Сквозь тернии

Только сумасшедшие не знают сами, что творят. У нас в семье уже есть одна сумасшедшая. Нам не надо другого.

Значит… мне надо спасать Барта от него самого. Надо выпрямить его. Но где-то в закоулках моей памяти возникали смутные воспоминания о том, что волновало и мучило меня, когда я был еще слишком молод, чтобы понимать это. Слишком молод, чтобы сложить отдельные фрагменты сознания вместе.

Меня одолевало беспокойство, и, чем больше я думал о прошлом, тем больше пробуждалось мое сознание, и начинал мучить образ черноволосого человека, высокого мужчины, но не дяди Пола. Другого. Того человека звали Барт Уинслоу, а ведь это были имя и фамилия моего сводного брата. И звала его так мама.

Противная девчонка эта Синди. Даже не волнуется, что ее увидят голой. И ей все равно, что она усаживается при всех на горшок. Берет мои игрушки и тащит их в рот. Вымажется в чем-то и ходит так.

Лето больше мне не нравилось. Делать было нечего, некуда ходить, кроме как к соседней леди. Старуха обещает пони, но никак не купит. Дразнит меня, обманывает. Ну, я ей покажу. Не стану навещать ее, пусть сидит одна. Прошлой ночью мама говорила папе, что видела, как эта старуха в черном подглядывает за нами с лестницы.

— И она разглядывала меня, Крис! В самом деле! Папа засмеялся:

— Ну и что, Кэти? Какой урон могут тебе нанести ее взгляды? Она здесь незнакомка, у нее никого нет. Разве не было бы естественным помахать ей рукой, сказать «Хэлло»? Может быть, представиться?

Я посмеялся про себя. Бабушка бы не ответила ей. Она такая застенчивая. Она боится всех незнакомых, кроме меня. Только мне и доверяет.

Я опять нагрубил Синди, и меня опять наказали. Но я теперь хитрый, все равно улизнул. И побежал в соседний дом, где меня все любят.

— Где мой пони? — закричал я, проверив стойло и увидев, что оно пусто. — Ты обещала мне пони! Если ты не купишь, я расскажу маме и папе, что ты переманиваешь меня!

Она заволновалась, и ее тонкие бледные руки выдернули из-под ворота тяжелую нить жемчуга, которую она обычно прячет.

— Завтра, Барт. Обещаю тебе, завтра.

Я встретил Джона Эмоса на пути домой. Он повел меня в свой секретный кабинет и шептал что-то о «мужском поведении».

— Женщины, особенно которые рождены богатыми, глупы и не нуждаются в мозгах. Слушай меня внимательно, мальчик, и не влюбляйся в глупых женщин. Но глупы все женщины. — Его водянистые голубые глаза были жестокими и сузились в щелочки. — Когда имеешь дело с женщинами, им надо дать понять, кто здесь хозяин, прямо с самого начала. И не давать забыть это. А теперь твой урок на сегодня. Кто такой Малькольм Нил Фоксворт?

— Мой прадед, который умер, но власть его живет, — сказал я, как мне было приказано говорить, хотя я почти ничего не мог понять.

— Кто еще был Малькольм Нил Фоксворт?

— Святой. Святой, заслуживающий царского места в раю.

— Правильно, а теперь скажи все по порядку, ничего не упуская.

— Не родился еще человек мудрее, чем Малькольм Нил Фоксворт.

— Это не все, чему я учил тебя. Тебе надо читать его дневник, и тогда ты узнаешь о нем больше. Ты ежедневно читаешь его? Он честно описал в этой книге всю свою жизнь. Я прочел ее двенадцать или более раз. Читать ее — значит учить наизусть. И ты вырастешь, когда прочтешь ее. Так что не прекращай читать дневник твоего прадеда, пока не станешь таким же мудрым и хитрым, как он.

— А умный и хитрый — это одно и то же?

— Нет, конечно, нет! Быть умным — значит не давать людям заподозрить, какой ты хитрый.

— А почему Малькольм не любил свою маму? — спросил я, хотя и знал, что та убежала от него; но вызовет ли чтение и во мне такую же нелюбовь к моей маме?

— Не любил маму? Бог мой, мальчик, Малькольм обожал ее, пока та не сбежала с любовником и не оставила его, а отец был слишком занят, чтобы уделять мальчику внимание. Если ты прочтешь дальше, то ты поймешь, за что Малькольм не любил женщин вообще. Читай и увеличивай в себе знание. Мудрость Малькольма станет твоей. Он научит тебя, как нельзя доверяться женщине: когда нам нужна женщина, ее всегда нет рядом с мужчиной.

— Но моя мама — хорошая мать, — слабо пытался сопротивляться я, хотя уже не был уверен в том, что говорю.

Какая жизнь «неоднозначная»! Это было новое слово на сегодня, «неоднозначный». Папа аккуратно напечатал его утром на листочке и позвал меня. Он объяснил мне, что это слово означает и сказал, что надо его использовать в разговоре не менее пяти раз за этот день.

Ненавижу жить в этом «неоднозначном» мире! Проклятые эти словарные выражения учили меня тому, как неверно и лживо все на свете.

— Теперь я оставляю тебя одного, чтобы ты читал и постигал слова Малькольма, — сказал Джон Эмос и прошаркал прочь, слегка накренясь на один бок.

Я открыл книгу на странице, заложенной кожаной закладкой.

"Сегодня я попытался курить; я нашел, где хранится у папы табак, набил им трубку и закурил позади гаража.

Не знаю, как он догадался, но я был пойман. В его глазах появился жестокий огонь, и он приказал мне раздеться донага. Я плакал и бился, когда он лупил меня, а потом он посадил меня на чердак и сказал, чтобы я выучил заповеди Господни и искупил свои грехи. Там я нашел старые фотографии моей матери — того времени, когда она была еще девочкой. Какая она была красивая, и выглядит так невинно и трогательно… Ненавижу ее! Я пожелал, чтобы смерть постигла ее немедленно, где бы она сейчас ни находилась. Я желал, чтобы она страдала так же, как я, с кровоточащей спиной в душном, жарком чердаке.

Тут же на чердаке валялись корсеты — свидетельство лживости женщин, которые хотят обольстить мужчину тем, чего им даже не дала природа. Я-то знаю, что никогда не позволю себя обмануть женщине, даже самой красивой. Потому что именно женская красота сделала моего отца таким, именно женская красота виновата в том, что у меня ноет спина, и я сижу в душном чердаке. Отец не виноват, он тоже страдает, как и я.

Теперь я знаю, о чем он говорит всегда: нельзя верить ни одной женщине. Особенно красивым личикам и соблазнительным телам".

Подняв глаза, я долго смотрел в пространство и видел не сено, на котором лежал, а красивое лицо моей мамы Неужели и она обманщица? И она может однажды убежать с «любовником» и оставить меня одного с отчимом, который не будет любить меня так сильно, как Джори и Синди. Что тогда мне делать? Может быть, уйти к бабушке? Я пошел и спросил у нее.

— Конечно, любовь моя, я заберу тебя. Я стану любить тебя, защищать тебя, сделаю для тебя все, что смогу, потому что ты действительно сын моего второго мужа. Я еще не говорила тебе этого? Доверяй мне, Барт Уинслоу, будь всегда около меня и сторонись Джона. Он не тот человек, который тебе нужен.

Сын ее второго мужа. Неужели мама тоже была за ним замужем? Мама постоянно за кого-то выходит замуж! Я закрыл глаза и подумал о Малькольме, который давно в могиле. А кресло бабушки качалось и качалось… Бум, бум, бум, будто комья земли летели на мой гроб. Темно, сыро. Холодно. Рай… где этот рай?

— Барт, твои глаза воспалены.

— Устал, бабушка, я так устал.

— Скоро твое заветное желание исполнится.

Деньги, вот что мне нужно: деньги. Кипы и кипы зеленых бумажек.

Кто-то громко постучал в дверь. Я вскочил с ее колен и спрятался.

Впереди Джона Эмоса бежал Джори.

— Где мой брат? — потребовал он. — Мне не нравится его поведение в последнее время, и я думаю, оно имеет связь с тем, что он ходит к вам.

— Джори, — сказала бабушка, протягивая к нему руку, унизанную кольцами. — Не смотри так на меня. Я не причиню ему никакого вреда. Я даю ему мороженое после ленча. Сядь, Джори, и поговори со мной. Я прикажу подать прохладительные напитки.

Игнорируя все ее просьбы, Джори, как Пинкертон, огляделся, направился прямо ко мне и вытащил меня за шкирку из-за кадок с пальмами.

— Благодарю вас, леди, я не хочу, — холодно проговорил он. — Мама очень хорошо кормит меня, а то, что Барт ходит к вам, меняет его в дурную сторону. Поэтому, прошу вас, не пускайте его больше.