Анастасия

В той стороне, куда лаяли собаки, виднелось что-то, удивительно вписывавшееся в пейзаж, но тем не менее инородное. Уродливая хижина на вершине голого холма, сколоченная из досок, нержавеющего железа, непонятных обломков неизвестно чего. Невообразимо нелепая, она тем не менее отнюдь не казалась почему-то заброшенной, нежилой. По сторонам ее вбиты высокие колья, и на них – черепа! Человеческие и звериные!

Ехавшая первой Анастасия остановила коня. Задрав головы, они всматривались со страхом и омерзением, ничего не понимая. Надрывались собаки.

– Дикари? – тихо сказала Анастасия, оглянулась на Капитана. Таким его она еще не видела.

– Черепа, значит… – бормотал он. – На кольях… А других домов не видно… Может, рванем отсюда, а? А то я тут все разнесу вдребезги пополам. Кто бы тут ни жил, живет тут явная сволочь…

– Поздно отступать, – сказала Анастасия. – Собаки всю округу переполошили, мертвого поднимут…

– Слушайте! – раздался звенящий от волнения и испуга голос Ольги, с луком наперевес замыкавшей кавалькаду. – А если это Соловей-Разбойник? В точности, как написано…

– А что у вас про него написано? – спросил Капитан, не оборачиваясь.

– Он владеет Наследием Великого Бре, – невольно понизила голос Анастасия. – А это страшные заклятья, способные пригвоздить к земле любого… Это смерть.

– Какие, к черту, заклятья? – Капитан почти кричал. – Какие могли быть заклятья? Сисемасисески…

Кусок железа, служивший дверью, откинулся, звонко ударившись о стену хижины.

Оттуда, по-утиному переваливаясь на коротких ножках, вылез уродливый толстяк, блестящий, бело-розовый. Толстыми руками он поддерживал огромное брюхо. Голый, только вокруг бедер обмотана какая-то тряпка. Череп абсолютно лысый. Три подбородка, щеки висят, как флаги в безветренный день. Глаза выпуклые, огромные, черные, без белков и зрачков, сплошные черные шары. И нос, как шарик, до половины вдавленный в тесто. Губы толстенные, рот широкий. Ушей, кажется, нет совсем. Страшным он не казался ничуть – скорее, ужасно смешным. Он стоял и смотрел на всадников, из-под его ног к ним катились мелкие камешки. Собаки залились пуще.

– Белые в деревне есть, папаша? – вдруг крикнул Капитан и добавил быстрым шепотом, не оборачиваясь: – Ольга, ты вокруг, вокруг посматривай, и назад…

Толстяк отозвался неожиданно густым и сильным голосом, лениво, даже равнодушно:

– Людей сколько, скотины сколько… Вон ту черную клячу я сразу съем, мне жрать охота. Потом еще кого-нибудь съем, а синеглазую пока оставлю, с ней и побаловаться можно. Вон тот усатый ни на что не годится, даже воду таскать не сумеет, ишь, как зыркает. Лучше сразу черепушку на кол насадить, красиво будет. Интерьер соблюдется.

– Дяденька, а вам не кажется, что ваше место возле параши? – крикнул Капитан в ответ.

Толстяк, словно не слыша, тянул свое:

– А собак я, может, тоже сразу съем…

– Чучело какое-то, – сказала Анастасия почти весело.

– Я вот его сейчас… – пообещал Капитан.

– Подожди, – сказала Анастасия. – А вдруг это сумасшедший? Откуда нам знать, какие племена здесь живут? На такой земле только сумасшедший жить и станет…

– Настенька, черепа эти мне не нравятся…

– Он их мог насобирать где-нибудь.

– Экономика должна быть экономной! – вдруг прогремел толстяк, и у Анастасии возникло странное ощущение – словно под череп ей, со стороны затылка, входил тупой гвоздь – не больно, но вызывает зудящее неудобство.

Капитан, наоборот, даже повеселел чуточку. Он привстал в седле и крикнул вверх:

– Папаша, только без волюнтаризма! Генсек нынче я, так что исключить могу!

Не обращая на его слова никакого внимания, толстяк очень проворно и ловко спустился до середины склона, уселся там на бревно, скорее всего для этого там и лежавшее, поудобнее упер ноги в землю, уместил брюхо на толстых коленях. Разинул огромный рот, показавшийся черным провалом, окаймленным белыми острыми клыками. Над мертвой землей, над кучами ржавчины и невообразимого хлама, над нежитью и запустением загремело:

– Наша экономическая политика должна обеспечить дальнейшее развитие социалистической промышленности, и в особенности ее наиболее прогрессивных отраслей; всестороннюю электрификацию и химизацию народного хозяйства; ускоренное развитие сельского хозяйства и рост его доходов; расширение производства предметов потребления и улучшение всестороннего обслуживания населения…

Вновь под череп Анастасии мягко вошел гвоздь, и от него распространилось дурманящее, парализующее тепло. Невидимые волны подхватили ее, стали баюкать. Росинант вдруг оступился под ней, словно невидимая страшная тяжесть пригибала его к земле. Смолк лай собак, они растопырили ноги, повесили головы, качаясь вправо-влево в такт звукам таинственных заклинаний. Сквозь смыкавшиеся вокруг Анастасии спокойные пологи дремы острым лезвием проник голос Капитана:

– Настенька, ты что? Да очнись ты!

Но Голос набрал силу, громогласный и в то же время бархатный, нежнейше проникавший в каждую клеточку тела:

– Некоторые из этих проблем возникли объективно. Не баловали нас в последние два года и климатические условия. Убытки, которые мы понесли из-за капризов погоды и стихийных бедствий, весьма значительны…

Анастасия разжала ватные, как у куклы, пальцы, и меч воткнулся в землю у копыт коня. Она уже не понимала, Росинант ли это качается, клонится, или ее так шатает в седле. Собаки уже лежали без движения. Лежала и лошадь Капитана, он стоял с ней рядом и лихорадочно тащил что-то из кармана на груди. Сознание мутилось, гасло, последним усилием воли Анастасия разлепила глаза, словно склеенные тягучей патокой. Увидела, как блеснули в решительном оскале зубы Капитана, как он взмахнул рукой, крича: «Лови, партайгеноссе!», и граната, железное рубчатое яйцо, вертясь, оставляя тоненькую струйку дыма, летит вверх к Соловью-Разбойнику.

И тут – грохнуло, взлетела земля вперемешку с дымом. И настала невероятная тишь. Липкая пелена дурмана медленно таяла.

Анастасия пошевелилась в седле, звякнули стремена. Все тело покалывало, изнутри в кончики пальцев вонзались тонюсенькие иголочки, кровь, казалось, щекочет, проплывая по венам. Анастасия с трудом высвободила из стремени носок сапожка, сползла с седла по теплому конскому боку, прижалась лицом к жесткому чепраку. Резкий, знакомый запах коня возвращал силы.

Капитан повернул ее лицом к себе, беспокойно заглянул в глаза:

– Жива, княжна?

– Жива, – медленно сказала Анастасия. – А он где?

– А клочки по закоулочкам, – сказал Капитан. – Овация перешла в бурные аплодисменты…

– Послушай, ты не мог бы изъясняться понятнее?

– Охотно, – сказал Капитан. – Ну и прелесть же вы, княжна…

Анастасия от души надеялась, что ее взгляд был достаточно ледяным:

– Между прочим, так ведут себя, заигрывая с женщинами возле кабаков, публичные мужчины…

– А, ну да. С вашим матриархатом все наоборот, господа рыцари…

Повернулся и отошел к своему поднимавшемуся с земли коню. Преувеличенно бодро насвистывал.

– Послушай! – окликнула его Анастасия, отчего-то не чувствовавшая себя победителем. – А что такое экономика?

– Это такая вещь, которая должна быть, – ответил Капитан через плечо.