Калифорнийская готика

— Мое имя нигде не упоминалось.

— Ну, вычислить тебя не так уж трудно. Какой-нибудь свихнувшийся сукин сын. — Лен с отвращением отодвинул от себя листок. — Пожалуй, лучше переслать его в ФБР.

— Зачем? А если это все-таки шутка? И что я им скажу? Что получил письмо от женщины, умершей семнадцать лет назад?

— Но ведь ты сам так не думаешь?

— Ленни, я же не сумасшедший. Я видел фотографии ее тела.

— Тогда тебе не о чем беспокоиться.

Некоторое время они старались не смотреть друг другу в глаза.

Потом Лен поднялся, взял со стола письмо и разорвал на мелкие кусочки.

— Это какой-то ненормальный ублюдок.

Хорошо, что он сказал это еще раз.

— Да. — Маркхэм попытался рассортировать валявшиеся на столе обрывки письма и вдруг увидел клочок, который давно искал. Наверное, он выпал из бумажника.

— Спасибо, Лен.

— За что?

— Ступай. Я немного побуду один.

— Тебе некуда спешить, у тебя же выходной.

— Верно.

У двери Лен остановился.

— Если собираешься прийти домой с цветами, то послушай мой совет — не делай этого. Тогда Ева уж точно поймет, что что-то не так, и в конце концов ты ей все это расскажешь. А ты этого не хочешь, потому что в этом нет смысла.

— А если сходить с ней куда-нибудь?

— Отличная идея. Обед и кино. И мальчика вашего возьмите с собой. Семейное мероприятие.

— Он уже пошел в кино.

— И правильно сделал.

— В любом случае мне надо взглянуть сегодня на собрание сочинений Бердуэлла.

— Забудь. Этим займемся мы с Кэти.

— А ей не надо на какое-нибудь свидание?

— У нее оно сейчас. — Лен улыбнулся, закрывая за собой дверь.

Наверное, из-за картонных коробок в комнате было очень холодно. Теперь, когда Ленни ушел, они словно обступили Маркхэма, отгородили, забаррикадировали его от внешнего мира. Не так ли чувствовали себя последние члены Церкви Сатаны Спасителя, запершись в подвале и ожидая штурма? Он подумал о девушке, оставшейся в одиночестве, окруженной ящиками и телами убитых. Что у нее было? Канистра с бензином и спички? Потом — вспышка и рев пламени. Маркхэм представил себе, как пузырится кожа, как плавятся кости, услышал треск и шипение горящей плоти...

Дэн зажмурился, пытаясь изгнать из воображения картину огня.

Когда он открыл глаза, то увидел клочок бумаги.

На нем стояло его имя и несколько цифр.

Маркхэм поднял трубку и набрал номер.

— Алло? — произнес мужской голос.

Преодолев секундное замешательство, Дэн все-таки заставил себя заговорить.

— Здравствуйте, я... — Он с трудом разобрал написанное на клочке бумаги имя. — Это Билл?

— Да.

— Вы меня не знаете. Ваш номер дал мне... один друг. На случай, если понадобится.

— Рад, что вы позвонили. Как вас зовут?

У Маркхэма так перехватило горло, что он не смог ответить.

— Хорошо, — продолжил мужской голос. — Меня зовут Билл, и я алкоголик.

— Привет, Билл. Это...

Дэн собрал обрывки письма, сгреб их в одну кучку. Шутка, подумал он. Розыгрыш. Вот и все. Он даже не знал никого из них. И они все давно мертвы, как и она. Отпечатки пальцев... нет, никаких сомнений быть не может.

— Я... меня зовут Дэн. Я тоже алкоголик. — Он так давно не произносил этих слов, что теперь они прозвучали как-то странно.

— Привет, Дэн.

— Но со мной все в порядке. Правда.

— Уверены? Если хотите, можно поговорить...

— Уверен.

Маркхэм повесил трубку.

Затем смел мусор со стола и бросил в корзину.

Прежде чем Маркхэм ушел, в магазине побывали три покупателя, но он не стал интересоваться, что им было нужно.

Дорога была пустынная, небо бело-голубое и какое-то переливчатое, словно хрусталь на свету. Над бульваром плыл аромат жареной свинины и лимонного соуса. Семьи, смеясь и держась за руки, входили в пиццерию «Крысенок Рэгги», чтобы отведать пиццы и выпить колы. По тротуару бегали собаки. Из приемника доносился мужской голос, рассуждавший о бытии и небытии. Маркхэм узнал говорившего — это был Алан Уоттс из «Пасифик Аркайвз». Лекции у него были интересные, но в данный момент Маркхэм чувствовал, что знает все, что ему нужно, о форме и бесформенности, инь и ян, бытии и небытии, а также динамике перемен. Не чувствуя за собой никакой вины, Дэн настроился на музыкальный канал. Пора послушать немного джаза. Горячий, сухой ветер куда-то исчез.

Машина Евы стояла на подъездной дороге к дому. Под звуки тенора саксофона Джона Хэнди Маркхэм припарковался рядом. Затем выключил радио, вылез из машины и направился к дому.

Входная дверь была закрыта.

Если она дома, то почему?

— Ева!

Дэн прошел через гостиную. Сейчас, когда солнце стало клониться к западу, окна оказались в тени ската крыши, и в комнате было не очень жарко, и воцарилась полутень. Маркхэм прислушался, потом повернулся к книжным стеллажам, подобно колоннам, охранявшим остальную часть дома. Может быть, она на заднем крыльце? Еще утром на веранде стояла корзина с грязным бельем. Значит, Ева наверняка затеяла большую стирку.

— Дорогая, где ты?

На веранде ее тоже не оказалось. Маркхэм собирался уже пройти на кухню, когда случайно бросил взгляд во двор.

А где же мое дерево?

Он представил себе, как Ева, вооружившись ножовкой, с отчаянной решимостью и бездумным упрямством отпиливает сухие ветки. Неужели нельзя было подождать?

Дерево лежало на земле с расщепленным, словно от удара молнии, стволом, разметав ветки по всей дорожке, ведущей к гаражу.

Неужели его сломало ветром?

«Нет, — подумал Маркхэм, — оно просто высохло. Надо было поливать его. Я все время собирался это сделать. Но так и не сделал». А что, если дерево обрушилось на Еву? — Ева!

Маркхэм бросился в дом и обнаружил жену в спальне. Она спала, свернувшись калачиком, накрывшись с головой простыней.

Что-то было не так. Что-то в очертаниях лежащей фигуры было не так... Где ее ноги?

Маркхэм приподнял край простыни.

Ее лицо стало темнее. Шея влажная от пота. Вот оно что. Конечно, лежать под простыней в такую жару да еще в махровом халате...

Но почему она спит днем?

И почему такая странная поза — на боку, коленки подтянуты к груди... Поза эмбриона.

— Ева!

Она вздрогнула от его прикосновения и звука его голоса. Вздрогнула и с пугающей быстротой повернулась к нему.

Ее лицо было каким-то другим. Глаза потускнели, утратили ясность, будто затянутые тончайшей, прозрачной пленкой.

Она так и не заснула по-настоящему, а лишь задремала, пребывая в полусне.

— С тобой все в порядке?

Ева прижалась к нему:

— Ох, Дэнни!..

— Я видел... что все-таки случилось?

Она неожиданно крепко вцепилась в него.

— Дерево... — Ее голос прозвучал так, будто ей вспомнилось нечто, не имеющее никакого значения. — Ветер был такой... такой...

— Успокойся. Я займусь им. — Маркхэм погладил ее по спине через плотную ткань халата, потом отстранился и заглянул в глаза. Ему нужно было понять...

Знает ли она?

Откуда?

Что ж, если Ева что-то и узнала, если почувствовала что-то неладное и поэтому спряталась под простыню, воображая худшее, что только можно представить, он мог успокоить ее, рассеять страхи нужными, правильными словами. Ему очень хотелось убедить ее, что тревожиться нет причин.

— Ева, — начал Маркхэм. — Я получил письмо.

Она непонимающе посмотрела на него.

— Это не так уж важно, но я все равно собирался тебе сказать. Кто-то задумал нас разыграть.

— Какое письмо?

Похоже, она ничего не знает. Поздно. Маркхэм вымученно улыбнулся, как будто ему и впрямь было весело.

— Давным-давно, еще до того, как мы с тобой познакомились, я встречался с одной девушкой...

— Как она выглядела?

— Не важно.

— Я хочу знать!

Похоже, что это заинтересовало Еву всерьез.

— Ева, я уже и не помню...

— Отвечай!

— Ну... она была довольно худенькая... я бы даже сказал, костлявая... с длинными волосами. А какая разница?