Страница 7 из 57
– Два года меня таблетками кормили, – тяжело вздохнул Шура. – И электрическим шоком пытали. Пока сюда не удрал.
– А эти четверо откуда здесь?
– Откуда и ты. Хачик их прислал меня убить.
– Так его же убило? В Степанакерте?
– Убило. Но он послал их за мной перед смертью.
– Ну, тогда все в порядке! Я никогда не бывал в Армении.
– Ничего не знаю. Но чувствую – от Хачика ты.
– Ну и дела... Не знаю, что и сказать. А эти твои четверо друзей или Хачиковских наемных убийц? Ты, вроде с ними в неплохих отношениях?
– Я их достал! Я им рассказал, что с ними будет, если они приказ Хачика выполнят. А потом перезомбировал. Вот они и испугались... А скорее всего – затаились. Выжидают, пока я бдительность потеряю.
– А кто они?
Шура помолчал. Я почувствовал, что он готовится открыть мне великую тайну.
– Инесса – женщина, – ответил он, вдавливаясь в мои глаза своими.
– Очень полная характеристика... – пережив услышанное, закивал я.
– Она забеременеть должна. И родить второго Христа. Но у нее ничего не получается. Не может подходящего производителя найти.
– И ищет методом тыка?
– Ты это брось. Она – святая. Хоть и Хачик ее охмурил меня замочить. Обещал ей: "Знаю, – говорил, – того человека, который тебя обрюхатить сможет. Убьешь Шуру, приведу его".
– А ты откуда это знаешь? – соскучился я разговаривать с сумасшедшим. – Она рассказала?
– Нет. Просто я все про Хачика и его подручных знаю. А Инесса сегодня придет к тебе. Не обижай ее.
Я дернулся, представив ночь с Шуриной коллегой по душевному здоровью. Представление переплюнуло "Вий" по всем статьям и я засуетился, как шестерка:
– Да я, наверное, поеду... Дела у меня... Голова побаливает, радикулит, понимаешь, опять разыгрался.
– Никуда ты не поедешь. Машину твою Ваня Елкин угнал.
– Как угнал???
– Да так, угнал... Клептоман он законченный. Все ворует. Подметки на ходу режет. Да ты не бойся. Он же все равно ее нам продавать будет. Вот только номера поменяет, перекрасит и продавать будет. Вот ты и купи.
– А много попросит?
– Дашь ему что-нибудь. Ну, хоть десяток шишек еловых. Только поторгуйся, да поестественнее. А то он и пырнуть может, если что не понравится. Горячий парень...
– Дела... – протянул я, поняв, что причалил бесповоротно. – А Смоктуновский ваш чем знаменит?
– Он поэт великий... XXI века. Сейчас его стихов никто не понимает, они далеко вперед прошли. И он их в уме копит. "Я, – говорит, – пишу для будущих поколений. Только они поймут мое величие". Все стены в комнате своей исписал на каком-то языке. Счастливый до конца человек. Глаза у него что-то очень хорошее видят. И бормочет он, как убаюкивает. С ним жить хорошо. Радостно очень...
Услышав о расписанных стихами стенах, я чуточку покраснел.
– Ну а пятый кто?
– Да никто. Форменное растение. Он устал от жизни еще до психушки. А в ней и вовсе обессилел. Он как баран за нами ходит. И разговаривает только во сне, но не понять ничего. Хлопот от него никаких нет. Только вечером в палату... в комнату отвести надо и утром вывести. Ест мало и по мелочи помогает.
– А как его зовут?
– Тридцать Пятый. Он в тридцать пятой палате хранился, пока психбольницу в Харитоновке не распустили... Врачи с голодухи ушли куда глаза глядят, а их побросали.
– Как же Хачик с ним, растительным, договорился?
– Хачик его зомбировал на расстоянии. Но я его перезомбировал и теперь он меня по-своему охраняет. Попробуй только руку на меня поднять, он сквозь бетонную стену пройдет и горло тебе перегрызет. И выздоровеет от этого. Я ему обещал.
– Послушай, а куда психи из больницы подевались?
– Куда, куда... В лес ушли... Сто пятьдесят больных человек теперь по окрестной тайге бродят...
– Сто пятьдесят? – удивленно переспросил я. – Зимой они, наверное все перемерзли...
– Конечно, самые слабые погибли от неодолимой природной силы... А остальные, ничего, приспособились к житейскому существованию... Одни по деревням таежным-придорожным притерлись, другие – по зимовьям, да заброшенным штольням и шахтам распределились.
– Да... Кучеряво, аж в дрожь мелкую бросает... А буйные есть среди них?
Шура посмотрел на меня грустно и задумчиво (совсем как утомленный круглосуточной работой белогвардейский контрразведчик) и, отвернувшись в сторону, бесцветно ответил:
– Есть... И в тайге, и у нас в хозяйстве...
– И сколько их здесь? – спросил я, после того, как мысль "Вот влип!!!" ушла в пятки.
– Три штуки. С Тридцать Пятым пришли. И вокруг шахты несколько – недавно в лесу Инка двоих видела, женьшень грызли с голодухи для поддержания сил. И на той стороне, за горой, у запасного ствола, тоже несколько есть... – отозвался Шура ровным голосом. И вдруг, наклонившись ко мне, выпучил ставшие бессмысленными глаза и начал быстро шептать:
– Их Хачик вокруг меня собирает. Они машину какую-то делают... меня убить. Или ракету баллистическую с разделяющимися боеголовками... Но я все предусмотрел, – лицо Шуры загорелось злорадной улыбкой. – Сбивать их будем на недосягаемом расстоянии. Я прибор такой хитрый придумал с проводами разноцветными и штырем медным, чтобы мозгами их сбивать. Но моих мозгов маловато будет, пока только на шишки кедровые хватает. Надо нам всем вместе в него напряженно думать, но я еще синхронизацию не продумал... Но...
– Так эти трое буйных здесь еще? – перебил я Шуру, поняв, что его зациклило.
– Не... – протянул он, как бы выпав на парашюте из безумия. – Сейчас они у нас на восьмом горизонте проживают...
– На первом шахтном горизонте?
– Да. Сначала они здесь, в подвале жили, но буянили очень и не по делу. И я сильно подозревал...
– Что Хачик их прислал?
– Вот видишь! Даже ты понимать ситуацию начинаешь! А я, дурак, поначалу не сообразил, пока они на меня скопом не бросились. Спасибо Тридцать Пятому, он их забурником разогнал.
– И как вы их туда, на горизонт, спустили?
– Как, как... В клети...
– Значит, спуск-подъем в шахту у вас в полном порядке? – удивился я.
– Да... Мы раз в несколько дней им жратву им возим.
– А 9-ый горизонт затоплен?
– Нет, только шахтный двор притоплен[6], – внимательно посмотрел на меня сумасшедший. – Воды там по пояс.
– А гаврики эти на поверхность не выберутся?
– Не должны. За железной дверью они. В бывшем музее[7].
– Там уютно, знаю. Полы деревянные, стенки сухие.
– Уютно, но воли нету... – отвел от меня Шура свои задумчивые глаза.
– А друг друга они там не загрызут? С тоски или от темперамента?
– Нет. Мне кажется – друзья они. Как близнецы друг друга без слов понимают.
Мы замолчали и некоторое время думали о своем. Я первым прервал паузу и пошел ва-банк по системе Станиславского:
– Шур... – как можно жалобнее обратился я к сторожу шахты. – Может быть, ты и меня перезомбируешь? Черт его знает, может быть, и в самом деле бес-Хачик меня попутал и помимо моего сознания сюда пригнал... Да, точно... – ушел я в себя, сокрушенно покачивая головой. – Наверное, из-за этого всю жизнь меня тревога и мучила. Сидела в груди и мучила, гнала куда-то из городов. Понимаешь, – стыдясь своей откровенности поднял я глаза на зрителя (покраснеть не получилось), – я по любому поводу тревожусь и бегу незнамо куда. Жизнь не мила мне стала, особенно в последнее время. И близким своим все порчу... Трех жен практически насмерть замучил своим неадекватным поведением Перезомбируй меня, а? Вылечи, пожалуйста...
Глаза Шуры победно засверкали и он радостно улыбнулся.
– С тех пор, как я из больницы ушел, я никогда в людях не ошибался. Я тебя вылечу, добрым будешь, помни только – я так просто никому не доверяю, у меня все под рентгеном...
– Не беспокойся, Шура. Рентгень, не стесняйся.
6
Все горизонтальные горные выработки проходятся с небольшим уклоном в сторону своего устья. Делается это для того, чтобы рудничные воды выливались самотеком. В шахтах воды из горизонтов скапливаются в зумпфе – емкости, сооружаемой у ее забоя. Откачиваются оттуда мощными насосами.
7
На Шилинской шахте один из горнорабочих в восьмидесятых годах устроил минералогический музей и камнерезную мастерскую. Я был там. Многим из его экспонатов позавидовали бы многие минералогические музеи мира.