Страница 64 из 99
– Значит, он жив-здоров?!
– А что с ним должно было случиться? – пожала она плечами.
– Князь говорил…
– Он тебя просто припугнул… – Катарина потянула его за руку к двери. – Конечно, тебе, быть может, и стоило с ним поменяться… Но, в конце концов, тебе виднее, ты мужчина, должен решать сам… Пойдем. Выйдем в парк, а там я тебя проведу к воротам.
Пушкин шел за ней, все еще не в состоянии привести в порядок мысли и чувства – слишком много неожиданностей случилось за короткое время. Поразмыслив, он спросил:
– Значит, ты не имеешь отношения…
– Увы, – сказала она тихо и печально. – Имею. Я – в его руках. Всецело. Знаешь ли, иные жуткие сказки порой основаны на самой доподлинной реальности… Я была молодая и глупая и клюнула на заманчивую приманку…
– На что?
– А какая разница? Если мне теперь никуда от него не деться.
– И ничего нельзя сделать?
Он опомнился настолько, что им руководили теперь не только сочувствие к запутавшейся в колдовских сетях красавице, но и холодный служебный рассудок. Невозможно и желать лучшего свидетеля, знающего жизнь этого чертова гнезда изнутри, способного рассказать, никаких сомнений, очень и очень многое, так что ей нужно помочь не из одной доброты душевной…
– Как сказать…
– Ты сама признаешь: многие сказки основаны на реальности. А в сказках частенько храбрый человек может расколдовать пленницу колдуна…
Катарина остановилась, повернулась к нему, ее глаза сияли надеждой:
– А ты бы смог?
– Что именно?
– Ну вот, начинаешь осторожничать…
– Все, что угодно, – сказал он решительно. – Я не верю, что эта публика сильнее нас, не зря же они прячутся по углам…
– Хорошо, – сказала она с задумчивым видом. – Нынче вечером будет маскарад в палаццо Чинериа, я пришлю тебе билет и костюм…
– И моему другу тоже.
– Ну, разумеется. Там мы сможем поговорить свободно, без лишних ушей и глаз… – У нее вырвалось едва ли не со стоном: – Если бы тебе удалось! Сюда…
Она протянула руку к стене, кажется, что-то нажала – и распахнулась узенькая дверца, за которой был запущенный парк.
Солнце стояло значительно ниже, и от деревьев протянулись густые черные тени, меж которыми лениво плавали тени больших птиц, похожих на ворон. Пушкин поднял голову, но никаких птиц над головой не увидел. Снова посмотрел на землю. Снова – в небо. Не было видно ни единой птицы, но их тени все так же кружили меж тенями деревьев…
Катарина заставила его свернуть с дорожки, и они двинулись напрямик по сочной зеленой траве, огибая дворец и пригибаясь, чтобы их не заметили из высоких окон первого этажа.
Ворота, как и прежде, были распахнуты настежь. И в них стоял, яростно жестикулируя тростью, барон Алоизиус, пытавшийся побудить двух флегматичных полицейских в форме к решительным действиям. Оба стража закона стояли за воротами, с видом терпеливым и словно бы даже чуточку скучающим. Сразу видно было, что все усилия барона бесплодны.
– Алоизиус! – радостно позвал Пушкин.
Барон обернулся – и бросился к нему, раскрыв объятия:
– Сто чертей мне в печенку, вы живы! Эй! Эй! Отойдите от моего друга, я вам говорю, девица! – И он, сжав кулаки, решительно шагнул так, чтобы встать перед Пушкиным, заслоняя его от Катарины.
Девушка сделала гримаску и отступила на шаг.
– То-то, – удовлетворенно хмыкнул барон, извлек из кармана клетчатый узелок, торопливо развязал узел зубами и, держа платок, словно гранату, размахнулся.
В сторону Катарины полетело облачко какой-то трухи, остро пахнущей чем-то вроде полыни, попало ей на платье, в лицо. Она заслонилась ладонью, чихнула, кое-как отряхнула с платья беловато-серые кусочки, больше всего смахивающие на порезанную крупными кусками сухую траву. Выпрямилась, спросила с исконно аристократической холодностью:
– Сударь, вам никогда не приходилось бывать в лечебнице для скорбных умом?
Барон, выглядевший чуточку сконфуженным, пробормотал:
– Ну ладно, ладно, каждый может ошибиться… Вы невредимы, мой друг? Я уж хотел взять этот притон штурмом, только эти остолопы никак не желают олицетворять закон. Говорят, что у меня нет достаточных оснований выдвигать обвинения против уважаемого и почтенного жителя города Флоренции…
– Пойдемте отсюда, – нетерпеливо сказал Пушкин. – Все хорошо, что хорошо кончается… Я обязательно приду, Катарина…
– Я буду ждать, – сказала она, слегка помахав рукой.
Когда они оказались за воротами, один из полицейских облегченно вздохнул:
– Я так понимаю, это и есть тот синьор, которого, по вашим словам, то ли съели, то ли изничтожили бесовскими чарами?
Барон угрюмо кивнул. Полицейский повернулся к Пушкину:
– Синьор, у вас есть намерения прибегнуть к помощи закона?
– О, ни малейших, – сказал Пушкин. – Бога ради, простите моего друга, это было дурацкое пари… – Стоя спиной к стражам закона, он яростными гримасами пытался урезонить барона, намеревавшегося, по всему видно, ляпнуть еще что-то, категорически сейчас неуместное. – Все обошлось, как видите…
Он шагнул вперед и без особых церемоний протянул им пару монет, рассудив, что повадки низших полицейских чинов должны быть везде одинаковы.
– Ну что вы, сударь, право… – пробормотал старший, жеманясь, как перезрелая красотка перед гусаром, но деньги взял без особого промедления и даже отдал честь. – Значит, все обошлось? Вот и прекрасно, желаю здравствовать…
Оба подтянулись, кивнули Пушкину и с нешуточным облегчением направились прочь, в сторону города – у Пушкина осталось впечатление, что оба с превеликой охотой припустили бы бегом, лишь бы оказаться подальше отсюда.
– Прохвосты, – сердито сказал барон. – Как мне удалось их сюда загнать, сам не пойму, но внутрь они отказались входить… Все они тут знают, что к чему, и боятся…
– Мне, честное слово, трудно их осуждать… – сказал Пушкин. – Чем вы в нее бросались?
– Надежное средство, – сказал барон. – Сушеный «монаший капюшон», смешанный с побегами чеснока и корнем солодки. Любая ведьма моментально оборачивается черной кошкой или кем ей там сподручнее и улепетывает со всех ног. На деле проверено, своими глазами видел…
– Но ведь она ни во что не превратилась? – спросил Пушкин не без ехидства.
– Да вроде бы…
– Значит, она не ведьма?
– Да кто ее знает, – упрямо сказал барон. – Может, у них, в Италии, «монаший капюшон» не действует, и другие травы нужны…
– Вздор, – сказал Пушкин. – Никакая она не ведьма и уж, безусловно, не вампир – когда это вампиры появлялись при солнечном свете? И наконец, она меня форменным образом спасла, вытащила из этого логова…
– Серьезно?
– Да уж поверьте, Алоизиус, все так и обстояло… Вы что, сразу поспешили за мной следом?
Барон остановился посреди дороги и вытаращил на него глаза:
– Сразу? Я добросовестно ждал до вечера, всю ночь глаз не сомкнул, а с первыми лучами солнца побежал в полицию…
– Подождите, – сказал Пушкин. – Какая еще ночь? Я пробыл у князя от силы пару часов…
– Ерунда, – сказал барон. – Вас не было добрые сутки… Клянусь рыцарской честью предков.
Пушкин посмотрел на солнце:
– Постойте-постойте… Что же, сейчас не вечер, а раннее утро?
– Вот именно, – сказал барон. – А я вам что растолковываю? Вы на сутки запропастились…
– А мне казалось, прошла пара часов…
– Что там было? – жадно спросил барон.
– Ничего особенного, пожалуй, – подумав, ответил Пушкин. – Меня старательно пытались запугать, вымогая бумаги и кольцо… И это, признаться, было впечатляюще. Но все же они не причинили мне никакого вреда, а это внушает надежды на победу. Не так они сильны, как пытаются представить. К тому же у нас есть союзник во вражьем стане…
– Эта красотка?
– Именно, – сказал Пушкин. – И нынче вечером нам предстоит поработать…