…
Краешек полога откинулся, показалась озабоченная физиономия убивца полицейских:
– Башкан, стеремнято! Тамо едн шлепак кутигасится у чуры! Сам зырни…
Бангал мгновенно поднялся на ноги, словно распрямилась стальная пружина.
– Что-то случилось? – насторожился Сварог.
– Давайте посмотрим, – нехорошо улыбаясь, сказал Бангал. – Друг мой верный только что сказал, если перевести на понятный вам язык, что какой-то обормот подозрительным образом трется у люка…
Они осторожно выглянули в щелочку. Возле квадрата солнечного света, падавшего на грязные доски через закрытый шипастой решеткой люк, и в самом деле «кутигасился» один из каторжан. Нервно расхаживал взад-вперед, исходя видимым на расстоянии нешуточным напряжением, стараясь делать вид, будто беспечно прогуливается, устав сидеть, ноги разминает, – но было в нем что-то такое трусливо-решительное, нехорошее… Не выдержав, пару раз зыркнул вверх, тут же отвел глаза, беззаботность стала еще более нарочитой, походка – еще более нервной…
Было в нем что-то от марионетки в руках неумелого кукловода – только вот явственно веяло вполне человеческими колебаниями, страхом, неуверенностью…
– Не нравится он мне, – тихонько сказал Сварог.
– А уж мне-то! – фыркнул у него над ухом Бангал. – Как же, имели честь неоднократно наблюдать подобное при других обстоятельствах… Настоящая и неподдельная «пляска тихарика», верно тебе говорю: и жутко ему, и донести хочет непременно. То ли много ему наобещано, то ли, ты прав, не верит в успех предприятия… Ишь, как его корежит, сучару… Ну, понятно, вот-вот начнется кормежка, можно уцепиться за веревку и заорать, чтобы подняли, там, среди вахарей у люка, наверняка будет тот, кто его мазал…
– И что делать? – спросил Сварог.
– А что тут сделаешь? – спокойно пожал плечами Бангал. – Значит, судьба такая – начинать именно сейчас. Надо же когда-нибудь начинать… – его тон был будничным, почти равнодушным. – Выходит, пора… Жамый Шабар, я вас душевно прошу, зажигайте огонь, а уж костер вам поможет соорудить наш расторопный Цура, он на такие штуки горазд… Цура! Бадохай ламя, шиче-шиче! Шиче, блэ!
В закутке моментально началась деловая суета. Цура – тот самый, что имел за душой полицейских, – проворно принялся складывать в кучку пригоршни невесомых бумажек от распотрошенных сигарет. Второй вытащил из дальнего угла лежавшую на чьей-то рваной рубахе кучу черного табака – от тех же сигарет. Вышло так, что из всего, что Сварог умел творить, горючим материалом оказались лишь сигареты, вот и пришлось создать их целую кучу…
Еще двое сидели на корточках рядом, помогая при необходимости. Протянув палец с появившимся на нем язычком огня, Сварог осторожно поджег первую бумажку. Крохотное пламя перекинулось на сложенную Цурой кучку, и душегуб подбросил еще бумаги, горсть фильтров… Его корешок осторожно подсыпал табак, подкладывал лоскутья рубашки.
Пламя костерка уже доставало стоявшему во весь рост Сварогу до колен, дым понемногу заволакивал закуток, и они, сорвав полог, выскочили наружу, заорали во всю глотку:
– Пожар! Пожар! Горим, мать вашу! Пожа-а-а-ааар!!!
Остальные, непосвященные в стратегические замыслы, повели себя как и следовало ожидать: в ужасе шарахнулись всем скопом к противоположной стене. Пожар разгорался, в огонь летели новые лоскуты, бумага, табак, сигаретные фильтры, остро воняло горелой синтетикой, чуть приятнее пахло тлеющим табачком, дым уже валил, как из кухонной трубы перед большим праздником, тянулся в люк. Наверху наконец-то заметили нечто неладное, над головой послышался топот, раздались недоумевающие выкрики, и совсем близко залилась пронзительными тревожными трелями боцманская дудка.
Одним прыжком оказавшись в центре трюма, Бангал закричал:
– Слушай меня, тарабарские! Началось! Въехали, корявые? Бахан на кутан, дружочки, шахан на цуцан! Шомай, рванина, светит воля! Началось!
И почти сразу же десятка два голосов, надсаживаясь в яростной надежде и азарте, подхватили:
– Пожар! Пожар! Горим! Спасайте, мать вашу! Горим, вахари!
Наверху уже разворачивалась нешуточная суматоха, палуба над головой гудела от грохота шагов, но все это никак не походило на панику: судя по звукам, группы людей бежали в одном направлении, звучали громкие, яростные команды, что-то шумно волокли, что-то тяжелое и длинное, звенели, отталкиваясь, лезвия гуф, стучали приклады о палубу, дудка свистала, не переставая…
Сварог осклабился, представив, каково им сейчас – тем, наверху. Пожар на корабле – это очень страшно. Вокруг, конечно, целое море воды, в самом прямом, не в переносном смысле, но какой от нее толк? Это от горящего дома можно уйти подальше, а куда денешься с пылающего корабля? Разве что в шлюпки-скорлупки – а до ближайшей суши далековато. К тому же в трюме наверняка стоят бочки с порохом – кроме каторжников, корабль везет груз для Катайр Крофинда, все, что там не производят, а значит, и порох…