Страница 52 из 95
— Мне казалось, он не так уж стар. Или он был болен?
— Нет. Пути Господни неисповедимы. — Инго поманил ее, и Ханна спешилась, чтобы лучше слышать. — Говорят, что тут не обошлось без колдовства.
Ханна вздрогнула:
— Сегодня все только и говорят что о колдовстве. Есть какие-нибудь новости от принца Сангланта?
Напрямую спросить о Лиат она не решилась.
— Ты еще была при дворе, когда Санглант уехал? До сих пор он не возвращался, и никто о нем не слышал. Говорят, что его околдовала твоя подруга.
— До сих пор?
— Да. По решению совета ее хотели отправить в Отун, чтобы там решили, что с ней делать.
Новости были очень неприятные, лучше всего обдумать их в одиночестве. Ханна поблагодарила «льва» и, усевшись на коня, направилась к замку. Она слышала перешептывания графских слуг, которых, похоже, ничуть не печалила кончина хозяина. Людям свойственно радоваться чужим несчастьям.
Ханна отдала лошадь конюху, отряхнула с одежды пыль и отправилась в зал. Ей не доводилось бывать здесь раньше, но Лиат рассказывала о графе и его наследнике, лорде Алане, который симпатизировал ей. Бог знает, где сейчас Лиат и что с ней. Ханна забыла спросить о Хью.
Ее старые приятели Фолквин и Стефан встретили ее возле дверей, они пожали друг другу руки, обменялись приветствиями и прошли в зал, где уже собралось около сотни человек. Ханне пришлось проталкиваться вперед, окружающие были настолько поглощены происходящим, что не замечали ее знак «орла».
Свидетели давали показания о графе Лавастине, о его первом браке, ужасной смерти его единственного законного ребенка, служанке, забеременевшей от него и умершей родами.
Ханна протиснулась между двух разодетых слуг и остановилась за широкоплечим дворянином, который не обращал внимания на ее попытки пробраться вперед. Впрочем, он оказался не слишком высоким, и через его плечо Ханна видела сидящего на троне Генриха. У короля был усталый вид, на лице появились морщины, которых не было еще полгода назад, позади него стояла Хатуи, по левую руку короля сидела его племянница Таллия, справа — Гельмут Виллам. Напротив стояли лорд Алан и лорд Жоффрей. Истец и ответчик.
Генрих подал знак, и слуга вызвал следующего свидетеля, пожилую полную женщину, которая, судя по запачканному фартуку, пришла прямо из кухни. Дворянин, стоящий перед Ханной, пытался противостоять напору толпы, которая хотела разглядеть свидетельницу во всех подробностях. Воспользовавшись удобным моментом, Ханна протиснулась вперед и снова застряла. В этот момент в зале воцарилась такая тишина, что она не осмелилась крикнуть, как Хатуи, «Дорогу королевскому „орлу“», хотя имела на это полное право.
Она взобралась на скамью и встала рядом с тремя красиво одетыми мальчиками. Отсюда она видела и слышала все, что происходит.
— Да, ваше величество, это была Сесилия. Эта девушка была служанкой графа Лавастина, упокой Господь его душу. Но не она родила графа Алана. У нее родился урод, которого мы назвали Лэклингом. Он умер два года назад, бедняжка. Наверное, упал в реку и утонул, хотя никто точно не знает.
— Граф Лавастин знал, что Лэклинг его ребенок? — спросил Генрих.
Кухарка затеребила край фартука.
— Нет, ваше величество. В ту ночь при родах умерла нищенка, и мы сказали, что ее младенец и был ребенком Сесилии. Об этой тайне знали лишь три человека, и мы поклялись никогда не говорить об этом юному графу, который собрался жениться. Мы защищали его и его жену.
— Вы солгали.
— Да, ваше величество. Я сожалею об этом грехе, но и сейчас поступила бы точно так же. Бог мне судья.
— Кто еще знает правду?
— Ну, я знаю, диакониса Марианна и старая Агнесс. Марианна и Агнесс принимали все роды, а я им иногда помогала — приносила воду, вино для рожениц и все такое. В те три ночи родилось четверо детей: один был сыном нищенки и родился мертвым, другой — Лэклинг, третий — граф Алан, а последней родилась крохотная девчушка. Ее мать с мужем на следующий день уехали, хотя роженица была еще очень слаба. Думаю, они сочли дурным знаком то, что три роженицы умерли. Наверное, испугались, что и она умрет, если останется.
При этих словах лорд Жоффрей встал, пытаясь что-то сказать.
— Тихо, — приказал Генрих. — Если ты знала, что Лэклинг родился от служанки Лавастина, а Алана родила совсем другая женщина, почему ты ничего не сказала, когда граф Лавастин назвал этого юношу своим наследником?
Женщина озадаченно посмотрела на короля.
— Что я должна была сказать, ваше величество? Я должна была вмешаться в дела графа и советовать, кого ему выбрать своим наследником?
— Ты могла бы рассказать, что знаешь.
— Но ведь гончие…
Все посмотрели на Алана. Возле него сидела гончая, он положил руку ей на голову. Темные волосы юноши были коротко подстрижены, одежда — опрятна и красива. Кроме собаки, рядом с ним никого не было, а вот позади Жоффрея толпились дворяне — его родственники, и хотя мечи они оставили при входе, вид у них был воинственный. Жоффрей, казалось, еле сдерживал свою ярость.
— Гончие? — переспросил Генрих.
— У него дар обращаться с собаками, ваше величество. Как у графа Лавастина, как у его отца и деда, да упокоятся их души в Палате Света. — Кухарка посмотрела на единственную собаку, потом оглянулась, словно желая увидеть кого-то в толпе, и гордо продолжила: — Бедная Роза. Именно она была матерью Алана, я точно знаю. Я видела, как он появился на свет. Их невозможно было перепутать: Лэклинг был уродом, а более красивого ребенка, чем Алан, я не видела. Сесилия была тихой и безобидной девушкой и никогда не встречалась ни с кем, кроме графа. Роза же, увы, была блудницей, иначе это и назвать нельзя. Красавица, она пришла из Салии годом или двумя раньше. Человек, который называл себя ее отцом, обращался к ней просто «девочка», и мы все подозревали, что он делал с ней то, что против природы человеческой, вы меня понимаете, ваше величество.
Люди зашушукались, услышав такое. Генрих нахмурился и стукнул скипетром.
— Замолчите, пусть женщина свидетельствует.
Наступила тишина. Кухарка почесала нос и продолжила:
— Они были очень бедны, и отец частенько ее избивал и называл непристойными словами, вот она и убегала из дому. Ее часто видели в старых руинах. Она мечтала, что встретит принца из народа Потерянных, который полюбит ее и сделает королевой. Кто знает, может, однажды она и встретила в развалинах молодого графа? Все мужчины мечтали с ней переспать. Так что Алан вполне может быть и сыном графа, и любого другого мужчины, ваше величество.
Лорд Жоффрей густо покраснел:
— Он может быть сыном кого угодно! Самого последнего слуги! Господи! В конце концов, может, это плод греховной связи девушки с собственным отцом!
— Простите, милорд, — вмешалась кухарка. — А как же преданность собак? Только граф Лаваса может приказывать им. Они служат графу Алану, как раньше служили графу Лавастину. Этого было достаточно для него. Он был хорошим и заботливым хозяином, все мы доверяли ему, и никогда у нас не было повода усомниться в его правосудии. Единственная глупость, которую он совершил, — убийство дочери, о чем он горевал до конца дней.
— М-да, — задумчиво произнес Генрих. Его племянница Таллия поерзала на месте, словно разбуженная его голосом, но так и не подняла глаз. — А этот мальчик, Лэклинг… Он прикасался к собакам Лавастина?
— Зачем, ваше величество? — удивилась кухарка. — Он ведь был дурачком и не смог бы стать графом, да никто и не позволил бы ему. У него была светлая душа, но уродливое тело и с головой не все в порядке.
— Простите, ваше величество, можно мне сказать? — обратился к королю Алан, в его голосе не слышалось ни раздражения, ни недовольства Генрих кивнул. — Гончие никогда не бросались на Лэклинга.
Это заявление шокировало всех. Оно прозвучало как ответ Алана на обвинение, брошенное его соперником. Молодая женщина с ребенком на коленях, сидящая рядом с Жоффреем, судя по всему, его жена, склонилась к мужу и что-то прошептала ему на ухо, и он сел на место, разъяренный, но держащий рот на замке.