Страница 8 из 62
По тайге они ходить умели – бесшумно и не плутая. И, выступив на рассвете, к трем часам пополудни уже осторожно приближались к заброшенной, полуразвалившейся охотничьей избушке, где, согласно инструктажу, должен был ждать прозревший кореец.
Едва завидев избушку далеко впереди, они рассредоточились, окружили ее с четырех сторон, держась достаточно далеко, и стали наблюдать, благо бинокли были цейсовские, тоже где-то на обочине найденные…
От избушки, собственно говоря, осталась одна стена, а остальные три давно рухнули. Крыши не имелось. И они буквально сразу увидели, что у бывшего крылечка, опершись спиной на потемневшие бревна, сидит человек в синем хантэне[6] – неподвижно, в неудобной позе.
И очень быстро рассмотрели, что человек мертв. Тот самый кореец, как его описывали, – синий хантэн, полосатые хлопчатобумажные брюки, ичиги, золотой зуб слева…
Рассказчик затейливо выматерился. Ясно было, что этот сучий потрох, Мудрая Лиса, в очередной раз оправдал прозвище. Опередил и принял меры…
Для надежности они еще не менее получаса наблюдали за избой и окрестностями. При необходимости умели ждать и часами. Потом, держа оружие наизготовку, выдвинулись с четырех сторон к трупу.
У корейца в лобешнике чернело входное отверстие – судя по размерам, пистолетный калибр. А на затылке – соответствующее выходное отверстие. Мудрая Лиса стрелял отлично.
Они стояли и смотрели. Кореец успел окоченеть, сидел себе с безмятежно открытыми глазами, и на лице у него, что характерно, прямо-таки цвела спокойная улыбка. С трупами иногда такое случается – посмертный оскал кажется улыбкой – но в этот раз так и осталось полное впечатление, что мертвец именно улыбается, и это было неприятно…
Обыскали, конечно, без всякой брезгливости. Не нашли ничего интересного – обычная мелочевка, но ее, разумеется, собрали в мешочек, как и полагалось…
Потом они обнаружили неподалеку след, в котором было нечто странное. Вообще-то это был самый обычный след ичига, а там обнаружились и другие, похожие – но странность в том, что земля была ничуть не мокрой (дождей не было недели две), а следы, тем не менее, как две капли воды походили на отпечатки подошв, оставленные на сырой, влажной, пропитанной водой земле, на грязи. («Как-то трудно это описать, – сказал рассказчик. – Это надо было видеть. Ну, как будто… как будто их каким-то штемпелем на земле оттиснули. Или весу в прохожем было не менее тонны. На обычной, не мокрой земле таких следов попросту не бывает, а они там были…»)
Это было необычно, но чертовщиной все же не выглядело – и рассказчик, поразмыслив, дал приказ двигаться по следам. Они углубились в распадок, двигаясь со звериной чуткостью, держа стволы наготове, слушая таежные звуки…
Следы не кончались. Цепочка так и тянулась перед ними – отпечатки подошв спокойно идущего человека, которым не полагалось такими вот быть. Вдавленная трава, еще не успевшая выпрямиться, подвергшаяся воздействию то ли тоже гипотетического штемпеля, то ли давлению нешуточной тяжести…
Пройдя пять-шесть километров, они издали увидели труп. В сидячем положении, прислонившийся спиной к дереву.
Так вот, верит кто-нибудь рассказчику или нет, это был тот самый труп. Тот самый кореец. Та же физиономия с золотым зубом слева на верхней челюсти, тот же синий хантэн, те же штаны, ичиги, то же пулевое отверстие во лбу… Никак нельзя было ошибиться.
Они потрогали тело – та же степень окоченения.
– Близнецы? – негромко предположил кто-то.
Других реплик не последовало. Все переглядывались – и кое-что в этих взглядах рассказчику не понравилось крайне. Не должно быть у советских чекистов таких взглядов – растерянных, еще не испуганных, но полных некоей непривычной тревоги…
– Может, это как раз… – сказал второй.
Старший прекрасно понял, что подчиненный имеет в виду. Но предпочел сделать вид, будто не понимает. Он был молод, но не без оснований считал себя хорошим служакой, вся его предшествующая жизнь, все воспитание и опыт отвращали от какой бы то ни было мистики. Несмотря на странный приказ, он не верил до конца и не привык сдаваться…
Он попросту приказал:
– Вперед!
Прелесть командирского положения в том, что приказы старшего по званию либо назначенного старшим группы не положено не то что оспаривать, но даже и обсуждать. Все трое его подчиненных были отнюдь не первогодками – осназ… Мало ли что они про себя думали, но двинулись дальше в прежнем порядке, не оглядываясь на новый труп…
Странные следы по-прежнему тянулись аккуратной цепочкой, и они шли по следам, потому что ничего другого просто не оставалось, и вокруг не наблюдалось ничего, подходившего бы под понятие «чертовщина».
Еще через несколько километров они вышли к речке. Речка была знакомая, нанесенная на все карты, неглубокая и неширокая. Серая вода неспешно несла всякий мусор, последний след обрывался у самого берега…
Рассказчику понемногу становилось не по себе. Он никак не мог отделаться от стойкого впечатления, что видит на воде некие зыбкие, но устойчивые контуры, более всего напоминавшие те самые отпечатки ичигов, цепочку призрачных следов, как по ниточке тянувшуюся на тот берег через серую ленивую воду. А еще он, искоса поглядывая на своих орлов, не мог отделаться и от впечатления, что они видят то же самое…
Потом из-за излучины выплыло что-то синее. Это был труп. Он лежал на серой воде, разбросав руки, его несло столь же неспешно, как мусор, крутя и поворачивая. Оскалившийся в беззаботной улыбке кореец в синем хантэне и полосатых штанах, с золотым зубом слева на верхней челюсти и пулевой дыркой во лбу…
Он зацепился за корягу на другом берегу, почти напротив того места, где стояли четверо – да так там и остался. Серая вода его обтекала, чуть вспениваясь у препятствия.
И снова никто ничего не сказал. Но взгляды…
– Ано-нэ[7], ребята… – начал кто-то и тут же умолк.
Они любили меж собой щеголять словечками из местных языков, хотя ни одного не знали толком. Такая уж была мода.
Казалось, что самые обычные слова звучали как-то странно. Казалось, что и небо какое-то не такое, и солнце, и вода какая-то не такая. Было жутко.
И только тогда рассказчик решился. Он не был подмят страхом, но становилось ясно, что не стоит лезть на рожон.
В общем, он дал команду возвращаться. И они добрались до своих без всяких неожиданностей и поганых сюрпризов. Между прочим, второй труп, когда они проходили той же дорогой, остался на прежнем месте – но мимо него прошли, старательно отворачиваясь, притворяясь, будто ничего не видят, как и мимо первого, у развалившейся избушки, который так и сидел у единственной уцелевшей стены…
Неприятный им мотал нервы чуть ли не до завтрашнего полудня – слушал каждого по отдельности, заставлял подробнейшим образом излагать все на бумаге (и, надо полагать, сравнивал показания). А потом, собрав всех вместе и уставясь глазами-дырочками, сказал словно бы лениво:
– Ничего этого не было, понятно? А кто сболтнет хоть слово на стороне – не взыщите…
Он не повысил голоса, не грозил. Он просто выглядел человеком, способным стереть в лагерную пыль сотню таких, как они, и это поневоле впечатляло…
Потом он уехал – неизвестно когда и куда. А рассказчик служил себе дальше, ни разу в жизни больше не столкнувшись с чем-то необычайным. И молчал о случившемся долго, очень долго…
Между прочим, Мудрую Лису пристукнули через два месяца. При самых что ни на есть прозаических обстоятельствах, без всяких хитрых комбинаций и напряжений ума. Один из пограничных нарядов на рассвете засек группу в пять человек, переходившую с той стороны. И, поскольку приказа брать живьем не было, пулеметчик попросту высадил по ним диск «дегтяря». Положил всех. Среди убитых потом достоверно опознали Мудрую Лису. Кто бы он там ни был, но от пули, надо полагать, был не заговорен…
6
Хантэн – японская рабочая куртка.
7
Ано-нэ – слушайте (яп.).