Страница 4 из 15
– Да ты что! – даже смутилась Аля. – Я же совсем не то имела в виду. Наоборот, удивляюсь, как это тебя на все хватает.
– А на что? – Але показалось, что какая-то слишком веселая нотка мелькнула в Линкином голосе, сверкнула в глазах. – Нет, ты скажи – на что, по-твоему, меня хватает?
– Ну, вообще, – не сразу нашлась она. – Шьешь вот… Левка всегда как куколка ходит. Да вообще – на все!
– Вот видишь! – Линкин голос прозвучал почти торжествующе. – Как будто и не про артистку…
Аля даже покраснела от своей невольной неловкости.
– Ты не обижайся, Лин, – принялась было уверять она, – я просто выразилась неточно. А сценречью, помнишь, сколько ты занималась, когда акцент надо было убрать? Да что это ты сегодня, в самом деле?
– А я не обижаюсь, – спокойно ответила та. – На что обижаться? Я и сама знаю. Не то чтобы мое место только на кухне, но уж точно, что не на сцене.
Ее спокойствие сбило Алю с толку. Вот так, без малейшей горечи, говорить о том, что напрасно потрачены лучшие юные годы, что ошиблась с выбором будущего? А главное, она не знала, как возразить…
– А ты не возражай, – словно подслушав ее мысли, сказала Линка. – По-моему, все вовремя. Хуже было бы, если б я еще лет через десять спохватилась. А так – хоть Карталов вздохнет с облегчением. Он же меня по ошибке взял, разве я не понимаю? Вместо тебя.
– Как это – вместо меня? – поразилась Аля.
– Да очень просто, – пожала плечами Лина. – Ты ж в последнюю минуту исчезла куда-то, на собеседование не пришла. Он и взял меня, лирическую героиню думал сделать. Обманулся внешностью!
Аля так растерялась от этого неожиданного заявления, что не нашлась с ответом.
– Кто это тебе сказал? – наконец пробормотала она. – Сам, что ли?
– Ну-у, сам он не скажет… Хотя – спроси его, если хочешь. Поспорить могу, что подтвердит! Да ты не переживай, – успокаивающе заметила она. – Думаешь, я о чем-то жалею? Мне знаешь как учиться нравилось! Люди какие интересные, занятия, я же театр все равно люблю до чертиков. И Левушку встретила, ребенка вот рожу.
– Ребенка?! – Невероятные известия сыпались на Алю в этот вечер как из рога изобилия. – Какого еще ребенка?
– Какой получится, – усмехнулась Лина. – Я сначала сомневалась, а потом думаю: и очень даже отлично, по крайней мере, уйду без шума и Карталова напрягать не буду. Он же мне и ролей совсем уже не дает, глаза только отводит, а выгнать стесняется, что ли… Так зачем я буду тянуть? Примеряй, Шурка, – завершила она разговор. – Уж дальше ушивать некуда, отрезать придется, если опять велико будет.
Аля была так ошеломлена этим неожиданным разговором, что машинально надела платье, застегнула тугие крючки, глядя на Лину круглыми глазами.
– Ну, что ты так на меня смотришь? – рассмеялась та. – Еще ничего не видно, смотреть не на что!
– Да нет, я не из-за того, – слегка смутилась Аля. – Просто странно: ты такие вещи говоришь и совсем не переживаешь?
– Ой, Шурочка, да есть мне о чем переживать! – махнула рукой Лина. – У меня токсикоз жуткий, может, в больницу придется ложиться. Да хоть и не в больницу, все равно тяжело всю ночь между столиками бегать. Придется увольняться, а как с деньгами, а Левка из-за меня переживает, а ребенок появится? Короче, одни проблемы.
– Свекровь поможет, – сердито заметила Аля. – Что ж она, вообще не человек? Внук все-таки, от единственного сына!
– Кто ее знает… – с сомнением протянула Лина. – Ладно, что загадывать. Поможет, не поможет – увольняться все равно придется. Не хочешь на мое место устроиться? – поинтересовалась она. – Деньги неплохие, хотя, конечно, не с неба валятся.
– Да нет, – пожала плечами Аля. – Зачем мне? Лучше меньше, да лучше.
Ее взволновало то, что Линка сказала о Карталове: что он взял ее на курс по ошибке, вместо Али. Значит, было в них какое-то сходство, заставившее обмануться даже опытного мастера, и было вместе с тем какое-то неодолимое различие.
Поэтому она пропустила мимо ушей Линкино предложение.
Могла ли она думать тогда, что именно предложение работы вскоре окажется главным, чем вспомнится вечерний разговор в гитисовской мастерской!
Мамина жизнь тревожила Алю и печалила, но почти не влияла на ее собственную во все годы учебы.
Сначала долго тянулся мучительный разрыв с отцом. Он то уходил, то возвращался – вернее, делал вид, что возвращается; и Аля понимала, что вид он делает уже даже не перед мамой, а только перед нею.
Ей особенно тяжело было вспоминать именно то время, перед окончательным родительским расставанием. Когда мама заговаривала об отце – а это она делала часто, с каким-то болезненным удовольствием, – в ее голосе звучал металл.
– Ты понимаешь, что он меняет женщин как перчатки? – спрашивала она.
Аля не знала, что ответить. Отец как раз сказал ей два дня назад, что, кажется, встретил ту единственную женщину, которая и была ему нужна всю жизнь, что он мучается, но ничего не может поделать с собой… Что он скоро уйдет совсем, не будет больше пытаться склеить разбитую чашку…
Но надо ли было говорить об этом маме? Этого Аля не знала и, по правде говоря, не хотела об этом думать. Карталов только что принял ее в ГИТИС, сразу на второй курс, она сдавала все предметы первого, мучилась из-за настороженности, с которой встретили ее однокурсники, с ужасом понимала, что ничего не умеет, ночами не спала… Со своими бы делами разобраться!
Да и воспоминания об Илье еще не стали настоящими воспоминаниями, они тревожно присутствовали в ее жизни, и каждый день, идя по институтскому коридору, Аля боялась, что он вот-вот покажется на повороте…
Она вздохнула с облегчением, когда родительский разрыв наконец завершился. Это был именно вздох облегчения, а не радости; более светлым чувствам теперь не было места в их семейных отношениях.
С отцом она встречалась довольно часто, но всегда на стороне: в каком-нибудь кафе, или во дворике ГИТИСа, или даже в кинотеатре «Иллюзион», куда он приходил, чтобы смотреть вместе с дочерью хорошие старые фильмы.
Приходить к отцу в новый дом она не могла, да он и не настаивал, потому что дома, по сути, никакого не было. Была молодая и, может быть, действительно любящая жена, которая ради Андрея Михайловича ушла от мужа и с которой они вместе маялись теперь по съемным квартирам. Аля предложила было разменять их тушинское жилье, но отец только рукой махнул. Да и на что можно было разменять двухкомнатную «панельку», в которой остались две женщины?
Все это было, конечно, безрадостно. Но жизнь, подхватившая Алю с того самого дня, когда она переступила порог карталовского дома и поняла, что будет у него учиться и будет актрисой, – эта жизнь была настолько полна, что в ней не было места семейному унынию.
Поэтому Аля только краем сердца воспринимала то, что происходило с мамой: ее романы, разрывы, решимость и отчаяние… Да и что она могла сделать?
Поэтому не придала значения и тому, что Инну Геннадьевну все чаще спрашивает по телефону какой-то новый голос с едва ощутимым кавказским акцентом. Не заметила и того, что мама похорошела – как-то по-особенному, не просто по-весеннему, как хорошеют все женщины с обновлением погоды.
И только когда мама попросила ее не уходить вечером, потому что хочет познакомить с Ревазом Аркадьевичем, Аля с удивлением догадалась, что новый кавалер, кажется, появился в маминой жизни не на один месяц.
… Они сидели на кухне, стол был уставлен блюдами с остатками еды. Аля вылила последние капли «Хванчкары» из бутылки в свой бокал и прислонилась к подоконнику. Створка была открыта, апрельская ночь трепетала за окном, прикасаясь к ее плечам.
– Ну, что ты скажешь? – наконец нарушила молчание мама.
– А что тут можно сказать? – улыбнулась Аля. – Конечно, он прелестный и в тебя, конечно, влюблен как мальчик. Сколько ему лет, кстати?
– Пятьдесят.
– Он… у нас будет жить? – осторожно поинтересовалась она.
– Нет, – покачала головой Инна Геннадьевна. – Пока, во всяком случае, не будет. Он скоро в Грузию уезжает на пару месяцев. Нам обоим это необходимо, ты понимаешь? Мы оба должны прийти в себя… Это было так неожиданно, Алька, ты представить себе не можешь! – Мамино лицо пошло пятнами, то ли от вина, то ли от волнения, и она заговорила быстро, словно боясь, что дочь встанет и уйдет, пожав плечами. – Ведь мы на улице познакомились, совсем недавно, я понимаю, в это поверить трудно… Он инженер-строитель, на Манежной работает, его специально из Тбилиси пригласили как специалиста особого, это с сейсмичностью связано, он уже год в Москве. Он на стройплощадке чем-то руку повредил, ничего серьезного, но кровь была, и он как раз в медпункт пошел, а там никого, а я проходила мимо и вот вижу – идет мужчина, а из руки кровь сочится, и я, конечно, предложила оказать помощь…