Крючок для пираньи

Мазур показал ему желтую рукоятку:

– С сорок восьмого года начали ставить кнопку-держалку. А поскольку ее тут нет, значит, выпущен до сорок восьмого. Вот и вся премудрость.

Он с нешуточным сожалением сунул кортик в потертые ножны, покачал на ладони. Вещь была качественная. Советские кортики времен папы Брежнева, если откровенно – дерьмо собачье. Разве что златоустовские с большой натяжкой можно назвать хорошими, но попадались они редко. Пластмасса рукоятки, такое впечатление, делалась из переплавленных зубных щеток – крошилась и ломалась от любого удара. Остальные детали – из поганенькой мягкой меди, которую можно поцарапать чуть ли не спичкой, да вдобавок перекладина крохотная, и одна ее половинка выгнута так, что кортик практически невозможно держать в руке.

Зато сталинский, как бы к Иосифу Виссарионовичу ни относиться, – совсем другое дело. Рукоять из прочного эбонита и надежной латуни, сама ложится в руку. А в общем, морские кортики советских времен – почти точная копия старинного русского наградного образца 1803 года…

– Да покупай, чего там, – сказал Кацуба. – Ишь, глаза разгорелись. Контора стерпит, командировочные не считанные. Глядишь, и пригодится…

Мазур обрадовано расплатился, сунул кортик во внутренний карман куртки. У книжной полки дурноматом орал Сережа – как выяснилось, углядевший пьяными глазками забытую бог весть с какого года книжку врага перестройки Лигачева и пришедший от этого в неистовство. Он громогласно грозил продавщице, что запишет ее в красно-коричневые и устроит тут постоянный демократический пикет, а та отругивалась простыми русскими словами, потом лениво предложила девчонке, только что продавшей Мазуру кортик:

– Валь, в милицию позвони, что ли…

– Да они все возле штаба, теть Зин, – столь же лениво отозвалась та. – Петька сейчас заскакивал, говорил…

Именно эта ее реплика вдруг магическим образом успокоила шумного Сережу. Он поморгал осоловелыми глазами, что-то усиленно соображая, потом ринулся к Мазуру:

– Тьфу ты, Вова, я забыл совсем… Поехали! Посмотришь, как мы тут военщину к ногтю берем… Миша ты ж интересовался…

– А то как же, – сказал Кацуба хладнокровно. – В самом деле, Гоша, подгоняй тачку, глянем на здешние плюрализмы…

…Особого шумства не наблюдалось, но и мирными буднями назвать происходящее язык не поворачивался. Трехэтажное зданьице, чрезвычайно похожее на музей (так что закрадывалось подозрение, что их строили по одному, типовому проекту), было огорожено чисто символически – редкая оградка из тоненьких железных прутьев не доставала человеку и до пояса. Судя по вывескам, здесь идиллически уживались и городской военкомат, и штаб воинской части, как полагается, укрытой за комбинацией цифр.

Вокруг оградки с трех сторон (с четвертой тянулась высокая бетонная стена, видимо, окружавшая гараж) лениво кучковались человек сто. Мазур высмотрел самые разные типажи – и довольно чисто одетых пожилых дамочек психопатического облика, привычных на любом демократическом митинге, и поддавших молодых верзил, явно забредших от нечего делать, и угрюмых работяг, судя по каскам и спецовкам – то ли шахтеров, то ли докеров, и просто праздных зевак обоего пола.

Кое-где виднелись самодельные плакатики, однообразно призывавшие военных убираться к чертовой матери, власти России – пойти навстречу чаяниям народа, не желающего жить рядом с кладбищем отравляющих веществ, а депутатов Госдумы – оказать содействие. Судя по тому, что здесь не наблюдалось ни депутатов, ни властей России, данные плакаты были поэтическим преувеличением. Среди них сиротливо затесался вовсе уж нелепый здесь лозунг: «Выдайте зарплату за февраль, гады!»

Внутри, за оградкой, столь же лениво бродили человек двадцать в милицейских бушлатах, а один, усатый кряжистый старшина, стоя вплотную к демонстрантам, о чем-то беседовал вполне мирно, и Мазур расслышал, как он горестно вздохнул:

– Петрович, тебе хоть бастовать можно, а нам самим третий месяц не платили, только нам-то бастовать законом запрещено…

Слева что-то орал в мегафон вспотевший бородач, чем-то неуловимо напоминавший Сережу, но не в пример более пузатый. Его слушали, но вяло. Сережа, шатаясь, тут же ринулся в толпу, как рыбка в воду, моментально выискал знакомых, кого-то хлопал по плечу, кому-то показывал на стоявших кучкой «питерских ученых», словом, развил бурную деятельность.

– Ну, все, – сказал Кацуба тихонько. – Глазом не успеем моргнуть, как окажемся батальоном поддержки из столиц…

Голос у него при этом, впрочем, был скорее довольный. Мазур индифферентно пожал плечами, спросил:

– Про корабль ничего не слышно?

– Гоша говорит, придет завтра. Невтерпеж?

– Хуже нет – ждать да догонять…

– Это точно. А посему отойдем-ка. У хорошего командира солдаты без дела болтаться не должны… – Он отвел Мазура метров на двадцать в сторонку, сунул под нос фотографию. – Как тебе?

– Да ничего, в общем, – осторожно сказал Мазур.

На черно-белом снимке была изображена светловолосая женщина лет тридцати – тонкий нос, пухлые губы, очки в тонкой оправе. Симпатичная и отчего-то ужасно напоминает не особенно строгую учительницу младших классов.

– Доведись, трахнул бы?

– Мог бы…

– Прекрасно, – удовлетворенно сказал Кацуба, спрятал снимок.

– А что такое? – забеспокоился Мазур.

– Да ничего особенного, – бодро ухмыльнулся Кацуба. – Серега обещал нынче же нас отвести на малину «зеленых», возможно, она там будет. Если так – совсем хорошо. Ну, а коли не придет, закинем тебя в музей. Задача у тебя будет простая – в два счета обаять данную фемину по имени Катенька, ухитриться нынче же уложить ее в постельку, причем непременно у нее на хате, поскольку там нет микрофонов, ну, а дальнейшему учить тебя не стоит, а? Чтобы крепче спала, кинешь ей в чаек или там в винцо одну таблеточку, – он сунул Мазуру в ладонь пластиковую трубочку. – Потом возьмешь ключи и отдашь одному милому мальчику, который будет терпеливо торчать на лестнице…

– Ты что?

– А ничего, – буднично сказал Кацуба. – Отдаю приказ, только и всего. Я ж тебя не с педиком заставляю трахаться, полковник. Что поделать, если ты как раз и есть ее типаж, не мне же в столь похабном облике за дамами ухлестывать? В общем, мне позарез нужны ключи. От музея. Директором коего наша Катенька имеет честь работать. И путей тут только два – либо проводим в жизнь мою идею, либо придется дать ей по голове в темном переулке, инсценировав ограбление, и вместе с кошельком увести и ключики… Тебя такой вариант устраивает?

– А ты ведь можешь… – сказал Мазур. Кацуба сощурился:

– Знал бы ты, полковник, сколько всего я могу, когда служба требует… Понимаешь, сам я не большой спец во вскрытии замков и отключении сигнализаций, а подручного по этой части у меня тут нет. А в музей темной ночкой залезть необходимо.

– Зачем? – глупо спросил Мазур.

– Ну-у, полковник… – протянул Кацуба. – Альзо, камераден? Не хочешь же ты, чтобы милая женщина получила по голове из-за твоего чистоплюйства? Если это тебя утешит, считай, что я дерьмо. Только помни, что тут уже образовалось несколько трупов, и надо постараться, чтобы жмуриков не прибавилось…

Он смотрел Мазуру в глаза и слегка улыбался – жилистый, битый профессионал. Бесполезно было чирикать с ним о морали, этике и прочих общечеловеческих ценностях. И вообще – если угодил в дерьмо, глупо повязывать белый галстук…

– Ладно, – мрачно сказал Мазур, на миг передернувшись от ощущения облепившей внутри грязи. – Дисциплина превыше всего. А если не получится?

– Получится, – заверил Кацуба. – Баба одинокая, в такой дыре на стенку от тоски полезешь, а ты у нас – экземпляр хоть куда… Если не получится – тогда, конечно, придется по голове, но, разумеется, с максимальной деликатностью….

Они вздрогнули, повернули головы – оказалось, этот звук издал камень, смачно шлепнувшийся в стену. Следом полетел второй, вдребезги разлетелось оконное стекло на втором этаже.