«Ворон»

– Сначала на юг, в горы, а миль через шесть-семь свернешь к востоку. Пойдем в Ла-Каль.

– Сотни миль по камням… – пробурчал кто-то. – Хреновое дело, капитан!

– Если не будет погони, вернемся на побережье, найдем подходящую посудину и – в море! А сейчас всем шевелить костылями, и поживей! Вперед, камерады!

В полном молчании они пересекли сад. Позади нарастал топот сотен ног, раздавались крики и беспорядочная пальба – вероятно, пираты уже окружили горящий дом и шарили в окрестностях, разыскивая неприятелей. Серов надеялся, что это их задержит хотя бы на четверть часа, позволив оторваться от погони. Впрочем, погони могло и не быть: Караман мертв, пост главаря свободен, и значит, начнется передел богатств и власти. Опыт веков, отделявших первую жизнь Серова от второй, подсказывал, что в таких ситуациях жажда мести отступает перед более насущными заботами. Конечно, бывали и исключения, так что он мог лишь гадать, как повернется дело в данном случае.

Впереди послышалось журчание ручья. Абдалла вел отряд к лощине меж двух невысоких гор, к тому каньону, что был намечен для отступления. Справа и слева темнели в лунном свете лесные массивы, почва стала каменистой, изборожденной корнями сосен, вылезавших из земли подобно скопищу змей. Шум за спиной постепенно стал отдаляться, заглушаемый пением вод, шелестом деревьев и скрипом камней под ногами. Повеяло прохладой, и Форест, шагавший вслед за Серовым, произнес:

– Благословение Божие… А как подумаю, где сейчас Джос и Алан Шестипалый, так страх пробирает… Там, должно быть, жарковато!

– Думать надо меньше, чума тебя возьми, – буркнул Брюс Кук. – Хотя, само собой, обидно: сгинули парни ни за что. Ни золотой висюльки не взяли, ни блюда из серебра, ни даже паршивого кувшина.

– Ни кошеля с монетой, – подпел Мортимер. – Еле, братцы, ноги унесли!

– Не унесли бы вовсе, если бы не тот хромой урод. Хоть испанец, а человек был достойный! – промолвил Жак Герен. – Помилуй Господь его душу! Клянусь, что в память о нем оставлю в живых трех испанцев, какие первыми подвернутся под руку!

– Три – это слишком, хватит одного, – не согласился Кактус Джо. – Опять же у нас нынче свара не с испанцами, а с сарацинами. Где их тут возьмешь, этих испанских козлов?

– И то верно, где? Где, разрази меня гром? – снова поддакнул Мортимер, затем мечтательно добавил: – А вот отыщем наших, уйдем в моря на севере и будем, как обещал капитан, резать шведов… Швед, ежели с деньгами, ничем не хуже испанца. Швед, он…

Тут Морти прикусил язык, сообразив должно быть, что рядом шагают братья Свенсоны и у каждого из них рука тяжелая. Но скандинавы промолчали. Были они датчанами, и мысль зарезать шведа их абсолютно не смущала.

Отряд проник в ущелье, копыта мулов застучали по камням, журчание ручья сделалось громче и настойчивей. Сюда проникали лишь отблески лунного света, тьма сгущалась вокруг, и лишь вода поблескивала светлым серебром. Голоса за спиной Серова все бубнили и бубнили; прагматик Кук сокрушался отсутствием ценной добычи, Герен спорил с Кактусом Джо по поводу числа испанцев, коих полагалось пощадить, Рик Бразилец клялся, что проткнул ножом магрибца, застрелившего Шестипалого, а боцман бормотал невнятные угрозы в адрес «чер-репашьего дер-рьма, пр-роклятых пр-редателей». «Это он про кого?..»-мелькнуло у Серова в голове. Но он и сам был зол, разочарован и подавлен, так что на этой мысли не сосредоточился.

Шейла, любовь моя, где ты? Что с тобой? Смотрят ли твои глаза на луну и звезды или навсегда закрылись?.. Думать о ее смерти было так горько, так мучительно! Временами Серову казалось, что земля уходит у него из-под ног и что сейчас он полетит в бездонную пропасть – возможно, в тот самый временной провал, что поглотил его уже однажды со всем родным столетием. И где он окажется?.. Вернется в свой век или нырнет в тысячелетние глубины, очнувшись среди сражений Столетней войны, в Риме времен Нерона, у первобытных троглодитов или, того ужаснее, в прошлом, где нет ни людей, ни даже обезьян, а только одни динозавры?

Он помотал головой. Нет, такого не должно случиться! В нем крепло осознание того, что с этой эпохой он связан сильнее, чем с двадцатым или двадцать первым веком. Там, за горами еще не истекшего времени, он был такой незаметной, такой незначащей персоной! Даже не винтик в сложном механизме – без винтика машина поломается или хотя бы замедлит ход, а его гибель не значила ровно ничего для переполненной людьми планеты. В многомиллионных муравейниках, какими были привычные Серову города, терялась жизненная цель, исчезали понятия чести, долга, благородства, доблести, размывались родственные узы, и даже любовь, самое сильное и драгоценное из человеческих чувств, превращалась во что-то обыденное вроде предмета сделки или торговли. В том, первом мире Серов мог любить или не любить, завести потомство или обойтись без оного, воевать или не воевать, суетиться по мелким делам или сидеть, уткнувшись в телевизор, ловить преступников и гордиться тем, что исполняет свой долг, но любой выбор, не принимая во внимание удачи или большого несчастья, не делал серую судьбу заметно светлее или чернее. Новая фаза его существования была совсем иной – в этом диком, жестоком и неуютном времени многие понятия обретали исходную ясность и определенность: долг был долгом, честь – честью, любовь – любовью, и все это составляло жизнь. Иногда Серову казалось, что в том далеком цивилизованном мире он не жил, а медленно умирал, двигаясь к неизбежному концу вместе с миллиардами других людей, стоявших в длинной скучной очереди в крематорий. Нет, новая жизнь больше ему нравилась, и он не хотел вернуться назад или отправиться к динозаврам!

Вот только бы Шейлу отыскать…

Серов полез за пазуху, ощупал сапфировое ожерелье, укололся об острый золотой листок, и это его странным образом успокоило. Дар должен найти ту, которой предназначен! А раз должен, то найдет!

Дорога пошла вверх, камни под ногами сделались крупнее, ручей то огибал их, то прыгал водопадами с глыбы на глыбу. Небо посерело, звезды стали блекнуть, и резвости у людей и мулов поубавилось – они двигались быстрым шагом уже часа полтора, преодолев мили четыре в труднопроходимой горной местности. Наконец перед самым восходом ущелье вывело их на скалистый, поросший кустарником и корявыми соснами склон горы. Ноги Серова налились тяжестью, а за его спиной начали толковать о привале – сказывалась бессонная ночь.