Страница 37 из 113
– Откуда у степняков арбалет? – Джиннак с недоумением уставился на своего телохранителя.
– А я не про них говорю. – Оглянувшись, Грхаб стащил шлем и поскреб в затылке. – Видел, балам, как этот таркол-кентиога вылупился на тебя? На тебя и твою женщину? Не в первый раз… я еще на корабле замечал.
– Даже койот может глядеть на луну, – сказал Дженнак.
– Но не лязгать при этом зубами!
– Рот у него был закрыт, наставник.
– Не строй из себя недоумка, балам! Ты понял, о чем я говорю. – Утопив конец посоха в огромном кулаке, Грхаб оперся на него подбородком. – Клянусь печенкой Хардара, не нравится мне этот Орри! Если ты не против, я его… – Грхаб притопнул ногой, словно давил назойливого песчаного краба.
– Хочешь, чтобы я велел убить своего таркола? – Дженнак приподнял бровь. – За что? За то, что он косо посмотрел на меня? Или взглянул на красивую девушку?
– Ну, твой это таркол или не твой, о том никому не ведомо, – буркнул Грхаб. – И глядел он не просто так, а оскалив зубы… да, оскалив зубы, хоть пасть у него была закрыта! За этакие взгляды у нас в Сеннаме… – Железный посох Грхаба вонзился в землю на целых две ладони. – Вы, одиссарцы, мягкий народ, не любите убивать, – добавил он со вздохом. – Даже пленных отпускаете из милости, а на арене вместо них дерутся поганые птицы. Может, я все-таки придавлю этого кентиога? А, балам?
– Не надо, – Дженнак коснулся могучей груди великана, закованной в доспех. – Не надо, учитель. Лучше я тоже буду париться в панцире и железе.
Грхаб сокрушенно покрутил головой:
– И ты мягок, балам… слишком мягок… Ты будешь долго жить, так что запомни хорошенько: жизнью правит клинок. И кто первым воткнул его, тот и прав.
– Я запомню, – тихо промолвил Дженнак. – Но сейчас я лучше надену панцирь.
Он лежал в темноте, вытянувшись, плотно сомкнув веки; занавес Великой Пустоты простирался перед ним, плотный, тяжелый и непроницаемый, точно каменная стена. Он не мог нырнуть, не мог прорваться сквозь него, не мог вызвать второе зрение; как всегда, требовался какой-то внешний импульс, какие-то звуки, запахи, напряжение души и тела. Как лязг клинков, когда он сражался с Эйчидом на песчаном берегу, как барабанный бой, под грохот коего ему привиделись Фарасса и Виа… Фарасса в уборе наследника из белых соколиных перьев, и Виа с каплей крови на губах…
Может быть, подумал Дженнак, если он уснет, то щелка в грядущее приоткроется? И он узнает, что случится с ним, с Вианной, с его бойцами и с этой маленькой крепостью на краю безбрежной степи? Увидит Фирату через день или два… или через двадцать дней… Какой? Лежащей в развалинах? Сожженной? Или торжествующей победу?
Дыхание его сделалось глубоким и размеренным, кожа перестала ощущать холод и жар, мышцы расслабились. Уснуть… уснуть и увидеть…
Он знал, что надежда на это невелика; он еще не умел вызывать по собственной воле то, что хотелось. Видения приходили и уходили, подобные журавлям, что сегодня летят к озеру, а завтра – к реке; иногда они были страшными, иногда – таинственными, но очень редко в них удавалось усмотреть какой-то смысл. Да и тот был темен либо слишком очевиден. Взять хотя бы Фарассу, лениво размышлял Дженнак, уплывая в сон. Фарасса полон мечтами о власти – вот потому и привиделся в белых перьях… возможно, Фарасса злоумышляет против него… наверняка злоумышляет… И что же? Разве второе зрение способно раскрыть его планы? Где и когда он нанесет удар? И какой? Может быть, о том известно Мейтассе, но посылаемые им видения так смутны!.. Лицо Фарассы, костер на площади, и эти корабли с огромными белыми парусами… корабли… корабли…
Загрохотал барабан. Очнувшись, Дженнак вскочил, пытаясь нашарить в темноте клинки и доспехи. Не стоило тушить свечу, но так попросила Вианна. Дома, в уютном дворцовом хогане, она никогда не стеснялась, однако здесь, в окружении семи сотен мужчин, сгрудившихся на крошечном клочке земли…
Барабан продолжал греметь – не мерным рокотом сигнальных кодов, а оглушительным гулом набата. Дженнак натянул кожаную безрукавку и сапоги, защелкнул боевые браслеты, опоясался двумя клинками. Руки совершали привычные движения, голова была ясной, словно он проспал не меньше шести колец; остывший за ночь доспех холодил кожу. Ему попался шлем – легкий, со стальными прокладками. Дженнак отшвырнул его в сторону, затем пальцы коснулись гладкого металла, и раскрытый соколиный клюв двумя иголками впился в ладонь. Ну, если не панцирь, так шлем будет надежным… Дженнак водрузил его на голову и торопливо затянул ремень под подбородком.
В темноте тихо шевелилась Вианна – видно, тоже искала одежду. Он повернулся к ней и сказал:
– Разыщи свечу, чакчан, зажги и сиди здесь. Грхаб пойдет со мной, но тебя будут охранять.
– На нас напали? – К облегчению Дженнака, голос девушки звучал спокойно.
– Да. Оденься, но не выходи, можешь попасть под стрелу. А здесь даже огонь не достанет. На крыше – земля и трава, бревна в стенах, что бочки…
– Иди, мой повелитель, иди. Я останусь здесь, как ты велел.
Дженнак выскочил наружу, едва не налетев на Грхаба; за его спиной раздались удары и взметнулся фонтанчик искр – Вианна нашла-таки огниво. Мимо с тяжелым топотом бежали солдаты. Он схватил первого попавшегося за плечо; воин был высок, почти с него ростом. Ротодайна. мелькнула мысль. Ну, это и к лучшему; пусть стережет дочь своего бывшего вождя.
– Возьми еще двоих, балам. Будете охранять мою женщину. Она вон там, – Дженнак кивнул в сторону огонька, мелькавшего в только что покинутом хогане. – Наружу ее не выпускайте!
– Как прикажешь, светлый господин. – Солдат выкрикнул имена товарищей, и к нему подбежали двое.
Над бревенчатой стеной форта взметнулись огни факелов, по углам зажгли смолу в больших железных котлах. Стало светло, почти как днем, и Дженнак увидел спины воинов дежурной тарколы, согнувшихся у бойниц. Они стреляли; и к ним на вал развернутым строем уже поднимались копейщики. Двойные лезвия длинных пик то серебрились в лунном свете, то отливали алым; над плечами у каждого круглился щит, и казалось, что по склону ползет шеренга странных черепах с остроконечными жалами. Дженнак побежал к валу.
Грхаб, поторапливаясь за ним, неодобрительно пробурчал:
– Где панцирь, балам? Говорил я тебе…
Дженнак отмахнулся. Перед ним – вверху, у самой изгороди, ярко освещенные факелами – замаячили две фигуры: тощая и длинная – Аскары, коренастая и широкоплечая – Кваммы. Санраты то пронзительно свистели, то что-то кричали друг другу, и сквозь барабанный гул он с трудом разобрал:
– Торопливому койоту тоже выпадает добыча! – ревел Аскара.
– Пока ему не продырявят шкуру, – ответствовал Квамма.
– Шкуру с койота тяжелей содрать, чем ощипать керравао!
– Ну, сейчас мы поглядим, кто сохранит волосы, а кто – перья!
Они перебранивались и хохотали, направляя движениями рук и свистом своих бойцов на валы; добравшись до санратов, Дженнак увидел, что три сотни солдат Кваммы занимают оборону с юга, севера и востока. Еще две тарколы плотными четырехугольниками темнели у колодца – видимо, в резерве; остальные уже поднялись на западный вал.
Повернув голову, Аскара вгляделся в лицо Дженнака:
– Видишь, мой господин, мы не решились атаковать, зато вонючки сами пожаловали к нам в гости.
– Кажется, ты говорил, что они нападут лишь через день?
– Говорил. Но у них, наверно, есть свой Аскара, нетерпеливый койот вроде меня. – Зубы санрата блеснули в усмешке. – Если ты не против, повелитель, пусть твой керравао Квамма отправляется на южный вал и следит, чтоб пожиратели грязи не прорвались в долину по речному берегу. А с севера…
– Туда я послал тарколу Орри, – перебил Квамма. – Эти кентиога – отменные стрелки, так что у подножия холма и ящерица не проскочит. – Дождавшись кивка Дженнака, санрат устремился к изгороди, выходившей к реке. – Счастливой охоты, старый койот! – долетел из темноты его голос.