Страница 28 из 43
– Не обращайте внимания на нашего эксперта, – любезно улыбнулся Жуль Ёв. – Любознательность его когда-нибудь погубит. А сейчас мы позволим себе откланяться. Вам надо отдохнуть.
И Ольга осталась одна. Ее не покидало ощущение, что за ней следят. Может быть, она чем-нибудь вызвала недовольство гостеприимных хозяев? Обидела их? Вроде нет. «Ну ладно, утро вечера мудренее. Высплюсь и тогда примусь за работу», – решила она.
Но и заснуть ей толком не удалось. Перины, которыми была завалена кровать, были податливыми, мягкими, даже слишком мягкими, и она с удовольствием бы выбросила по крайней мере половину, но все равно что-то твердое все время впивалось ей в бок, будто она спала на камнях. Ольга слишком устала, чтобы подниматься и разыскивать причину неудобства. Она заставила себя уснуть.
Ночью ей снилось, что она попала в лавину на Кавказе и камни с размаху падают на нее.
Это была далеко не самая приятная ночь в ее жизни. И, когда Ольга проснулась, она чувствовала себя избитой, невыспавшейся. Она с трудом поднялась и увидела, что бока ее покрыты синяками. «Ну и жизнь у послов! – подумала она. – Надо будет вечером обязательно перебрать эти перины и соорудить себе ложе по вкусу. Ведь придется здесь жить несколько месяцев…»
У двери в спальню ждали локатейпанцы.
– Как вы спали? – хором спросили они.
– Спасибо, хорошо, – ответила машинально Ольга и подумала, что обязательно надо будет выкинуть эти перины.
– Вам ничего не мешало спать? – спросил посуровевший Жуль Ёв.
– Что вы! – Ольга улыбнулась самой дипломатической из известных ей улыбок. – Я очень благодарна вам за заботу. Я чувствовала себя совсем как дома.
– Все ясно, – сказал голос из задних рядов.
Голос был далеко не дружелюбен.
Знакомый оппозиционер-скептик скорчил жалобную мину и старался передать Ольге какой-то знак, которого она так и не поняла.
– У Большого театра восемь колонн, – сказал протиснувшийся в первый ряд эксперт. – А вот скажите нам, кто построил Тадж-Махал?
– Что? – удивилась Ольга. – Тадж-Махал?
– Не знает, – сказал Жуль Ёв.
– Не знает, – повторил мрачный голос из задних рядов. – Она такой же посол, как я.
Толпа угрожающе надвигалась на Ольгу, и та в полной растерянности отступала к спальне, проклиная свою неосмотрительность, проклиная неизвестную ей самой ошибку, которая ставит под угрозу дружеские отношения между Землей и Локатейпаном.
– Выбросить ее с планеты!
– Самозванка!
– Колатейпанская шпионка!
– Верните нам земного посла!
– Остановитесь! – крикнул молодой оппозиционер. – Вы можете совершить непоправимое!
– Она не знает, сколько колонн у Большого театра! – возразил голос из толпы. – Ей даже чертово семя нипочем.
«Ну вот, еще чертова семени не хватало», – подумала Ольга. Она неосторожно прислонилась к косяку двери и сморщилась от боли.
– Что с вами? – крикнул, перекрывая шум сановников, молодой оппозиционер.
– Ничего особенного, – силилась улыбнуться Ольга. – Что-то попало под перину и искололо мне бока.
«Что я делаю! – подумала она, произнося эти слова. – Теперь они окончательно обидятся. Готовили мне резиденцию, готовили, а я вместо этого…»
– Покажите, – сказал резко Жуль Ёв.
– Что показать?
– Синяки.
– Как так? – удивилась Ольга.
– Покажите им! – кричал молодой оппозиционер. – Не стесняйтесь. Они подложили вам под перину горошину, чтобы испытать, настоящий ли вы посол. Вы, наверно, слышали о таком методе?
Ольга поняла, что локатейпанцы не шутят, и, закатав рукав куртки, показала огромные синяки на руке.
– Ура! – закричали локатейпанцы. – Простите нас!
– Покажите хоть горошину, – попросила Ольга, стараясь сдержать смех.
Жуль Ёв собственноручно извлек из-под перин горошину, очень похожую на морского ежа, только чуть побольше размером.
Можно попросить нину?
– Можно попросить Нину? – сказал я.
– Это я, Нина.
– Да? Почему у тебя такой странный голос?
– Странный голос?
– Не твой. Тонкий. Ты огорчена чем-нибудь?
– Не знаю.
– Может быть, мне не стоило звонить?
– А кто говорит?
– С каких пор ты перестала меня узнавать?
– Кого узнавать?
Голос был моложе Нины лет на двадцать. А на самом деле Нинин голос лишь лет на пять моложе хозяйки. Если человека не знаешь, по голосу его возраст угадать трудно. Голоса часто старятся раньше владельцев. Или долго остаются молодыми.
– Ну ладно, – сказал я. – Послушай, я звоню тебе почти по делу.
– Наверное, вы все-таки ошиблись номером, – настаивала Нина. – Я вас не знаю.
– Это я, Вадим, Вадик, Вадим Николаевич! Что с тобой?
– Ну вот! – Нина вздохнула, будто ей жаль было прекращать разговор. – Я не знаю никакого Вадика и Вадима Николаевича.
– Простите, – извинился я и повесил трубку.
Я не сразу набрал номер снова. Конечно, я просто не туда попал. Мои пальцы не хотели звонить Нине. И набрали не тот номер. А почему они не хотели?
Я отыскал на столе пачку кубинских сигарет. Крепких, как сигары. Их, наверное, делают из обрезков сигар. Какое у меня может быть дело к Нине? Или почти дело? Никакого. Просто хотелось узнать, дома ли она. А если ее нет дома, это ничего не меняет. Она может быть, например, у мамы. Или в театре, потому что она тысячу лет не была в театре.
Я позвонил Нине.
– Нина? – спросил я.
– Нет, Вадим Николаевич, – ответила Нина. – Вы опять ошиблись. Вы какой номер набираете?
– 149-40-89.
– А у меня Арбат – один – тридцать два – пять три.
– Конечно, – сказал я. – Арбат – это четыре?
– Арбат – это Г.
– Ничего общего, – пробормотал я. – Извините, Нина.
– Пожалуйста, – сказала Нина. – Я все равно не занята.
– Постараюсь к вам больше не попадать, – пообещал я. – Где-то заклинило. Вот и попадаю к вам. Очень плохо телефон работает.
– Да, – согласилась Нина.
Я повесил трубку.
Надо подождать. Или набрать сотню. Время. Что-то замкнется в перепутавшихся линиях на станции. И я дозвонюсь. «Двадцать два часа ровно», – ответила женщина по телефону 100. Я вдруг подумал, что если ее голос записали давно, десять лет назад, то она набирает номер 100, когда ей скучно, когда она одна дома, и слушает свой голос, свой молодой голос. А может быть, она умерла. И тогда ее сын или человек, который ее любил, набирает сотню и слушает ее голос.
Я позвонил Нине.
– Я вас слушаю, – отозвалась Нина молодым голосом. – Это опять вы, Вадим Николаевич?
– Да, – сказал я. – Видно, наши телефоны соединились намертво. Вы только не сердитесь, не думайте, что я шучу. Я очень тщательно набирал номер, который мне нужен.
– Конечно, конечно, – быстро согласилась Нина. – Я ни на минутку не подумала. А вы очень спешите, Вадим Николаевич?
– Нет, – ответил я.
– У вас важное дело к Нине?
– Нет, я просто хотел узнать, дома ли она.
– Соскучились?
– Как вам сказать…
– Я понимаю, ревнуете, – предположила Нина.
– Вы смешной человек, – произнес я. – Сколько вам лет, Нина?
– Тринадцать. А вам?
– Больше сорока. Между нами толстенная стена из кирпичей.
– И каждый кирпич – это месяц, правда?
– Даже один день может быть кирпичом.
– Да, – вздохнула Нина, – тогда это очень толстая стена. А о чем вы думаете сейчас?
– Трудно ответить. В данную минуту ни о чем. Я же разговариваю с вами.
– А если бы вам было тринадцать лет или даже пятнадцать, мы могли бы познакомиться, – сказала Нина. – Это было бы очень смешно. Я бы сказала: приезжайте завтра вечером к памятнику Пушкину. Я вас буду ждать в семь часов ровно. И мы бы друг друга не узнали. Вы где встречаетесь с Ниной?
– Как когда.
– И у Пушкина?
– Не совсем. Мы как-то встречались у «России».
– Где?
– У кинотеатра «Россия».
– Не знаю.
– Ну, на Пушкинской.