Бродячее сокровище

Слепящий электрический свет залил кухоньку совершенно неожиданно для него, но он не растерялся, действовал привычно – отпрянул от окна к стене, выхватил пистолет.

И чуть опустил дуло, когда увидел, что держит под прицелом Кристину в небрежно запахнутом халатике – в руках у нее не было ничего и она вовсе не выглядела только что проснувшейся… Морщась от досады и нетерпения, Мазур криво усмехнулся за отсутствием толковых реплик.

– Ты куда? – спросила она растерянно.

– Ухожу, – сказал Мазур.

– Куда?

– Какая тебе разница? – сказал он мягко. – В пространство. Насовсем. Я не хотел устраивать голливудских прощаний, знаешь ли… В общем, прощай. Лучше тебе побыстрее отсюда уехать, не годится торчать тут одной с кучей бриллиантов в кармане. В этом милом городке и за десять долларов глотку перехватят, а у тебя целое состояние.

На лице у нее было странное выражение, которого Мазур не мог понять, как ни пытался.

– Я подумала было… – сказала она растерянно. – Но камни на месте, все до одного… Джонни, что случилось?

– Да ничего, – сказал Мазур. – Совершенно ничего. Я просто исчезаю навсегда и ничего тут не поделаешь. Такова жизнь. Приходится…

– Ты что, все-таки шпион?

– Милая, ты неглупая девочка, – сказал Мазур. – Очень даже неглупая. К чему эти дурацкие вопросы и ненужные тебе сложности? Привыкай к роли молодой миллионерши… По крайне мере тебяя ничем не обидел, а? И ни в чем перед тобой не виноват. Так что…

Он нетерпеливо пошевелился, давно уже убрав пистолет.

– Бог ты мой… – сказала Кристина, и невероятная тоска в ее голосе заставила Мазура, уже положившего было руку на подоконник, остаться на месте. – А я-то думала, дура, а мне-то показалось…

Мазур смотрел на нее внимательно и цепко. В глазах у нее стояли слезы, а лицо было горестным, как у ребенка, которого вдруг обманули так несправедливо и жестоко, что хуже и представить невозможно.

До него только теперь дошло. Что на сей раз здоровая профессиональная паранойя его чертовски подвела. Что никаких потаенных замыслов у Кристины не было. Что эта дуреха…

В голове у него пронеслось множество самых разнообразных мыслей. Он подумал, что в него давненько уже не влюблялись всерьез – но сейчас это вызывает скорее досаду, чем мужскую гордость. Он подумал, что, не окажись таким идиотом, все проведенные с ней дни были бы определенно другими – ничего не изменилось бы, произошли бы те же самые события и не лишенные приятности сцены, но он смотрел бы на девушку совершенно другими глазами и совершенно другие чувства испытывал бы. Он подумал, что не стоит себя винить за подозрительность – как-никак был на работе.

А потом подумал, что с этим побыстрее надо кончать – как-никак это жизнь, а не цветная пленка синематографа, и времени у него нет, а расслабляться не позволительно…

– Забудь все побыстрее, ладно? – сказал он мягко. – Собственно говоря, я тебе попросту приснился. Меня никогда и не было, вот ведь какая штука… Прощай.

И ловко перемахнул наружу, в высокую влажную траву. Оглянулся не удержавшись, увидел ярко освещенную кухоньку и очаровательное печальное женское лицо, словно сошедшее с картин Боттичелли. Но это уже осталось в прошлой жизни, а прошлая жизнь была миражом, и он, отвернувшись, поднял из травы мопед, покатил его к задней калитке. Оказавшись на темной улице, ударил ногой по педали, вскочил на тарахтелку и выжал газ, насколько удалось.

Лучик жиденького света от небольшой фары с грехом пополам освещал дорогу – а там он вылетел на оживленную, ярко освещенную улицу. И погнал по ней, выжимая из японской безделушки все, что мог: пародия на Джеймса Бонда, супермен на мопедике, тающий призрак, незваный гость с другого конца света. Несколько раз попадались полицейские патрули, пешие и моторизированные, но джигит на тарахтящей двухколеске выглядел настолько своим, здешним и безобидным, что никто ему не препятствовал. Следовало только держаться подальше от тротуара – а то примут за моторизированного «сумочника», прицепятся профилактики ради…

Мазур не оглядывался – и ему казалось, что все, мимо чего он пролетает, дома и люди, фонари и фонтаны, тут же тает без следа, превращается в туман, в дым, потому что никогда не суждено этого увидеть вновь, а значит, оно как бы и не существует более…

Не было ни эмоций, ни чувств – затаились где-то под спудом, придавленные тренированной волей. Он действовал, как не рассуждающий механизм: добрался до одного из бесчисленных деревянных причалов, где оставил осиротевшую «Креветку», поднялся на борт, прошел в рубку, выбрал якорную цепь и включил двигатель. Отойдя в море на пару кабельтовых, повел суденышко параллельно берегу, держа курс на акваторию порта. Он прекрасно знал, где стоит «Заря» – еще сегодня утром проскочил на мопеде в порт, пристроившись в колоне идущих на загрузку машин, повертелся возле трапа сухогруза под австралийским флагом, задав вахтенному пару пустых вопросов, а по дороге высмотрел «Зарю»…

Ни погони, ни преград – благодать, да и только. Крайне просто проникнуть в гражданский морской порт, это вам не военная база – хотя и на самые охраняемые базы мы умеем проникать, учены на совесть…

Ночной покой, тишина и безмятежность. Справа, в открытом море, шло параллельным курсом какое-то большое судно, судя по цепочкам светящихся иллюминаторов, пассажирское. Оттуда доносилась музыка. Слева, как ни в чем не бывало жил своими буднями порт – в холодном свете фонарей виднелись краны, где-то грохотала лебедка, на пирсе с могучим грохотом разворачивался грузовик…

Увидев наконец «Зарю» метрах в двухстах по левому борту, Мазур, держа одной рукой штурвал, проворно разделся, выключил двигатель и вышел на палубу. Выбросил за борт оба пистолета, взял в зубы пластиковый пакет с трофеями и «солдатиком» перемахнул через фальшборт. Погрузился с головой, в два сильных гребка оказался на поверхности. «Креветка», замедляя ход, по инерции шла прежним курсом, вскоре ей предстояло врезаться либо в пирс, либо в борт одного из стоявших под погрузкой судов, но это не могло нанести особого ущерба ни пирсу, ни кораблю, так что нельзя сказать, будто Мазур на прощанье особенно уж набуянил…

Он плыл по спокойной темной воде, накрепко зажав в зубах пакет, дыша носом. Водичка была совсем не та, что в открытом море, возле маленького живописного острова: лицом он то и дело врезался в скользкие, жирные пятна, оставлявшие на губах противный привкус мазута, воняло гнилью, еще каким-то дерьмом, повсюду плавали отбросы вроде кожуры от фруктов, тряпок и прочей дряни. Ну, что поделать – зато погони нет ни морем, ни по воздуху, а это искупает все неудобства…

«Заря» вздымалась над ним высоченной стеной. Достигнув якорной цепи, Мазур стал карабкаться по ней проворно и бесшумно, ни разу не поскользнувшись. Подтянулся на руках, перевалился через борт, выплевывая воняющую мазутом жижу, чувствуя себя грязным с головы до пят. Тут же к нему бросилась фигура в белом и, выставив перед собой продолговатый предмет, что-то грозно и непреклонно скомандовала по-испански, а потом продублировала по-английски:

– Стоять, не дергаться! Руки вверх!

– Отставить, – послышался рядом знакомый, насмешливый голос, молвивший на языке родных березок: – Это не диверсант, это, как я понимаю, капитан Мазур наконец-то соизволил домой вернуться…

…В каюте было сухо, светло, тепло и уютно – дом родной, чего уж там. Плавучий кусочек советской суверенной территории, откуда Мазура не могла извлечь никакая сила, самая могучая и злокозненная. И он сидел, расслабляясь совершенно телом и душой, уже содравший с себя мощными струями душа всю грязь портовой акватории, со стаканом дегтярно-крепкого чая в руке, чувствуя восхитительнейшую опустошенность. «Это – привал, – лениво, вновь и вновь повторял он про себя, как заведенный. – Это – привал…»

Капитан первого ранга Самарин по кличке Лаврик, наоборот, трудился в поте лица – сидя напротив, он аккуратненько подпарывал бритвенным лезвием подкладку куртки, извлекал оттуда невесомо-плотные листочки микросхем, способных сэкономить Советскому Союзу массу времени, трудов и денег, складывал их стопочкой, но стопочки никак не получалось, получалась кучка.