Анастасия

Анастасия почесала в затылке – мысленно. А вслух ничего не спросила, вспомнив, как не единожды попадала впросак.

Впрочем, хозяйка тоже смотрела на них удивленно – именно на них с Ольгой, а не на Капитана. Это лишний раз подтверждало, что здесь именно они с Ольгой выглядят странновато, и Анастасия по дурной привычке сердито прикусила губу.

– Баню, мать, баню! Сейчас мы гостей в баню-то и загоним! – весело гремел Бобрец, обняв жену за плечи и улыбаясь гостям открытой и самую чуточку хвастливой улыбкой довольного судьбой человека. Анастасия ощутила легкий укол зависти. Наверное, впервые что-то в прежней жизни показалось ей неправильной игрой.

– А что такое баня? – все-таки не удержалась она от вопроса, снимая меч.

Бобрец захохотал – не обидно, но так громко, что петух, враз растеряв спесь, припустил прочь:

– Не знаешь? Ну, синеглазая, ну, княжна, а еще с мечом! Алена, уяснила, что тебе сделать надлежит? А покажи-ка ты им, что такое баня, так, чтобы до старости не забыли!

Очень скоро Анастасия с Ольгой убедились, что баня – это и в самом деле вещь, которую после первого знакомства с ней забыть уже невозможно. И описать трудно. Жаркий пар, ведро ледяной воды, коварно опрокинутое на голову Аленой в самый неожиданный момент, испуганно-довольный визг, шипение кваса на раскаленных камнях, ощущение до скрипа отмытой кожи, беспощадное избиение веником, чудодейственным образом снимавшее усталость и дурное настроение. Одним словом, когда Анастасия вывалилась в предбанник и попыталась отдышаться, она ощущала себя новой, не прежней. Казалось, родилась заново. С этим не могли сравниться ни ванны Империи, ни купанье. Она приняла из рук Алены кувшин пахучего кваса и жадно пила, проливая на грудь. Передала кувшин Ольге и отфыркнулась:

– Легенда!

– У вас, значит, бани нет? – покачала головой Алена не без сочувствия. – Грустно… А не надеть ли вам, девушки, платья? Я сразу подумала и принесла. – Она кивнула на скамью с одеждой.

– Так это и есть платье?! Хру меня подери! – вспомнила Анастасия от изумления старое богохульство.

И вспомнила картины прежней жизни, что показывал волшебник. Волшебник был жалкий, но картины – настоящие. Это платья и есть, такие же, как на Алене. Но как же, вот так взять и на люди в нем выйти?

– А обязательно? – спросила она едва ли не жалобно.

– Ну отчего же. – Алена улыбалась. – Просто в штанах у вас, девушки, вид немного странный. Оглядываться на улицах, может, и не будут, зато про себя насмеются вдосталь…

Неизвестно, как повела бы себя Анастасия, оказавшись тут одна, без Ольги, но той предложение пришлось по вкусу, даже глаза разгорелись, и она моментально сделала умоляющее лицо:

– Анастасия, любопытства ради?

Если совсем честно, это же самое любопытство искушало Анастасию ничуть не слабее. Алена в платье выглядела… какое-то новое, непонятное Анастасии чувство – здесь и от зависти, и от желания соперничать, и от стремления покрасоваться, и… И понравиться кое-кому, решительно закончила она про себя. А Ольга уже надевала через голову белое платье с вышивкой, Алена помогала ей, стянула ворот шелковым крученым шнурком, завязала пояс, отступила на шаг, оглядела:

– Ну вот. Просто прелесть.

– А зеркало? – нетерпеливо спросила Ольга.

– А зеркало – в доме. Пойдешь?

– Пойду.

Анастасия колебалась. И было отчего. С одной стороны, до ужаса непривычно. С другой, до ужаса красиво, и все здесь так ходят. С одной стороны, никогда прежде с рыцарем такого не случалось. С другой – нигде не сказано и не записано, что ношение такой вот одежды противоречит рыцарскому кодексу и воспрещается. Все законы и заповеди об этом молчат. Подходя с позиций формального крючкотворства – нигде не записано черным по белому, что рыцарю запрещается появляться на людях без штанов. Никто не предусмотрел такого случая. Согласно строгой логике отсюда вытекает: где нет запрета, нет и нарушения…

Анастасия азартно махнула рукой:

– Ну-ка!

И оказалась в платье. Одернула подол, поправила пояс и с нарочитым безразличием поинтересовалась:

– Надеюсь, я посмешищем не выгляжу?

– Прекрасно ты выглядишь, – сказала Алена тоном старшей и умудренной (хотя была не старше Анастасии). – Клянусь апостолами, лучшего и желать не стоит.

И все-таки пришлось собрать в кулак все самообладание и смелость, чтобы выйти за порог бани, как ни в чем не бывало пройти по двору в дом. Сначала Алена отвела их в комнату с большим зеркалом. Увидев себя во весь рост, Анастасия не могла бы описать свои чувства, являвшие причудливую мешанину, но утешилась все той же мыслью – где нет запрета… И все-таки – красиво. Что до Ольги, ее, похоже, такие сложности не волновали.

Анастасия отрешилась от своих последних колебаний, когда едва не покраснела под восхищенным взглядом Капитана. Он только и выдохнул:

– Настасья, нет слов…

Сам он вернулся из бани безмерно довольный, в белой вышитой рубахе Бобреца, в его же синих штанах в узкую алую полоску, остроносых сапогах младшего брата воеводы. Отросшая за время путешествия щетина помаленьку превращалась в пушистую бородку, и Капитан не собирался ее сбривать. Он крутился перед зеркалом даже дольше, чем Анастасия, а поймав ее смешливый взгляд, без тени смущения объяснил:

– Всегда хотелось, знаешь ли, этак вот по городу пройтись-пройтиться… Бобрец, у тебя мурмолки, случайно, не найдется? Чтобы с золотыми кистями… Набекрень ее на буйную голову – и гоголем…

– Найдем, Иваныч. – Бобрец водрузил на стол пузатый глиняный жбан, содержимое коего назвал медовухой. – А пока что – как заведено после баньки, и не нами заведено…

Стол, признаться, был богаче тех, за которыми Анастасия сиживала в Счастливой Империи. Медовуха сначала показалась ей некрепкой сладкой водичкой, но вскоре в голове зашумело, и она оценила коварство напитка, Платье ее уже ничуть не стесняло и не казалось неуместным. Она частенько ловила на себе взгляды Капитана, вспомнила жесткие тюки в фургоне, треск пожарища, потом ливень, все слова, что были тогда сказаны. Неожиданно для себя сказала Бобрецу:

– Хорошо живете, признаться. Бани, платья, стен вокруг города и в помине нет…

Бобрец переглянулся с женой, они улыбнулись друг другу, потом воевода сказал:

– Знаешь, Настасья, жизнь, вообще-то, не так чтобы уж полностью безоблачная… Хорошо б, понятно, если бы землю населяли одни праведники, но ведь нет этого пока. Бывает всякое, И люди бывают всякие. Однако ж стараемся…

– Вы мне вот что объясните, – сказала чуточку захмелевшая Анастасия громко и решительно. – Кто из нас, Империя или вы, ближе к Древним, а значит, счастливее? Вот какой вопрос меня гнетет…

Бобрец развел руками:

– Тут уж я судить не могу. Древний рядом с тобой сидит.

Капитан молчал. Сосредоточенно думал. Лицо у него напряглось, потеряло всякую беззаботность.

– Ох уж эта Таська, – сказал он наконец. – Иногда бьет в самое яблочко… По-моему, Тасенька, вопрос нужно совсем по-другому ставить. Как мне это ни больно говорить, но счастье, похоже, совсем не в том, чтобы походить на Древних… на нас, то есть. Одним словом, жить мне хотелось бы не в вашей Империи, а тут. А тебе?

– Там моя родина, – сказала Анастасия. – Там…

– Гости мои дорогие! – сказал Бобрец. – Я, признаться, к ученым разговорам не приучен. Простой порубежник, чего уж там. А вот придет братишка – он у меня, ученым и звездочетом будучи, к умным мыслям имеет прямое касательство. С ним и стоит такой разговор заводить. А мы уж давайте-ка – как после честной баньки, идет?

Он подпер широкой ладонью щеку и запел:

Он пел чистым и звонким, печальным и сильным голосом, и все сидящие за столом замерли, а песня лилась, и река, спокойная, могучая река, подхватившая Анастасию, уносила ее куда-то к иным берегам, где догадки становились истинами, а истины стоили того, чтобы служить им всю оставшуюся жизнь, ни о чем не сожалея. Она пригорюнилась, подумав со щемящей тоской, что еще не сделала в жизни ничего такого, оказывается, чем бы могла похвалиться, чем бы стоило гордиться. Украдкой покосилась по сторонам – Капитан сидел нахмуренный и серьезный, на реснице у Ольги блестела слеза.