Страница 7 из 15
Таллант не выдержал и схватил Паркхерста за рукав:
— Пожалуйста, прошу вас, ради Бога, возьмите меня с собой! Не бросайте меня здесь! Я умру… Я… умру!
Паркхерст, нахмурившись, отдернул руку.
Таллант отлетел назад.
— Но за что? За что вы меня ненавидите? Почему вы хотите моей смерти? — Из горла его рвались рыдания.
Лицо вождя Сопротивления помрачнело.
— Нет, вы не правы! Пожалуйста, не думайте так! Я даже не был с вами знаком, когда мы решили выбрать человека вроде вас, мистер. Я ненавижу людей вашего типа, это верно, но у меня нет оснований ненавидеть вас!
Вы герой, мистер. Когда — вернее, если — мы выпутаемся из этой передряги, мы воздвигнем вам памятник. Вам он, конечно, ничем не поможет, но мы его воздвигнем.
Все последние семь часов я приучал себя относиться к вам с презрением. Вынужденная мера, иначе я не смог бы оставить вас здесь. Я сам бы остался вместо вас, но толку от этого было бы мало. У меня нет желания спасаться бегством. Я устал. Моя жена, мои дети все они погибли. Я хочу умереть… Я просто хочу умереть. А вы… вы хотите жить, и вы будете удирать от них изо всех сил и дадите нам выиграть время! Я приучал себя думать о вас как о выродке, как об отбросах рода человеческого. И вы помогли мне в этом! — добавил он с негодованием. — Вы только посмотрите на себя!
Таллант понял, что хотел сказать Паркхерст. Он, Бенно Таллант, и правда подонок и трус, и он действительно ударится в бега. Он видел, словно со стороны, свое тщедушное тело, трясущееся, как в лихорадке, и обливающееся потом, видел почти осязаемое облако страха, окутавшее его фигуру, видел свои расширенные, белые от ужаса глаза, ищущие выхода. Таллант знал, что он трус. Ну и что? Он не хотел умирать!
— Таким образом, — подвел итог Паркхерст, — я ненавижу вас потому, что я должен вас ненавидеть, мистер. И поскольку я ненавижу вас, вернее, ненавижу себя, а не вас, я сделал свой выбор. А поскольку вы это вы, вы будете бегать и прятаться от кибенов, пока мы не доберемся до радиостанции и не предупредим Землю о нападении.
Паркхерст снова начал взбираться по трапу, и Таллант снова вцепился в его руку.
Наркоман умолял о пощаде все последние семь часов, и даже в эту минуту он не мог придумать ничего иного, кроме мольбы. Плодом всей его прежней жизни, который он пожинал теперь, была полнейшая бесхребетность.
— Скажите хотя бы… Скажите хотя бы, есть ли какой-нибудь способ обезвредить бомбу? Можно это сделать? Вы говорили им, что можно!
Ребячески-жадное выражение его лица заставило Паркхерста гадливо поморщиться.
— Мужества у вас ни на грош, верно?
— Ответьте мне! Ответьте! — орал Таллант. В иллюминаторах белыми пятнами замаячили лица.
— Не могу. Если я скажу, что бомбу обезвредить можно, вы помчитесь прямиком к кибенам. А если вы будете считать, что она взорвется при первом же прикосновении, вы спрячетесь от них подальше.
Люк начал закрываться. Паркхерст придержал его на миг и проговорил, смягчившись:
— Я знаю, как вас зовут. Прощайте, Бенно Таллант. Хотел бы я сказать: «Храни вас Бог».
Люк закрылся. Таллант услышал, как его задраили изнутри и как загудели реакторы. Он рванул, не разбирая дороги, подальше от взлетной площадки, надеясь укрыться в бункерах, находившихся неподалеку. В бункерах, под которыми располагалась штаб-квартира Сопротивления.
Он стоял у окна, покрытого защитным фильтром, и смотрел, как тоненький след корабля пропадает в темном небе.
Один. Последний человек на планете Дильда.
Он вспомнил, что говорил ему Паркхерст: «Я не питаю к вам ненависти. Просто дело прежде всего. Оно должно быть сделано, и вы его сделаете. Но я не питаю к вам ненависти».
И вот он остался один на планете, осаждаемой кибенами, которых ни разу в глаза не видел, а в животе у него бомба глобальной разрушительной силы.
Когда корабль пропал из виду, когда последний белесый след растворился на звездном ночном небосклоне, Таллант вышел в дверной проем бункера, глядя на пустое поле. Они покинули его; все мольбы, все призывы к гуманности, все усилия оказались тщетны. Он стоял, одинокий и потерянный, возле пустого поля, и в сердце его была пустота.
Прохладный ветерок с океана подернул поле рябью, коснулся Талланта и освежил его. Он вновь ощутил знакомую жажду.
Но на сей раз он мог утолить ее дурманным порошком. Ну и ладно! Он погрузится в наркотический транс и будет лежать под открытым небом, пока бомба не взорвется и не убьет его.
Бенно нашел люк и спустился в штаб-квартиру Сопротивления. Полчаса лихорадочных поисков, раскиданные по полу лекарства, вскрытые ящики, взломанные шкафы — ив руках у него очутился лечебный запас наркотиков доктора Баддера. Концентрированный нермогероинит — дурманный порошок, поработивший его в двадцать три года с первой же дозы. Много лет прошло с тех пор… »
Таллант вынюхал пакетик и почувствовал, как тело наливается силой, здоровьем и яростью. Кибены? А ну подать их сюда! Он сделает армаду одной левой!..
И пусть только эти паршивые сукины дети земляне попробуют вернуться! Планета Дильда отныне принадлежит ему, он тут король и властелин вселенной!
Сунув белые пакетики в карман комбинезона, Таллант поднялся по лесенке наверх и захлопнул люк.
И тут впервые увидел кибенов.
Они кишмя кишели на взлетном поле — их было там несколько сотен. Нормальных человеческих размеров, ростом больше пяти футов, но меньше шести. Они были похожи на людей, только с золотистой кожей и гибкими щупальцами вместо пальцев, по шести штук на каждой руке.
Их схожесть с людьми неожиданно ужаснула Талланта. Будь они кошмарными чудовищами — дело другое; тогда он мог бы презирать и ненавидеть их. Но кибены были даже красивее людей.
Он никогда не видел чужаков раньше, зато он слышал вопли, эхом отдававшиеся в городских каньонах. Он слышал, как у девушки сдирали кожу со спины, и по-своему жалел ее. Он вспомнил, как желал ей смерти от потери крови. С такими ранами она могла промучиться всего часа три-четыре — быстрее и безболезненнее смерти у кибенов не найти.
Они очень походили на людей. Только золотистых.