Страница 53 из 54
Мощин заткнул уши указательными пальцами и стал топать ногами, чтобы не слышать проклятого профессора.
Не могут футурологи предсказать главную опасность. Даже Нострадамус им не помощник. Он ведь что написал в шестьсот тридцатом катрене:
В конце рокового столетия
В стране гипербореев
Город от имени крупной птицы
Будет поражен проклятием подобно столице.
Каждому ясно, что страна гипербореев – Российская Федерация, а крупная птица – гусь.
После обеда главгор Мощин велел шоферу ехать на строительство объекта номер один – своей дачи. Он ехал и думал, что дачу надо завершить до юбилея. «Пригласим из Москвы какого-нибудь великого скульптора, чтобы поставил монумент. Все равно какой. А на даче будет большой банкет – руководители области отведают наших осетров».
Машина неслась по улицам, разбрызгивая черную грязь. Прохожие жались к стенам. Стоял жгучий мороз, у центрального супермаркета мерзла очередь за резиновыми сапогами. Детей выпускали на улицы только в марлевых повязках. Поперек улицы рабочие растягивали транспарант:
«Слава нашему городу на пути к тысячелетию!»
Второй плакат Мощину попался на выезде из Гусляра:
«Экология должна быть экологичной!»
– Вот именно, – сказал Мощин. – Так держать!
– Вы ко мне? – спросил шофер.
– Я с собой беседовал, – ответил Мощин.
– Это правильно, – согласился шофер. – Всегда лучше с умным человеком поговорить. У меня к вам просьба, Леонид Борисович. Когда будете снова с собой разговаривать, спросите, когда будем новый кар получать?
– А чем тебе наш скромный «Ауди» не подходит, Трофимыч? – удивился Мощин.
– Беспокоит меня состояние его днища, – сказал шофер.
– Отчего же?
– От этой грязи! От «розочки», блин.
– Не надо бы тебе слушать бабские сплетни, – сказал Мощин.
Машина съехала с шоссе и пошла, слегка подпрыгивая, по дорожке, что вела к стройке века. Пока еще здесь не было покрытия.
Вот и показался впереди возведенный до третьего этажа замок – личная резиденция Леонида Борисовича.
Машина съехала с пригорка, в ней что-то треснуло, и днище ее отвалилось. К счастью, скорость была невелика и, отваливаясь вместе с днищем, шофер успел тормознуть.
Мощин рассердился на шофера, на машину и на интриги.
Он вылез и пошел дальше пешком по снегу, а шофер вел машину сзади, держась за руль и перебирая ногами.
Дальнейшая судьба главгора складывалась драматично.
Отдав деньги за кирпичи, Мощин оставил шофера с машиной, а сам побрел обратно к шоссе, чтобы там проголосовать и вернуться в город.
Время было к вечеру, пятница, ни одной машины к городу не встретилось, а те, что встретились, не остановились.
Только к шести часам вечера (вы представляете, в каком состоянии?) Леонид Борисович вступил в Гусляр, который уже издали дал о себе знать легким запахом тления, испускаемого «розочкой». Над городом царил мир. Кое-где в окнах мерцало голубым – работали телевизоры. По мере продвижения руководителя к центру города глубина грязи увеличивалась. Одно дело ездить по Гусляру на персональной машине, другое – оказаться в положении пошлого пешехода.
Мощин был зол на фирму «Ауди», которая выпускает такие негодные автомобили, на глупого шофера, на черную грязь, на плохое освещение на улицах, на машины, которые, проезжая, обдавали его черной грязью, на молодежь, которая не уступает дороги, на жену, которая не ждет его обедать...
Жена не ждала его обедать. У жены было горе.
Она ждала мужа, чтобы поделиться с ним.
– Герасима Ксюша привезла, – заплакала она, увидев на пороге мокрого, несчастного, осунувшегося мужа. – С утра доктора надо вызывать.
– Что еще? – Мощин уселся на стул в коридоре. Дорогой был стул, из итальянского мебельного гарнитура.
– Сказать нельзя, – ответила жена. – У них в садике эпидемия, но такая страшная, что даже нельзя сообщить.
– Опять бабские сплетни, – сказал Мощин и пошел на кухню, забыв раздеться. – Покормила бы...
– Ты что не разуваешься! – закричала вслед мужу Мощина. – Мне опять за тобой подмывать. По колени промок!
На крики из комнаты выбежал, постукивая копытцами, милый ребенок Герасик.
– Это что еще за мода? – спросил Мощин, стягивая мокрый ботинок. – Сейчас же сними.
Ботинок стягивался с трудом, настолько одеревенела, закостенела от мокрого холода нога.
– А у Нинки из младшей группы копыта зеленые, – сказал Герасик.
Мощин хотел было накричать на внука, и на жену, и на дочку – на всех, кто занимается чепухой, когда человеку так плохо, но тут наконец его ступня выскочила из мокрого ботинка, и оказалось, что она очень похожа на копыто.
– Еще этого не хватало! – сказал Мощин. – Где мои шлепанцы?
Жена кинула ему шлепанцы – она была недовольна.
Мощин решил не говорить жене о своих копытах. Он знал, что она скажет. Поэтому кое-как надел шлепанцы и пошел в туалет, но по дороге один шлепанец потерял, и жена заметила. И крикнула ожидаемое:
– Козел, ну прямо козел!
– Ты на своего внука посмотри, – сказал городской голова. – А потом обзывайся.
Это было несправедливо, и жена начала рыдать. Внучок тоже начал рыдать.
Открылась дверь, пришла дочка.
– Эй, что за лужа! – закричала она с порога.
Все стали смотреть на лужу – оказалось, что это не лужа, а киселеобразная масса ботинок и сапог черного цвета.
Запах от этого шел фосгенный, решила дочь.
– Нет, – сказал Мощин, – пахнет таллием. Его соли.
– Я тебе говорила, оставляй обувь на лестнице! – крикнула жена, хотя она этого говорить не могла – даже в элитном доме все равно бы через две минуты все украли.
– У нас, – сказала дочка, раздевшись, – сегодня первый этаж конторы пополз. Опустился, понимаешь, весь дом на этаж. Кто с первого этажа остался в живых, к нам переселились. Представляешь, какая толкотня началась!
– Почему мне не докладывают? – совсем уж рассердился Мощин. – Сейчас же еду в Гордом. Я им покажу!
Тут зазвенел телефон.
Звонил начальник пожарной команды. Сообщил, что площадь Землепроходцев осела на метр. Что делать?