Страница 4 из 14
— Сколько раз тебе повторять одно и то же? — сказала его мама. — Он еще слишком маленький.
— Да-да, папочка опять чудовище, — ответил папа. — Это была шутка, приятель. Ну, знаешь — шутка? Ха-ха.
— Он не понимает таких шуток.
— Что значит «не понимает»? Разумеется, он все понимает. Правда ведь, Джимми?
— Ага, — ответил Джимми, хлюпая носом.
— Оставь папочку в покое, — сказала мама. — Папочка думает. Ему за это платят. А на тебя у него нет времени.
Его отец отшвырнул карандаш.
— Ну сколько можно?
Мама бросила зажженную сигарету в полупустую чашку с кофе.
— Пойдем, Джимми, прогуляемся. — Она взяла Джимми за руку и вышла на улицу, с нарочитой осторожностью прикрыв дверь. Даже пальто не надела. И шапку тоже. Только халат и тапочки.
Небо в тот день было серое, дул холодный ветер, мама шла, опустив голову, и ветер трепал ей волосы. Они обогнули дом и пошли прямо через мокрый газон, мама шагала очень быстро и по-прежнему держала Джимми за руку. Будто существо с железными когтями тащит куда-то в бездну. Джимми было плохо, казалось, все вокруг вот-вот развалится и вихрем унесется прочь. Но еще ему было весело. Он смотрел на мамины тапочки, к которым уже прилипла мокрая земля. Если б он так заляпал себе тапочки, наверняка получил бы взбучку.
Они пошли медленнее, а потом вообще остановились. Мама заговорила спокойно и тихо, словно учительница по телевизору. Значит, вне себя от злости. Болезнь, сказала мама, нельзя увидеть, она очень маленькая. Может летать по воздуху или спрятаться в воде или на грязных руках маленьких мальчиков, поэтому нельзя ковыряться в носу, а потом класть пальцы в рот, и нужно обязательно мыть руки после туалета, и нельзя вытирать…
— Я знаю, — сказал Джимми. — Можно я домой пойду? Мне холодно.
Но мама будто не слышала. Болезнь, продолжала она тем же спокойным ровным голосом, болезнь попадает к тебе внутрь и все там меняет. Она переделывает тебя, клетка за клеткой, и клеткам становится плохо. А поскольку ты весь состоишь из маленьких клеток, которые работают вместе, чтобы ты жил, если много клеток заболеет…
— У меня может кашель начаться, — сказал Джимми. — Прямо сейчас! — И он закашлялся.
— Ладно, неважно, — ответила его мама. Она часто пыталась объяснять ему разные вещи, но у нее не хватало терпения. Их обоих тогда корежило. Он сопротивлялся, делал вид, что не понимает, даже когда понимал, он притворялся глупым, он не хотел, чтоб она сдавалась. Хотел, чтоб она была храброй, достучалась до него, пробила стену, которую он выстроил между ними, двигалась вперед.
— Я хочу услышать про маленькие клетки, — он ныл, ныл, насколько смел. — Хочу!
— Не сегодня, — сказал она. — Пойдем в дом.
«Фермы ОрганИнк»
Отец Джимми работал на «Фермы ОрганИнк». Он был генографом, одним из лучших специалистов в этой области. Он начал работать над генетической картой протеома сразу после колледжа, а потом помогал выводить Мафусаилову Мышь в рамках «Операции Бессмертие». После этого, уже на «Фермах ОрганИнк», он стал одним из создателей проекта «Свиноид», работал над ним вместе с командой микробиологов и экспертов по трансплантации, которые специализировались на борьбе с разного рода инфекциями. Животное назвали свиноидом: официальное название — «супрессируемый мультиорганифер», но все говорили «свиноид». Иногда «Фермы ОрганИнк» называли «Фермами ОрганСвинк», но это случалось реже. В любом случае, то были не совсем фермы — не такие, как рисуют на картинках.
Задача проекта «Свиноид» — вырастить внутри трансгенетического организма (свиньи) надежные человеческие ткани и органы — их можно пересаживать людям без риска отторжения, и эти трансплантанты смогут сопротивляться атакам враждебных микробов и вирусов, которых с каждым годом появлялось все больше. Свиньям привили ген быстрого роста, так что свиные почки, желудки и сердца вырастали быстрее, и сейчас ученые пытались создать свиноида, который смог бы выращивать одновременно пять или шесть почек. Животное-донор вполне могло пожертвовать лишними почками, жить дальше и отращивать новые органы, как, к примеру, омар, который способен вырастить клешню взамен потерянной. При этом свиноида не придется ликвидировать. Такой метод экономнее, поскольку на выращивание свиноида уходило много сил и продовольствия. «Фермы ОрганИнк» очень хорошо субсидировались.
Все это объяснили Джимми, когда он достаточно повзрослел.
Достаточно повзрослел, думает Снежный человек, снова расчесывая кожу вокруг укусов. Идиотизм. Достаточно для чего? Чтобы пить, трахаться, больше знать? Какой придурок имеет право решать? К примеру, сам Снежный человек не считал, что достаточно повзрослел для этого, этого — как это назвать? Для этой ситуации, скажем так. И никогда не повзрослеет достаточно, ни один нормальный человек не сможет…
Каждый из нас должен следовать тому пути, что лежит перед ним, говорит голос у него в голове, на этот раз мужской, какого-то фальшивого гуру, потому что каждый путь уникален. Ищущего должна занимать не столько природа самого пути, сколько праведность, сила и терпение, что проявляет каждый из нас, сталкиваясь с…
— Глупость какая, — говорит Снежный человек. Очередная профанация из серии помоги-себе-сам. Нирвана для чайников. Правда, его почему-то терзает нехорошее чувство, что этот шедевр вполне мог написать он сам.
В стародавние счастливые времена, само собой. Да, те времена были гораздо счастливее.
Органы свиноидов адаптировались под каждого человека с помощью клеток людей-доноров; органы замораживались и ждали своего часа. Гораздо дешевле, чем клонировать себя на «запчасти» — в этой технологии еще нужно кое-что подшлифовать, как любил говорить отец Джимми, — или держать парочку детей-доноров в нелегальных детских садах. В рассудительных глянцевых брошюрах и рекламных материалах подчеркивались преимущества технологии свиноидов, эффективность и сравнительная безвредность процедуры. Дабы нервные не нервничали, в брошюрах сообщалось, что умершие свиноиды не становятся беконом и сосисками: вряд ли захочешь есть животное, чьи клетки совпадают с твоими.
Но шло время, прибрежные водоносные слои стали солеными, таяла вечная мерзлота, тундра пузырилась метаном, равнины сохли, азиатские степи превращались в песчаные дюны, найти мясо становилось все сложнее, и люди засомневались. В меню кафе на территории «Ферм ОрганИнк» все чаще появлялись сэндвичи с беконом и ветчиной и мясные пироги. Официально кафе называлось «Бистро „У Эндрю“», но завсегдатаи называли его просто «Свинюшечной». Когда Джимми обедал там с отцом — то есть всякий раз, когда мама дергалась, — мужчины и женщины за соседними столиками неприятно шутили на эту тему.
— Снова пирог со свиноидами, — говорили они. — Блинчики со свиноидами, свиноидный попкорн. Давай, Джимми, налегай! — Джимми расстраивался: он совершенно запутался, кто и что должен есть. Он не хотел есть свиноидов — он считал, они похожи на него самого. Свиноиды, как и он, права голоса не имели.
— Не обращай на них внимания, милый, — говорила Рамона. — Они просто дразнятся, понимаешь? — Рамона — одна из лаборанток отца. Она часто обедала с ними, с Джимми и его папой. Рамона была моложе его отца и даже матери, она чем-то напоминала Джимми девушку с картинки в парикмахерской, такие же надутые губы и большие черные глаза. Но Рамона часто улыбалась, и волосы у нее были темные и мягкие, совсем не топорщились. Мама Джимми называла цвет своих волос «грязная блондинка». («Недостаточно грязная, — обычно говорил папа. — Эй, эй, это шутка, только не бей меня!»)
Рамона всегда брала себе салат.
— Как там Шэрон? — спрашивала она, глядя на отца Джимми своими огромными влажными глазами. Шэрон — это мама Джимми.
— Неважно, — отвечал папа.
— Ой, это ужасно жалко.
— Это уже серьезная проблема. Я волнуюсь. Джимми наблюдал, как Рамона ест. Она откусывала по чуть-чуть и как-то умудрялась жевать латук и не хрустеть.