Страница 2 из 2
Рука моя инстинктивно сокрыла соответствующее место личной комплекции. Женщина, мягко улыбнувшись, плавным движением переместила меня на грудь. Присев меж двух персей, я ошеломленно покачал головой – они, даже осевшие, были вровень со мной. Сладив с необычными ощущениями, прилег на одну из них. Она, теплая, родная, услужливо подалась, услужливо и символически подалась, как бы принимая меня в себя, в свое лоно. Улыбка женщины стала загадочно-туманной, рука потянулась к груди, той, на которой я расположился. Стала разминать сосок, нежно розовый и небольшой, относительно, конечно. Это заводило, и я не смог не заняться вторым соском. Переместившись к нему на четвереньках, стал щекотать языком и целовать. Женщине это понравилось, и я, поощренный этим, принялся его страстно посасывать. От этого у меня развилась необычно сильная эрекция. Сняв спешно исподнее, я обхватил грудь женщины руками и, продолжая ласкать сосок, стал угождать члену движениями тела.
Женщина застонала, вожделенно двигая задом, затем, прошептав:
– Напрягись, напрягись всем телом, – схватила меня за ноги и понесла через небо, конечно же, к оголодавшему своему влагалищу.
Поняв, что произойдет через мгновение, я напрягся, почувствовав мою готовность, она вогнала меня в самую свою середину.
Свет дня померк – я оказался там, куда всю свою сознательную жизнь стремился, правда, стремился всего лишь сердцем и крайней плотью. И вот, я весь там, в склизкой пещере. Я, всем своим нутром бывший членом, стал им фактически.
Все в жизни проистекает закономерно. В детстве, оставленный родителями, я не научился подчиняться обстоятельствам, а обстоятельства мужчины – это, прежде всего, отсутствие женщины, способной удержать, способной замкнуть весь мир в одну себя. Ни одна из них не могла удержать меня. После очередного разрыва я опускался в пропасть, чтобы, полежав на самом ее дне, вновь приняться искать выход – женщину, которая дарит счастье, придвигая к тебе плошку с овсянкой, которая заставляет смотреть лишь на себя, а не на каждый уходящий из Портсмута корабль, уходящий на край света. И вот, когда невиданных концов света не осталось, когда оставлены сотни женщин, когда последний корабль, мой старый «Эксельсиор», разбит в щепы, когда последний друг зарыт в прибрежный песок на радость прибрежным крабам, появляется она. Мы одни на этом острове, и я в ее власти, я в ней, в ее влагалище. Что ж, жизнь продолжается...
Все прошло хорошо – мы кончили одновременно. Бурно и сладко. Бурно и сладко, потому что я, тертый всеми частями света, не испугался. Умея с детства задерживать дыхание – для моряка это необходимо, и зная из журналов определенного содержания, что длительная задержка дыхания многократно усиливает оргазм, я вошел в роль и исполнил ее, по словам партнерши, просто восхитительно.
Спустя некоторое время, когда мы вполне привыкли друг к другу, я, терзаемый дурными мыслями, сказал, что нашел подходящее дерево и хочу сделать из него лодку, с тем чтобы покинуть остров навсегда. Вот как это было.
...Мы, утомленные любовью, с каждым разом становившейся все безумнее и безумнее, лежали на пляже у самой воды, и я рассказывал, как бежал с острова Ту, основной достопримечательностью которого была религия, священнослужители которой в прямом смысле этого слова продавали верующим путевки в загробный мир, воспринимавшийся ими в виде благодатного острова, застроенного отелями.
– Неплохая религия, – сказала она, сладко зевнув. – Там, наверное, никто не боится смерти.
– Да. Но всю жизнь они вкалывают с утра до ночи, чтобы купить больше звезд, то есть путевку получше.
– И ты сбежал, чтобы не вкалывать с утра до ночи?
– Нет, не из-за этого. Понимаешь, я – моряк... И без моря жить не могу...
Она молчала, и я продолжал врать:
– Знаешь, я уже присмотрел дерево. Из его ствола получится неплохая посудина...
Она, разместив в сознании услышанное, отвела взор от красного закатного солнца и пристально посмотрела мне в глаза. Ясно прочитав в них давно тревожившие меня мысли, проговорила:
– Значит, ты хочешь оставить меня...
– Нет, но... – посмотрел я беспомощно на женщину, безраздельно владевшую и моим телом, и – что скрывать? – сердцем, в нем бившемся, давно бившемся для нее одной.
– Что но?
– Понимаешь... Я боюсь... Ты такая...
– Понимаю... Страстная?
– Да...
– Не надо этого бояться, милый. Видишь ли, я – пуританка и...
– Что и?
– И... не приемлю анального секса...
Сейчас у нас два замечательных мальчика и девчонка. Они носят меня на руках.