Самый скандальный развод

– Хочет, хочет. И я хочу – с самого утра ничего не ели! – призналась Огурцова. – Сначала были на гимнастике, потом поехали на бега. Кузьке на таком малюсеньком пони дали покататься! – умилилась она. – Потом вернулись домой, но пообедать не успели (опаздывали в художественную студию), а после фигурного катания сразу сюда.

– Огурцова, с тобой что-то не то происходит! Это я тебе как врач говорю! Такому малышу нужен режим, а ты его целый день таскаешь по каким-то студиям и секциям! – возмущалась Пулька.

– Во-первых, ты не педиатр, а гинеколог, а во-вторых, роди своего и делай с ним, что хочешь! У меня сейчас одна цель – отыскать у Кузьмы какой-нибудь талант, чтобы он мать на старости лет обеспечивал! – выдала Огурцова, в то время как Икки изо всех сил дула на ложку с омлетом.

– Я сам! – крикнул будущий кормилец и выхватил у Икки ложку.

– Правильно, нечего его баловать, пусть сам ест!

– А мама – слюха, такую-то мать! – вдруг брякнул Кузьма с набитым ртом.

– Что? Что ты сказал? – навострила уши почтенная мать семейства, подумав, что ослышалась.

– Слюха и плопойца, едлен батон! – проглотив омлет, отчетливо проговорило будущее дарование и незамедлительно получило по губам.

– Ах ты дрянь! Ну-ка вылезай! – И Огурцова, подняв чадо за руку и продержав секунды три в воздухе, потянула за собой в гостиную. – Свинья неблагодарная! Мать с ним везде мотается, покоя не знает, а он ее шлюхой обзывает! – и хлоп его по мягкому месту. А рука у Анжелки тяжелая, что у хорошего мужика.

– Слюха! – ребенок упрямо настаивал на своем.

Пулька с Овечкиным хохотали от души, а мы с Икки побежали за Анжелкой.

– Анжел! Ну он ведь не понимает, что говорит! Видимо, кто-то научил, а он повторяет! Не трогай ты его, он же совсем маленький! – уговаривала подругу Икки.

Огурцова стояла перед нами: ее толстые упрямые ноги, будто вросли в пол, чадо барахталось в ее руке, как жучок, перевернувшийся на спину, однако смелый мальчик Кузя не сдавался и вдруг как выкрикнет:

– Бъядь!

Почтенная мать семейства, побелев от ярости, опустила его на пол и отвесила ему крепкий подзатыльник. Кузьма наконец не выдержал и заревел, но сквозь слезы все же умудрился сказать:

– Все лавно плахая!

– Маша, тащи горох. Он у меня сейчас на горохе стоять будет! – сквозь зубы проговорила она.

– Анжел, ну прекрати! Его действительно кто-то научил этим словам! Что ты его колотишь, как боксерскую грушу, пойдем лучше чайку попьем, – сказала я, а Икки поспешила увести ее подальше от ребенка. – Кузенька, посмотри, пока мама успокоится, вот на эти пальмы. У-у-у, какие деревья! Там живут настоящие драконы и маленькие розовые поросята. – Кузя мгновенно перестал реветь и, приоткрыв рот, кинулся к любимым хамеропсам Власа, отыскивать настоящих драконов и маленьких розовых поросят.

– Нет, так непозволительно вести себя с ребенком! – наперебой возмущались члены содружества. – Что это за рукоприкладство!

– Вот рожайте своих и делайте с ними, что хотите, – зациклилась Огурцова. – А то больно хорошо все умеют советы давать! – Она разошлась не на шутку, и в этот момент вдруг зазвонил телефон. Я полетела в коридор.

– Добрый вечер! – приветствовал меня из трубки незнакомый мужской голос. – Можно попросить Марию Алексеевну Корытникову?

– Я вас слушаю, – растерялась я.

– Еще раз добрый вечер!

– Здравствуйте.

– Вас беспокоят с телевидения, ток-шоу «От меня нигде не скроешься». Может, смотрели?

– Н-нет, я вообще редко смотрю телевизор.

– Конечно, вам некогда – вы ведь знаменитая писательница! Не так ли? – радушно спросил незнакомец.

– Пишу. – Я никак не могла понять, что от меня хотят, а человек на том конце провода, вероятно, никак не мог признаться, что ему надо, и все ходил вокруг да около. Я не выдержала и спросила: – А почему, собственно, вы ко мне обратились?

– Мария Алексеевна, не могли бы вы почтить нас своим вниманием и прийти на передачу? Тут, понимаете, такое дело... – снова замялся он. – Короче, вас разыскивает сестра. Она обратилась к нам на передачу, чтобы мы помогли ей вас найти.

Я молчала. С минуту я вообще ничего не могла понять. Какая сестра? Откуда она взялась? Может, у моей родительницы есть еще куча незаконнорожденных детей, которых она сдала в детский дом?

– Что? – просипела я.

– Ваша сестра вас разыскивает – Ада Корытникова. Она очень хочет с вами встретиться. Вы не могли бы послезавтра подъехать на телестудию к четырем вечера?

Я снова замолчала – теперь я вообще ничего не соображала.

– Ну, так как?

– Да, да, конечно, – рассеянно проговорила я, и он продиктовал мне телефон и адрес.

Это и было второе совершенно невероятное и неожиданное событие в моей жизни. Нет, я бы сказала, фантастическое.

Я стояла у телефона и не могла прийти в себя, пока Пулька с кухни не позвала меня.

– Что-то случилось? – спросила Икки.

– У меня появилась сестра, – ошалело заявила я.

– Как?

– У тебя что, мама родила? Почему же вы скрывали? Не могли ко мне обратиться?! – обиделась Пулька, и я слово в слово передала телефонный разговор с незнакомцем из ток-шоу «От меня нигде не скроешься».

– Ой! А у меня мама так любит эту передачу смотреть! – возбужденно воскликнула Икки. – Там люди находят друг друга, а встретившись, так ревут, и весь зал слезами захлебывается, и моя мамаша тоже.

Потом мы долго гадали, откуда могла взяться эта сестра и где она пропадала столько времени, потом Икки проговорила:

– Просто замечательно, что у тебя появилась сестра! Родственная душа все-таки.

На что Пулька ответила:

– Еще неизвестно, что из себя эта родственная душа представляет.

– Небось аферистка какая-нибудь! – вынесла свой вердикт Огурцова, а Женька, грустно вздохнув, только и сказал:

– А я вообще сирота.

– Слушай, Маш, позвони этому мужику и спроси, можно ли взять с собой подруг на передачу! – воскликнула Пуля.

– Да, да, мы тебя поддержим!

И я позвонила мужчине с радушным голосом.

– Естественно, чем больше народу, тем лучше! Приводите всех своих родственников и знакомых! – обрадовался он.

– Вот и хорошо, – успокоилась Пульхерия.

– Что это там ирод мой притих? – опомнилась Огурцова, и мы все кинулись в гостиную.

Кузя стоял у пальмы и обдирал последние листья с четвертого хамеропса (три остальных он уже успел разделать под орех).

– Ты что ж, гад, делаешь?! – заорала Анжелка.

– Там нет ни поласят ни длаконов, – повернувшись ко мне, недоумевал Кузьма.

– Ну, значит, переехали на новую квартиру, – утешила я будущее дарование.

– Говорила же, нужно было его на горох поставить! Ну-ка, иди сюда, буду по рукам бить!

– Анжелка, прекрати! – разозлилась я.

– Девочки! Что ж я сижу-то?! – спохватилась она. – Нам завтра вставать чуть свет и на музыку идти! Все, пока. На телевидение я приду. Пошли, изверг! – и она, схватив Кузю и коньки с галошницы, побежала домой. А с лестничной клетки раздавались Анжелкины возгласы: «Кто тебя таким словам научил? Говори! Кто научил мать родную обзывать?»

– Может, я неправа, но, мне кажется, Огурцовой нельзя доверять детей, – заметила Икки, а Пулька ее поддержала:

– Начнем с того, что ей рожать было противопоказано.

Все вдруг замолчали – каждый думал о своем, и вдруг Пульхерия как грохнет:

– Ой! Не могу! Представила Кузьму на лошади, в коньках, в хоккейном шлеме, с рапирой для фехтования в руке, в костюмчике для бальных танцев, играющим на флейте! Ой! Не могу! Ну и дура Огурцова! Уж лучше бы пить продолжала, чем так ребенка истязать!

Потом поговорили о моем отъезде в Буреломы. Члены содружества пожалели меня от всей души и, пообещав исправно навещать, уехали.

Влас не пришел в девять часов вечера, как обещал. Он не появился ни в десять, ни в двенадцать, ни в два... Ключ повернулся в замке лишь в шестом часу утра. Машину он так и не нашел, но зато напал на ее след, а когда вошел в гостиную и, увидев вместо широких, словно веера, сочных зеленых листьев торчащие в разные стороны неприглядные палки своих любимых хамеропсов, чуть было с ума не сошел.