Страница 13 из 50
ТЕТРАДИ ОНФИМА
И Братило, и Коста, и Аврам – все эти новгородские ремесленники подписывали свои произведения. И не ставили какой-то значок-закорючку, а писали целые слова и фразы. Значит, они были не только мастерами своего дела, но и людьми грамотными, умели читать и писать. А ведь они – не князья или бояре, не дворяне или монахи, а простые люди, каких много было в Великом Новгороде. Наверное, грамота была тогда уделом не одних только знатных и богатых людей да ученых монахов. О Новгороде это можно сказать уже с уверенностью. Ведь в этом городе при раскопках нашли уже более шестисот своеобразных писем и иных записей.
«Бересто» или «берёсто» (как произносили в древности, установить трудно) – так называли их сами новгородцы, потому что писали эти грамоты не на дорогом пергамене из телячьей кожи, а на бересте – дешевом материале, который давала сама природа. С коры берез, какими так богаты были новгородские леса (до сих пор местность недалеко от Новгорода называется Подберезье), обдирали верхний тонкий, но достаточно прочный слой и писали на белой мягкой поверхности, процарапывая буквы заостренной (чаще всего железной, костяной или бронзовой) палочкой. Такие палочки и назывались в древности «писало».
Но грамоте надо учиться! Дайте бересту и писало взрослому человеку, никогда ранее не державшему их в руках, и он, конечно, не сумеет написать «бересто». Привычные ко всякой работе пальцы окажутся неловкими и беспомощными. Да и откуда знать ему буквы и их сложные сочетания, если он не учился? И хотя у нас нет точных сведений о том, что в Новгороде в эпоху средневековья были школы для детей, мы все же с полной уверенностью можем сказать, что дети там грамоте учились. Можно даже попытаться описать, как они учились. Нам расскажут об этом обрывки бересты, составлявшие «тетради» маленького новгородца, обучавшегося грамоте семьсот лет назад.
На чем он писал? На всяких клочках, не годных для писания взрослых. Одна «страница» его «тетради» – это просто донышко старого берестяного сосуда, какие у нас до сих пор называют туесами. Но на этих клочках мальчик выводил довольно ровные строки, относительно ровные буквы. Они стоят правильными рядами, ни одна не вылезает из строки. Ученик старательно упражнялся: А, Б, В, Г, Д… БА, ВА, ГА, ДА… БЕ, BE, ГЕ, ДЕ… Видно, и тогда грамоте учили «по складам»: сначала заставляли зубрить сочетания букв – слоги, а потом уж складывать эти слоги в слова. Теперь детей так не учат, но еще в прошлом веке школяры часами повторяли, бывало, за учителем: «Буки – Аз – БА! Веди – Аз – ВА…» и т. д. Вспомним стихи известного тогда поэта Василия Степановича Курочкина:
Так дети приучались сочетания букв претворять в сочетания звуков. А буквы имели каждая свое название – «Аз, Буки, Веди, Глаголь, Добро…». И сама азбука получила свое название от имен двух первых ее букв – «Аз» и «Буки», как алфавит получил название от имен греческих букв «Альфы» и «Беты», или, как произносили в Византии, «Виты».
Кстати, об азбуке. А был ли у маленького ученика букварь, откуда он мог бы списывать буквы? Оказывается, мог быть и букварь. Новгородский букварь – это небольшая деревянная дощечка длиной сантиметров восемнадцать, шириной – семь. Верх ее затесан острым углом, низ – прямоугольный. На дощечке тщательно вырезаны подряд все тридцать шесть букв тогдашнего алфавита.
Теперь у нас меньше букв, мы упростили свою азбуку. А раньше нашей букве «З» соответствовали две буквы: «Зело» – его писали как латинское «S», и «Земля» – более похожая на наше «З»; кроме нашей буквы «И», было еще одно «i» – его писали в виде палочки с точкой над ней. Вместо нашего «ф» в новгородском букваре была буква «Фита» (Θ), были буквы «От», или «Омега» (ω), «Ять» (Ђ), о котором нам уже случалось упоминать, и, наконец, «юсы» – большой и малый. Большинство этих букв обозначали звуки, которых теперь нет в нашем языке и которые мы не всегда даже можем восстановить.
Есть и находки, которые позволяют думать, что у некоторых школьников были специальные «приборы» для письма. Дощечка-азбука алфавитом внутрь укреплялась петлями на неглубоком ящичке, который, видимо, заполнялся воском. Получалась своеобразная тетрадь, открыв которую, списывали с ее же крышки буквы. На воске (в отличие от бересты) можно было не только писать, но и стирать написанное. Наверное, поэтому и палочка для писания заострялась только с одного конца, а другой был гладкий. Им-то можно было стирать буквы. Бронзовое или железное писало имело для этого плоскую лопаточку. Костяное – иногда закруглялось. А чтобы «инструмент» не потерялся, в тупом конце просверливали дырочку, так можно было носить писало на поясе или на кисти руки. Для особенно красивых писал делали иногда специальные маленькие кожаные футляры.
Тот мальчик, о котором мы говорим, к счастью для нас, писал своим писалом не на воске, а на бересте. Если бы он писал и стирал на воске, мы ничего бы о нем не узнали.
Часто он уставал и вместо регулярных упражнений писал какие-то бессмысленные сочетания букв. Отвлекаясь, начинал рисовать. Наверное, во все времена дети любили рисовать человечков. Вот человечки нарисованы тоже подряд, как буквы. Все с круглыми рожицами, глазами-точками, бесформенными туловищами, неизвестно как соединенными с ногами, с руками-палочками и пальцами-граблями. Пальцев на руке далеко не всегда полный комплект. Их то три, то четыре, то пять. Зато у других человечков бывает по шесть и даже по восемь пальцев. Кисть руки, нарисованная таким способом, едва ли не больше головы человечка и по-детски выразительна.
Ученик был мальчик и, стало быть, как все новгородцы, будущий воин. Он, конечно, мечтал о воинской славе и попытался нарисовать сражение двух воинов. Вот враг повержен и пронзен копьем, а над фигурой конного победителя написано «Онфим».
Да, конечно же, это его самого звали Онфим! Это он победил врага!
Порисовав вволю и отдохнув, Онфим вновь принимался упражняться в письме. Трудные буквы он писал отдельно по нескольку раз (например, проклятые «юсы», которые ему определенно не давались). Воинская слава – это пока в мечтах. А сейчас пиши да пиши! Он очень старался и все же иногда допускал ошибки. Так, вместо «i» с точкой, так называемого «десятеричного», он написал обыкновенное «восьмеричное» «И» (сами эти названия «восьмеричное» и «десятеричное» даны потому, что в Древней Руси не употребляли привычных для нас арабских цифр. Каждая буква алфавита обозначала одновременно и число. Например, «И» – 8, «I» – 10, «К» – 20, «Л» – 30 и т. д.). Наверное, Онфим сейчас не списывал с букваря, а писал под диктовку или наизусть и перепутал созвучные буквы. Но он заметил свою ошибку и приписал «десятеричное» с точкой в конце.
Но вот опять перерыв. Онфим рисует чудище. У этого создания четыре ноги, обращенные почему-то стопами назад, и закрученный баранкой хвост, какие, видно, бывали у собак испокон веков. Туловища почти нет, шея длинная-предлинная, как у лебедя, а морда – какого-то хищника кошачьей породы, может быть рыси. Прямо в пасть вонзилась оперенная стрела. Поперек шеи Онфим написал (конечно, от лица своего творенья): «Я зверь». Теперь не оставалось сомнений, сколь страшен этот зверь.
Но тут же в четырехугольной рамке опять надпись. «Поклон от Онфима ко Даниле», – написал юный Онфим. Наверное, ученикам рассказывали, как нужно писать письма. Многие письма на бересте, написанные взрослыми, начинались именно так: «Поклон от Филиппа…», «Поклон от Грикши к Есифу…» Еще недавно всякое письмо в деревню или из деревни содержало обязательно многочисленные поклоны от всех родных и знакомых. И Онфим так же вежливо обращался к какому-то Даниле, может быть, к такому же мальчику, сидевшему с ним рядом на уроках.