Звезда на волнах

Пройдя сквозь строй цепких любопытных взоров искоса, они вошли в вестибюль, отмеченный той же унылой печатью упадка и захламленности. Даже портье за стойкой был какой-то неухоженный и отчужденный, словно его через пару часов должны были выпнуть отсюда по тридцать третьей статье, и ему на все отныне плевать.

При появлении новых лиц он, впрочем, чуточку оживился, с надеждой вопросил:

– Номер на час, туан, нонья?

«А хорошо бы», – мечтательно подумал Мазур. Даже учитывая здешние пещерные условия, к коим вряд ли подходит понятие «комфорт», неплохо бы…

Увы, чудес на свете не бывает – Мэй Лань, смерив пожилого грязнулю возмущенным взглядом, сухо поинтересовалась:

– Господин Багрецофф, двести восьмой?

Портье зевнул:

– Сидит в ба-аре, нонья… если еще сидит, а не лежит…

Мэй Лань, независимо вздернув подбородок, обошла стойку и направилась в широкий проем. Мазур заторопился следом.

Нельзя сказать, чтобы бар моментально являл входящим яркие картины разврата, порока и разложения. Он попросту был убогим, захламленным, до одури похожим на дешевую забегаловку на просторах родного Отечества, – разве что здесь гомонили на непонятных языках, этикетки на бутылках были другие, непривычные, и музыка из старенького музыкального автомата звучала самая что ни на есть экзотическая. А во всем остальном – полная аналогия. Совершенно по-расейски сосали спиртное субъекты разного цвета кожи и разреза глаз, что-то втолковывая друг другу, ссорясь, бахвалясь, хныкая и грозя. И официантка из местных, затурканная и обозленная на весь белый свет, казалась с в о е й. Табачный дым коромыслом, пьяные слезы и пьяный смех… Удивительным образом Мазур вдруг ощутил себя д о м а, и это наваждение не сразу прошло.

Мэй Лань, брезгливо покривив полные губы, высмотрела свободный столик и решительно провела туда Мазура. Официантка подбежала на удивление резво – должно быть, нездешний вид сих молодых людей разбудил в ней надежду на чаевые. Правда, заказ ее явно обескуражил спартанской простотой – но она без скрипа приперла две бутылочки пива и разочарованно удалилась. Стаканы были, в общем, чистые, бывало и хужее…

– И что дальше? – тихо спросил Мазур.

– Подожди, попробую его высмотреть… Ага, вон он…

Мазур присмотрелся. Субъект лет шестидесяти, выглядевший так, словно его последние пару часов крутили в стиральной машине, не сняв предварительно одежды, сидел за хлипким столиком в гордом одиночестве, подперев голову руками, вперив замутненный взор в наполовину опорожненную бутылку с чем-то прозрачным так, словно, буквально приняв известную латинскую пословицу, пытался усмотреть в сосуде некую истину. Физиономия унылая, исполненная житейской безнадежности.

– Сейчас я его вытащу, – сказала Мэй Лань, встала и энергично направилась к незнакомцу.

Рядом с Мазуром моментально нарисовался потасканный здоровяк, вроде бы европейского происхождения, покачался и спросил на неплохом английском:

– Эй, приятель, продаешь девочку?

Нравы здесь, надо полагать, были непринужденными.

– Исчезни, крокодил трипперный, – сказал Мазур, не поворачивая головы. – Кишки на вентилятор намотаю, тварь…

– Я понял… – сговорчиво промычал верзила и убрался, пошатываясь.

Мэй Лань, стоя над созерцателем сосуда, что-то пыталась ему втолковать. Тот слушал, но воспринимал реальность не без труда. Ну, кажется, дошло… Он встал и прямиком побрел к Мазуру. Плюхнувшись за его столик, уперся мутным взором, прохрипел:

– Приветствуем вашу милость… Эх ты, не понимаешь ни слова, мизерабль наглаженный…

Сказано это было по-русски. Мазур, не дрогнув лицом, совершенно равнодушно восседал за столом с видом Большого Босса. Как и надлежало по роли, вопросительно воззрился на девушку. Она торопливо пояснила пьяному:

– Я же говорила, мистер Багрецофф, он совершенно не понимает по-английски…

– Я с ним по-русски разговариваю, – пробурчал мистер Багрецофф.

– Русского он тем более не понимает, откуда? Пойдемте? Мне кажется, вы не вполне адекватны…

Багрецов поднял голову:

– Если вы мне, красавица, покажете обещанные деньги, я тут же буду адекватен, честное слово… Пойдемте… – пробурчал он, поднялся первым и, пошатываясь, направился к выходу.

Придержав Мазура на миг, Мэй Лань достала из сумочки лист бумаги и проворно сунула его во внутренний карман белого Мазурова пиджака:

– Когда зайдет речь, достанешь и отдашь мне… Усек?

– Ага, – сказал он хмуро.

Именно в этот миг он заметил двух мрачных субъектов европейского вида, торчавших в вестибюле у двери. Что-то очень уж проворно оба отвернулись, сделав вид, что глазеют на улицу, где не происходило ровным счетом ничего интересного. Очень уж приличный у них вид для этого заведения… Те, из «ситроена»? А может быть…

Судя по взгляду Мэй Лань, она тоже заметила тех двоих, но и ухом не повела, поднимаясь рядом с Мазуром по застланной пыльным ковром лестнице на второй этаж.

Номер Багрецова полностью соответствовал внешнему облику заведения – крохотный, меблированный со спартанской простотой. Поскольку хозяин плюхнулся на единственный стул, проворно вытащив из внутреннего кармана мятого пиджака прихваченную со столика бутылку, Мазуру ничего не оставалось, кроме как стоять с брезгливым видом у окна. Скрестив руки на груди и вздернув нос с величием истого аристократа, он бросил спутнице пару фраз на фантастическом наречии, включавшем и пару ходовых словечек из скандинавских языков, и собственную импровизацию.

Мэй Лань, глазом не моргнув, обратилась к Багрецову по-английски:

– Господин желает знать, способны ли вы в нынешнем вашем состоянии точно перевести русские слова…

– Как только увижу денежки, запросто, – сообщил тот, печальным взором проследовал за бутылкой, выхваченной у него девушкой из-под руки и поставленной подальше на подоконник. – Как только, так сразу, что нам стоит…

Мазур взирая на соотечественника без малейшей доброжелательности – вопреки расхожим штампам, он вовсе не собирался умиляться только оттого, что этот тип с русской фамилией бухтит на родном языке. Этакий вот соотечественник ему категорически не нравился. Для власовца вроде бы молод, но не в том дело. Тогда, в Африке, недоброй памяти князь Акинфиев, его благородие, был откровенным врагом, несмотря на преклонные годы, – но чертов князь при всем при том был и личностью, волком зубастым. А этот человеческий обломок ничего, кроме брезгливости, не заслуживает…

Мэй Лань подала Багрецову бумажку с портретом американского президента, каковую бакшиш пьяница внимательно посмотрел на просвет, бережно сложил и упрятал во внутренний карман. Девушка выжидательно уставилась на Мазура, произнесла несколько слов – та же абракадабра от фонаря.

Вынув листок, Мазур совершенно естественнным жестом развернул его, бросил быстрый взгляд на то, что там было изображено, подал девушке. Все произошло так быстро и непринужденно, что Мэй Лань и не заподозрила ничего, ей было не до этого, и протянула бумажку Багрецову с неприкрытым волнением, поторопила:

– Побыстрее, пожалуйста!

Тренированная память Мазура надежно запечатлела и немудреный рисунок, и три строчки печатных букв.

Человек, старательно срисовавший русскую надпись, русским языком не владел совершенно – «и» кое-где оказалась перевернутой на манер более привычной «N», вместо «ж» и «щ» накалякано черт знает что, «ы», несомненно, поставила неведомого копировщика в тупик, но все равно видно, что он очень старался…

Мазур, скрестив руки на груди совершенно по-наполеоновски, с каменным лицом стоял посреди душного и тесного номера, слушая, как Багрецов, подбирая наиболее подходящие обороты, толмачит Мэй Лань на английском смысл записки. Она, в свою очередь, старательно «переводила» Мазуру английскую версию на немыслимую тарабарщину.

– Прибавить бы надо… – вздохнул Багрецов.

У Мазура язык чесался выдать на языке родных осин: «От мертвого осла уши, с Пушкина получишь, дефективный!», но он, понятно, сдержался.