Четыре всадника

– Хире Жеаля, вы говорите? – переспросил старичок. – А где живет сей приятель хире Бофранка?

Хозяйка уже взялась было объяснять, хотя имела об этом самое отдаленное представление, но тут в дверь как раз постучали.

Кнерц насторожился, отложил вилку и взял свою смертоносную тросточку.

– Вы ждете кого-то? – спросил он.

– Может быть, это хире Бофранк вернулся?

– Может, и так. Пойдемте же посмотрим, но осторожнее, милая хириэль, осторожнее…

Однако это был не Бофранк. На ступенях стояли двое, и хозяйка приподняла светильник, чтобы получше разглядеть их.

– Вы, верно, ошиблись домом? – спросил Кнерц довольно грубо.

– Нет, если здесь живет хире Бофранк.

– Его нет, – сказал Кнерц, собираясь закрыть дверь, но один из прибывших – молодой человек вида вполне приличного и вызывающего доверие – остановил его словами:

– Я знаю вас, хире Кнерц. А вы, верно, знаете меня.

– Не уверен, – объявил старичок в некотором, впрочем, сомнении.

– Меня зовут Рос Патс, супруг Гаусберты Патс.

– О! – воскликнул старик. – Прошу меня простить, хире Патс… В самом деле, теперь я припоминаю… я видел вас мельком, потому прошу простить… Но кто это с вами?

– Сейчас ты это увидишь, раздуватель мехов, не то, боюсь, ненароком проткнешь меня своим кривым вертелом, – прошамкал ехидный голос, и второй из прибывших, доселе скрывавший лицо под капюшоном чересчур теплого для нынешней погоды плаща, явил его собравшимся.

Вид его был мерзок и никак не сочетался ни с благообразным Кнерцем, ни с достойным молодым человеком. Грязные космы, омерзительный беззубый рот, источавший слюну, стекавшую по сальной бороде, гноящиеся глазки… к тому же веяло от старого страхолюда козлиным духом, словно он спал в стойле на скотном дворе.

Но Кнерц узнал и его.

– Бальдунг, – пробормотал он, убирая трость за спину. – Не чаял увидеть тебя здесь.

– Кто эти люди, хире Кнерц? – спросила растерянная хозяйка у единственного из присутствовавших, кто внушал ей доверие хотя бы тем, что желал спасти от страшного мертвеца.

– Друзья хире Бофранка. И я полагаю, лучше будет впустить их.

В коридоре Рос Патс наткнулся на тело покойного слуги Бофранка и спросил, морщась:

– Что это?

– Незваный гость, – сказал Кнерц. – Ходячий покойник, поджидавший нас в комнате хире Бофранка. А если учесть, что я, покуда добрался, видел на улице еще четверых, все ведет к одному: пророчество исполняется. Сам же хире Бофранк отсутствует. Как сказала милая хириэль, рано утром он ушел куда-то с друзьями. Знать бы, куда и с кем…

– Проходите уж в комнату хире Бофранка, коли так, – вздохнув, сказала хозяйка. – Ежели что, я буду на кухне…

– Принесите немного вина и что-нибудь из еды, хириэль, – попросил Патс. – Я вам заплачу.

На столе в комнате Бофранка появились вино, сыр, ветчина и соленые овощи, после чего хозяйка удалилась, а Рос Патс спросил:

– Насколько я понимаю, вы знаете друг друга?

– Некоторым образом, – буркнул Кнерц. – Но когда ваша супруга, хире Патс, просила меня приехать сюда, она не упоминала о возможности лицезреть хире Бальдунга. Только некоторые обязательства, кои имею я перед дражайшим отцом хириэль Гаусберты, толкнули меня на это опаснейшее и, не сомневаюсь, бессмысленное путешествие из Гвальве.

– Вот ведь! – каркнул нюклиет, размазывая прямо пальцами мягкий сыр по куску хлеба. – Давненько никто не называл меня «хире», и от кого я слышу это? От дряхлого раздувателя мехов, который всю жизнь тщится превратить камни и песок в рубины и злато.

– Вы алхимик? – удивленно спросил Патс. – Я полагал, вы ученый…

– И вы туда же! – обиделся старичок. – Алхимик, таким образом, нисколько не ученый? Извольте, а кто же тогда этот вонючий окорок, что сидит рядом с вами, набивая пасть едою? Или его бессмысленные причитания, рассчитанные на наивных глупцов, кажутся вам наукою? У алхимика же, коли вам неведомо, есть свой кодекс, каковой мы исправно соблюдаем.

– Алхимик должен быть молчалив и осторожен? – хихикнув, спросил Бальдунг.

– Именно так, мой дурнопахнущий друг! Он не должен никому открывать результатов своих операций. Ему следует жить в уединении, вдали от людей. Пусть в его доме будут две или три комнаты, предназначенные только для работы. Ему следует выбирать правильный час для своих операций. Он должен быть терпелив и настойчив. Пусть он действует в согласии с правилами: тритурация – растирание в порошок, сублимация – возгонка, фиксация – закрепление, кальцинация – прокаливание, дистилляция – перегонка и коагуляция – сгущение. Пусть использует он только стеклянные сосуды или глазурованную глиняную посуду. Он должен быть достаточно богат, чтобы покрывать расходы на такую работу. И, наконец, да избегает он всяких сношений с князьями и правителями.

Произнося это, старичок даже привстал с кресла; закончив речь, он гордо осмотрелся по сторонам и не без важности сел, негодующе пыхтя и отдуваясь.

– Слова, слова… – сказал нюклиет, громко чавкая. – Коагуляция и тритурация… «Алхимик не должен никому открывать результатов» – что еще тут сказать? Вы вот покажите мне результаты, ежели вам есть что показать, – вот как скажу я и тебе, Кнерц, и Шлику, и коротышке Палдрусу, коего вы так почитаете невесть за что… Где золото ваше? Где эфирное летание? Где хоть одно достижение, что можно подержать в руках? Ничего нет, кроме ваших безумных трактатов?

– Истинные алхимики не гонятся за мирскими богатствами и почестями. Их настоящая цель – привести человека к совершенству или, по меньшей мере, облагородить его, – с гордостию сказал Кнерц.

– Оставим спор, а то ты зачитаешь нам еще один кодекс или катехизис. Скажи лучше, кого ты видел, когда шел сюда?

– Четверых покойников, кои отнюдь не лежали в своих гробах, как то велено природою и господом, а шастали по темным переулкам, – с неохотою отвечал алхимик. – Здесь я обнаружил еще одного; не удивлюсь, если на улицах их уже десятки и сотни, ибо солнце так и не взошло, а им, как известно, только этого и надо.

– Когда мы ехали сюда, то видели, как горят дома в предместьях, – сказал Патс. – Бог весть, что там происходит. Я страшусь даже подумать об этом: женщины, дети… А ведь это только начало! Странно, что я не вижу армии, гардов…

– Я подозреваю, что этот ваш Бофранк что-то предпринимает, – добавил нюклиет. – И если, как я и думаю, он раздобыл Деревянный Колокол, еще не известно, чем все это кончится. Хотя и мертвецы, и другие напасти назад не завернешь ни при каком исходе…

– Разве, уничтожив Клааке или Фруде, они не остановят проклятия? – ужаснулся Патс.

– Нет – и я надеялся, что ваша благоразумная супруга разъяснила вам это, – сварливо сказал Бальдунг. – Но нам нужно думать о другом… Жаль, что мы опоздали. Застань мы их всех здесь, было бы куда проще.

– Может быть, они еще вернутся? – предположил Патс.

– Постойте! – сказал Кнерц. – Милая хириэль хозяйка сказала, что хире Бофранк навещал своего друга… как бишь его? Жеаль? Не навестить ли и нам его?

– Дайте только мне доесть, ибо никогда не ведаешь, когда еще придется сесть за стол, – буркнул нюклиет, зачавкал пуще прежнего и налил себе вина.

Верно, именно его описал в свое время поэт:

По крайней мере, именно эти строки повторял про себя принципиал-ритор в отставке Базилиус Кнерц, созерцая гадкого старца.

Они именуют себя мудрецами, но сами падают в ямы, которые роют для других.