Страница 38 из 70
Он вновь наигранно улыбнулся.
— Отдать все это богатство в руки ребенка?
— Ребенка, который родит от тебя ребенка, — ответила я.
Тотчас его улыбка угасла.
— Если она достаточно взрослая и способная, чтобы родить твоего ребенка, то она может иметь и долю твоего состояния.
— Откровенно говоря, Оливия, меня трогает твоя материнская забота о ней, — он отчаянно пытался перехватить у меня инициативу, скрываясь за своей обычной иронией.
Он очень хотел настроить меня против Алисии. Но я встречала все его замечания равнодушно и холодно.
— Мне предстоит расплачиваться за то, какова она есть, и какой ты ее сделал, — сказала я по возможности сухо и формально.
— И какова же она?
— Она — женщина, с которой ты не особенно считаешься.
— Ты с ума сошла от своих идей, — он покачал головой, хотя знал, что я была права.
Я надменно и уверенно возвышалась над ним. Он сразу обмяк и съежился в своем кресле. Буря за окном потихоньку прекратилась. Через серые облака пробивался закат, он разгонял серый цвет вокруг, но не на лице Малькольма.
— Теперь еще одно, — добавила я. — Занятия мальчиков на чердаке должны прекратиться.
— Почему? Они будут находиться достаточно далеко от нее и лишь по нескольку часов в день, — возразил он.
— Мы не можем допустить того, чтобы мистер Чиллингуорт что-либо обнаружил, и мальчикам не следует знать, что она находится здесь. Вообрази, если маленький Кристофер вдруг обнаружит, что его мать находится взаперти? Мал и Джоэл поймут, что ребенок, который родится, будет их братом или сестрой. Они не должны знать о том, что Алисия беременна.
— Это будет девочка, — сказал он, — это будет их сестра.
— Сводная сестра, — поправила я. — Но они будут уверены, что она является их родной сестрой. Я не могу допустить того, чтобы мои сыновья узнали, что этот ребенок от их отца и жены их деда. Грехи и есть грехи. Даже твои щедрые пожертвования церкви не смогут искупить то зло, которое ты сотворил. — Я указала на него пальцем, как строгий учитель воскресной школы.
Он покачал головой. Я сразила его; я почувствовала это, и это сразу придало мне уверенность.
— А где они будут учиться?
— Их следует отправить в школу, как остальных детей. Необходимо уволить мистера Чиллингуорта завтра и создать условия для дальнейшего общественного обучения, — ответила я, делая упор на слове «общественное».
Он моргнул и посмотрел на меня ненавидящими глазами, но чем больше ненависти было в его взоре, тем больше радости я испытывала.
— Что-нибудь еще? — язвительно спросил он.
— Ты переведешь по одному миллиону долларов на счет каждого из детей на правах доверенности вплоть до достижения ими совершеннолетия.
Он чуть не выскочил из кресла.
— Что ты сказала? Ты с ума сошла. С какой стати я должен делать это?
— Так они смогут распоряжаться своей жизнью, и ты не сможешь держать их под своей пятой, — констатировала я очевидную истину.
— Я никогда не сделаю этого. Это была бы пустая трата денег. Как смогут мальчики такого возраста распоряжаться огромными деньгами?
— Ты сделаешь это, причем немедленно. Подключи к этому своих адвокатов и подготовь все документы к концу недели. Они будут храниться у меня, — сказала я, помахав рукой в воздухе, говоря, что разговор окончен.
— По миллиону долларов каждому? — он стал перед неизбежным фактом, не в силах что-либо изменить.
— Считай, что это — штраф.
Он уставился на меня уже не столько с ненавистью, сколько с удивлением, характерным для человека, узнавшего, что его соперник столь грозен. Мне показалось, что по странному стечению обстоятельств он вдруг стал уважать меня с этого момента, хотя не мог без гнева принять, что я требовала от него.
— Что-нибудь еще? — спросил он, а в голосе звучали усталость и горечь собственного поражения.
— Пока ничего. У нас с тобой слишком много работы. Я думаю, что не следует ее откладывать.
Я не забуду никогда, с каким чувством я прошествовала по комнате и вышла из библиотеки. Казалось, я навсегда погрузила его во мрак, сделала своей тенью. Впервые в жизни мой высокий рост не был для меня проблемой, не волновал меня, так как я почувствовала себя на высоте собственного положения. Я избежала трагической участи для себя и даже оказалась в выигрыше. Малькольм, всегда добивавшийся своего и любое дело обращавший в прибыль, на этот раз вынужден был сдаться. Он проиграл гораздо больше, чем я.
Я вышла в зал и взглянула на винтовую лестницу, что вела к лебединой комнате, где Алисия ожидала собственного приговора. Не Малькольм должен был сообщить ей об этом, а я. Именно я поднялась по лестнице; именно мне предстояло сообщить ей новости и передать распоряжения. Мне предстояло управлять событиями и людьми. Мне предстояло открывать ставни и впускать свет в Фоксворт Холл. Я стану закрывать двери, открывать окна, включать и выключать свет. Я стану решать, когда впускать солнечный свет и когда темноту. Я буду распоряжаться счастьем и радостью, печалью и горечью.
Я открыла дверь в лебединую комнату без стука. Это подчеркнутое неуважение лишний раз доказывало мое превосходство. Алисия, которая только что приняла ванну и вымыла свои роскошные волосы, быстро укуталась в полотенце и потянулась за халатом.
— Присядь, — приказала я.
Она направилась к кровати и послушно села, как дитя. Я выдерживала паузу, а она смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Затем я направилась к окну и посмотрела на усыпанное звездами небо. Дождь прекратился, и тучи двигались на восток. Зрелище быстро изменяющегося неба придало мне гораздо больше уверенности в собственных силах. Я почувствовала, что природа словно наделяет меня своей энергией. Я направилась к туалетному столику и посмотрела на ее богатую косметику.
Все запахи были удивительно женственными. В воздухе витал дух любви и очарования. Казалось, это был волшебный туалетный столик. Любой гадкий утенок мог присесть за него и через несколько мгновений превратиться в очаровательную и соблазнительную женщину, которая разбивала сердца мужчин легким поворотом головы и нахмуренным лицом. Очевидно, что Малькольм, вдыхая эти запахи, грезил о нежной страсти. Аромат пронизывал воздух и после того, как Алисия выходила из комнаты или спускалась по лестнице. Малькольм, следуя за ней, трусил, как собачонка, опьяненная ароматом надежды. Все это должно было резко оборваться. Я обошла ее со всех сторон, чтобы посмотреть ей прямо в глаза.
— Когда ты переселишься в северный флигель. — начала я, — ты не сможешь взять с собой никакой косметики, лишь самые необходимые вещи.
Я хотела внушить ей, что все решалось от имени Малькольма.
— Значит, мне придется жить в уединении до тех пор, пока не родится ребенок. Ты не изменишь своего решения? — спросила она, а в голосе звучала грусть поражения и безысходности.
— Нет, — ответила я, — только на этих условиях вы с Кристофером сможете рассчитывать на наследство. Тебе придется делать то, что я прикажу.
Она прижала руки к лицу, но не заплакала.
— Тебе нужно как следует высушить волосы, иначе ты простудишься. А болезнь — это худшее, что может произойти с тобой.
Она кивнула, по-прежнему пребывая в трансе. Глаза были пустыми, плечи ее ссутулились. Она взглянула на маленькие ручки, сложила их словно в молитве. Печать обреченности легла на ее лицо, но мне не нужно было искать слова сочувствия или ободрения.
Я направилась к выходу.
— Оливия, — заплакала Алисия. Она встала. — Я боюсь.
— Спустя некоторое время ты успокоишься. Поверь моему опыту.
И я вышла, оставив ее одну, казавшуюся такой маленькой и одинокой, с бледным лицом и по-детски выразительными глазами, в которых отразились ее страдания.
Я с нетерпением приступила к выполнению намеченного плана. Я решила, что заточение Алисии начнется через три месяца, когда появятся первые признаки беременности. Это дало бы Алисии и мне время подготовить мальчиков к разлуке. Как-то в мае, уже обсудив все с Алисией, я решила сказать детям об этом. Мы вместе вошли в детскую.