Четвертый тост

Майор молчал. В глубине души, рассуждая трезво, он не мог не признать, что у собеседника есть своя правдочка. У каждого из нас есть своя правдочка, беда только, что у каждого – своя… И нет, увы, такой, чтобы устраивала всех… А значит, каждый вынужден жить по своей, притирая ее к другим по мере возможности и в интересах дела…

– Я с вами вовсе не собираюсь ссориться, – сказал Кахарманов, явственно давая понять, что желает видеть в происходящем не упрямую конфронтацию, а взаимный договор двух серьезных людей. – Всего-навсего пытаюсь объяснить, что аул для меня на первом месте, а все остальные сложности жизни – на десятом… И без вас нелегко, – признался он. – Приходится еще и за дорогой следить. Кто-нибудь вполне может устроить покушение на муфтия Мадурова или кого-то из ваших генералов, а вину свалить на нас. Бывали, знаете, примеры… Итак?

Майор твердо сказал:

– Мне придется связаться по радио с командованием. А там – возможны варианты, сами понимаете. Если прикажут уйти, я уйду. Если приказ будет каким-то другим – придется его все равно выполнять, сами понимаете. Ничуть не заботясь, сколько против меня стволов… Двести там или триста.

– Я не говорил, что мои стволы направлены против вас…

– А, мы с вами взрослые люди… – махнул рукой майор. – Давно на свете живем, давненько играем в подтексты… Вы соблаговолите подождать?

– Разумеется. Надеюсь, это будет недолго?

– Постараюсь…

Его ребята смотрели на здешнего лидера не зло и не дружески – с подобным наигранным безразличием хорошо обученная служебная собака, получившая конкретную команду, взирает на оказавшуюся поблизости кошку. И разорвать тянет, и разрешения не поступало. У них была своя правдочка, и по другой они жить не собирались…

Майор вышел в «штабную», кратко изложил задачу Славе.

Невидимая радиониточка, связывавшая его с Ханкалой, работала исправно. Переговоры много времени не отняли.

Ему предписывалось немедленно покинуть деревню и уходить по одному из проработанных маршрутов, посетив две запасные точки рандеву. А также провести предварительно еще один радиосеанс…

Честно говоря, он в первую очередь испытал нешуточное облегчение: не будет никакой конфронтации с этим местным князем, все обошлось к удовлетворению высоких договаривающихся сторон….

Примерно с минуту Слава монотонно повторял, работая на одной из тех частот, что легко прослушивалась кем угодно:

– Ждем бензин для Махмуда, ждем бензин для Махмуда…

Это была весточка для Каюма – единственная возможность дать ему понять, что встреча сорвалась по независящим от них причинам и агента следует послать в одну из запасных точек, в какую Каюму удобнее. Своей рации у Каюма не было, конечно, но при его положении в Джинновой бандочке он мог знакомиться со всеми радиоперехватами, а значит, есть шанс, окажется в курсе. Если только Джинн ведет постоянный перехват, но ведь обязан, скотина, просто обязан…

– Всё? Сворачиваемся! На крыло, ребята! Мир вокруг был молочно-серым – полосы сырого утреннего тумана струились из предгорий в низины, заволакивали улочки и дома, тропинки и высотки, блокпоста не было видно, лишь кусочек стенки из серых облаков и могучая задница бронетранспортера. Один за другим они проходили мимо бесстрастного Кахарманова, скрестившего руки на груди, ныряли в туман, вновь появлялись из него, бесшумно двигаясь волчьей цепочкой, след в след….

– Майор, может, вас на «бэхе» куда подвезти? – с видимым облегчением предложил старлей Дима.

– Обойдемся, – кратко ответил майор.

– Нет, ну, может, обиды какие?

– Какие тут обиды? – дернул майор плечом. – Служи, старлей, и далее, что тебе еще пожелать… Шагай на объект, мы дорогу знаем… Всего и самого!

Они пересекли автостраду, развернулись в походный строй – с боевым охранением, ядром группы, замыкающими. На душе у майора было неспокойно: где-то поблизости, голову можно прозакладывать, ошивался тот, кто именовал себя Накиром. Его приходилось постоянно держатьврасчете. Какие-нибудь «махновцы», мстители, мать их, вроде покойного Ястреба. Если эта бандочка никому не подчиняется и ни на кого конкретно не работает, еще хуже – подобных «вольных стрелков» чертовски трудно засекать и ловить, ни к чему и ни к кому не привязаны. Кто мог просчитать Ястреба заранее? Не зная кое-каких деталей его биографии, оказавшихся решающим фактором? То-то…

Михалыч старательно топал рядом с ним в компании обоих своих юных орлов – совершенно ненужное рвение выказывал, чувствуя себя виновным. Язык не поворачивался ляпнуть ему что-нибудь резкое – и он не виноват, по большому счету, никто не виноват, кроме войны. Уже три человека, черт, какой прокол…

– Майор…

– Михалыч, иди-ка ты домой, вот что, – сказал майор отстраненно. – Дальше мы и сами. Ты, главное…

Выстрела он не слышал. Никто не слышал. Просто-напросто капитан Курловский, бесшумно, сноровисто двигавшийся в зыбкой пелене полупрозрачно-белесого тумана, вдруг споткнулся на ровном месте, дернулся, завалился в нелепой позе, расслабленно выпуская автомат, – и тут же высоко над ними прошла бесприцельная очередь, а возле левой ноги майора взлетел фонтанчик земли от одиночной пули, и вновь не слышно было выстрела…

…Все было непонятно и неожиданно. Капитану Курловскому вдруг ударило в лицо что-то горячее, мощное, неотвратимое, и не было боли, он просто-напросто не почувствовал больше тела, и его ноги сорвались с твердой земли, весь земной шар, огромный, бескрайний и необозримый, выскользнул из-под тяжелых ботинок, капитан сорвался в пустоту, полетел куда-то навстречу разгоравшемуся светлому сиянию, и вся его жизнь прокрутилась, как кинолента, перед глазами, и он стал невесомым, свободным, а боли все не было, и капитану показалось, что он попал в какую-то уютную и спокойную страну, где никто не стреляет, где все веселы и счастливы, где нет ни зла, ни вражды…

…и автору хочется верить, что капитан остался в этой стране, покойной и недостижимой для оставшихся в живых…

Они залегли, рассыпавшись цепью, прозвучало несколько ответных очередей – скупых, экономных, наугад сделанных. Все вокруг казалось нереальным, зыбким, как сам туман, – и не было видно противника, он больше не подавал признаков жизни. Лишь еще одна пуля, опять-таки наверняка из снайперки с глушителем, вспорола землю неподалеку от майора да стрекотнула короткая очередь – и вновь пули прошли высоко над головой. Это ничуть не походило на толково поставленную засаду – скорее уж противник, точно так же двигаясь в тумане, вдруг столкнулся с ними чуть ли не нос к носу. И, пальнув пару раз, поспешил отступить – судя по звуку, вторая очередь была сделана уже с гораздо большего расстояния, нежели первая…

Оказавшийся ближе всех к Курловскому Костя подполз, не поднимая головы, прикрываемый своей двойкой. Не оборачиваясь, чуть приподняв руку над травой, сделал красноречивый жест, понятный всем и каждому, – капитана Курловского больше не было…

– Заберете, – распорядился майор, лежа плечо в плечо с Михалычем. – Мы прикроем. Живо!

– А вы?

– Дальше идем…

Он вполголоса отдал команды. Два пулемета, выдвинувшись с флангов, принялись полосовать туман крест-накрест в направлении противника. Краб, лежа на боку, заложил в гранатомет предпоследний выстрел – и через пару секунд там, далеко впереди, вспыхнуло яркое желтое пламя, просвечивая сквозь туман подобно восходящему солнцу.

Под прикрытием этого огня две группы разошлись в разные стороны – Михалыч с бойцами, пригибаясь, потащили тело капитана к блокпосту, а спецназ принялся отступать вправо классической «улиткой» – сначала лупили автоматы, под их прикрытием отступали пулеметчики, потом они менялись ролями, и опять, и снова, экономя патроны по мере возможности, потому что пополнять запасы было негде…

Потом они поднялись на ноги и припустили бегом, той же волчьей цепочкой, круто забирая вправо, сбивая с толку возможных преследователей, отрываясь.