Сожженные Леса

Словом, смеясь и шутя, уши их ловили малейший звук, долетающий до их слуха. Они играли беспечную комедию и выказывали полное спокойствие, не ощущая его в душе, хотя исполняли превосходно свои роли.

Между прочим, время шло.

Полночь, час привидений давно пробил, и стрелка показывала около часу ночи.

Холод проникал в комнату; ночь становилась морознее от порывистого морского ветра.

Разговор слабел; собеседники начинали чувствовать какую-то усталость — следствие продолжительного бдения.

Вдруг Валентин вздрогнул, встал, знаком приказал молчать и, нагнувшись к товарищам, сказал тихо:

— Тс! Нам дают весточку; берите ваше оружие и будьте готовы.

В ту же минуту он схватил обе лампы, не гася поставил в шкаф и запер его.

Затем раздался легкий свист.

— Вооруженные люди перелезли через ограду, — сказал Валентин.

— Почему вы это узнали? — спросил Джон.

— Тс, — повторил Валентин, взяв его за руку, — слух мой так изощрен жизнью в пустыне, что я слышу то, чего другие не могут слышать.

Вторичный сигнал раздался.

— Их пятнадцать, — продолжал Гиллуа, — вооружены ружьями и бычачьими языками; они идут к дому! Тише, они подходят.

Прошла минута.

— Темно, как в печи, — сказал вполголоса Естор.

— Подождите; взведите курки… готовьтесь стрелять. Послышался сухой скрип огнива.

— Готовы ли вы? — спросил Валентин.

— Да, — отвечали глухим голосом дон Грегорио и Естор.

Вдруг раздался треск хвороста, сверкнули искры и необычайный свет озарил сад.

Курумилла, в то время как его приятели разговаривали в спальне Валентина, устроил с помощью слуг дона Грегорио и черных невольников Гиллуа огромный костер среди пелузы; изобильно смазанный смолистыми веществами, он мгновенно вспыхнул.

При блеске огня, который пламенными языками взвивался кверху, наши приятели увидели пятнадцать человек, смело подходящих к дому, потонувшему в мраке, благодаря изобретательности охотника.

Пораженные неожиданным светом незнакомцы поколебались и попятились.

— Стреляй! — вскрикнул Валентин шипящим голосом.

Три выстрела раздались из дома, пять отвечали им.

Восемь человек нападающих пали.

Остальные, изумленные жарким приемом, пустили наудачу несколько пуль, не зная, куда вернее направить.

— Вперед, — сказал дон Грегорио и бросился к двери.

— Боже вас сохрани, — закричал Валентин, — наши враги еще не все в сборе; смотрите!

Действительно, за оградою показалось несколько голов.

Валентин положил на стол заряженные ружья, что дало возможность нашим героям стрелять без промежутков и целиться в новоприбывших, которые отважно взбирались на стену.

Многие из них скатились на землю вне ограды, другим же удалось перескочить в сад.

Однако незнакомцы, сначала испуганные горячим отпором и отступившие назад, собрались вновь, ободренные голосом человека, по-видимому их начальника, и кинулись вперед.

С новоприбывшими их еще было двенадцать человек.

Они отважно побежали к дому.

Но с первым шагом на крыльцо их осыпали градом пуль в упор и откинули назад в сад.

Они снова сплотились и бросились опять вперед.

Разбойники понимали, что положение их становится отчаянным.

Озаренные заревом, они были удобною целью для незримого неприятеля. Надо было умереть или победить.

В слепой ярости, собрав последние силы, они безумно пробились в первую комнату, но в тот же миг показался Курумилла с двумя слугами дона Грегорио и с четырьмя неграми.

Все семеро бесстрашно ринулись на нападающих.

Валентин со своими друзьями хотя и отступил от неприятеля, но появление Курумиллы и слуг поддержало их. Они с отвагою присоединились к своим союзникам, и завязался упорный рукопашный бой.

Опасаясь, чтобы его друзья не ранили друг друга в темноте, Валентин поставил лампы на свои тумбы.

После короткой борьбы, но показавшейся весьма продолжительной, неприятель стал медленно отступать, сознавая вполне, что не может долее держаться.

Храбро отбиваясь, они достигли сада.

В эту минуту показались еще семь или восемь человек — вероятно остаток шайки, предназначенной для прикрытия отступления, что, впрочем, они и доказали, бросившись вперед своих товарищей, по большой части раненных и несших кроме того на руках своего тяжело раненного начальника.

Под угрозою штыков, преследуемые по пятам нашими героями, разбойники совершили свое отступление, не возобновляя враждебных действий. В таком порядке они достигли калитки сада и вылетели как стая ночных птиц, не преследуемые никем.

Мертвые и тяжко раненные были незаметно подобраны во время битвы.

Если бы не лужи крови и не догорающий костер, то можно было бы принять это ночное приключение за грозный сон или страшный кошмар — так быстро окончилось адски задуманное предприятие.

Поразительная вещь, до какой степени унижения и отсутствия всякого человеческого чувства достигли жители Южной Америки в эту эпоху постоянных смут, несмотря на беспрерывную пальбу, на возгласы противников, на стоны раненых, несмотря на кровавое зарево от костра, разлившееся по небу на большое пространство, мертвое молчание царствовало кругом дома, осажденного смелыми разбойниками. Соседние дома оставались во мраке и безмолвны; ни одно окно, ни одна дверь не открылись; на улице газ был потушен, и ничто не привлекло ни сторожа, ни полицейского агента.

Можно было себя считать в отдаленной пустыне Сиеры де Сан-Хуан или дель Норте, но отнюдь не в многолюдном городе.

Валентин и друзья его мало пострадали.

Кроме дона Грегорио, получившего рану в ногу и негра, которому зарубили левую руку, все обитатели дома остались целы и невредимы.

На другой день Валентин обратился с жалобой властям.

Его горячо поздравляли, удивлялись отважной защите горсти людей и уполномочивали поступить таким же образом, в случае если разбойники возобновят свою попытку.

Тем все и кончилось.

Через восемь дней после катастрофы, уступая настоятельным просьбам дона Грегорио, Валентин начал приготовляться к отъезду.

Это было недолго: охотник покончил свои счеты с торговым домом Артура Вильсона, Рокетта и Блондо, которыми он остался очень доволен, дал свободу своим неграм, подарив каждому по тысяче пиастров в награду за преданность, которую они оказали в ночь осады.

Он приказал позвать к себе госпожу Шобар; добрая женщина чуть не упала в обморок, узнав, что Валентин купил дом на ее имя, следственно, дом и все, что в нем находилось, принадлежало ей.

— Вы мне оставите в нем комнату, — сказал он, улыбаясь, — на случай, если я приеду.

Она всегда будет готова, отвечала добрая женщина, заливаясь слезами, не зная, чем доказать свою признательность.

Устроив свои дела, охотник имел долгий и тайный разговор с Джоном Естором, затем, пожав дону Грегорио руку и, условившись с обоими, где они могут встретиться, собирался проститься с ними.

Но дон Грегорио отозвал его в сторону и приказал слуге принести маленькую шкатулку, открыл ее и достал большой конверт, который передал охотнику.

— Любезный друг, — сказал он, прослезясь, — это письмо адресовано вам; оно от дона Луиса; наш несчастный друг, предчувствуя свою кончину, передал мне его за несколько месяцев до страшной катастрофы, вам известной. Это его духовное завещание, сохраните это письмо и дайте мне слово не вскрывать его до освобождения донны Розарио и ее брата и пока опять мы не свидимся; а в случае моей смерти, как это всегда надо предвидеть, то по получении о том известия…

— О, не говорите так, — сказал Валентин, взяв его за руку.

— Почему? — отвечал, улыбаясь, дон Грегорио. — Мы предались такому делу, вследствие которого может быть внезапная смерть.

— Правда, — грустно отвечал Валентин.

— Я вам передал последние слова нашего умирающего друга, которые он просил меня передать вам лично, когда я вас отыщу; поклянитесь исполнить то, о чем он просил.

— Клянусь, друг мой, — отвечал охотник, пряча письмо, — я его вскрою только при вас и с вашего позволения.