Страница 70 из 120
ГЛАВА XX
Военный совет
Вернемся теперь к Мишелю, которого мы оставили в минуту, когда он отпер на стук потайную дверь.
— А, — вскричал он, увидев Отто фон Валькфельда, — само небо посылает вас, мой добрый друг.
Молодой человек почтительно поклонился дамам, пожал протянутую ему Мишелем руку и ответил с пленительною улыбкой:
— Я не один пришел.
— Тем лучше, кого же вы привели с собой, не честного ли Людвига?
— Посмотрите кого!
Он отошел от двери, и на пороге показался господин Гартман с улыбкой на губах, блестящим взором и выражением живейшей радости на лице.
— Батюшка, дорогой батюшка! — вскричала Лания, бросаясь в объятия старика и рыдая.
И в радости, как в горе, проливают слезы, но сладостны они и отрадны для сердца!
— Наконец-то мы опять вместе и не расстанемся уже более, дорогой батюшка! — с восторгом вскричал Мишель.
Лания, Шарлотта и Мишель окружили старика и осыпали его ласками.
Глубоко тронутый, он вынужден был опуститься на стул; слезы тихо катились по его исхудалым щекам, голос изменял ему, он не мог произнести слова, он задыхался: его сломил прилив счастья после всего, что он вынес с таким мужеством.
По знаку Мишеля Шарлотта вышла и вскоре вернулась с матерью, госпожою Гартман и графинею де Вальреаль. Не станем описывать сцены свидания супругов после продолжительной разлуки.
Зрители этой трогательной встречи скромно отошли на другой конец комнаты, предоставив перенесшему тяжелые испытания семейству на свободе предаваться радости.
Отто фон Валькфельд подошел к графине де Вальреаль, почтительно поклонился и завязал вполголоса разговор, очень занимательный, если судить по оживлению молодой женщины.
А Шарлотта и госпожа Вальтер между тем понемногу приблизились к семейству Гартман и вскоре, по ласковому знаку, совсем слились с семейною группой.
Спустя немного в дверях потайного входа показался Оборотень, пытливо осмотрелся вокруг, увидел графиню и поспешно подошел к ней.
Заметив контрабандиста, молодая женщина чуть не вскрикнула от радости и, приложив палец к губам, чтоб предписать Оборотню не молчание, но осторожность, она сказала Отто со своею пленительною улыбкой:
— Простите, если я прерву на минуту наш разговор; этот честный человек, по-видимому, хочет сообщить мне что-то.
Отто поклонился, собираясь уйти.
— Нет, останьтесь, пожалуйста, — ласково остановила его графиня, — вы без малейшей нескромности можете присутствовать при нашем разговоре.
— Если вы приказываете, графиня, то я повинуюсь.
— Я только прошу. Ведь вы знаете Оборотня?
— Кто не знает его, графиня, — возразил Отто улыбаясь. — Разве он не лучший и не храбрейший из наших партизан? Не далее как сегодня утром он оказал мне громадную услугу.
— Оборотень?
— Да, он. Его специальность оказывать всем услуги, — прибавил молодой человек, протягивая контрабандисту руку, которую тот почтительно пожал. — И добросовестно же он исполняет дело, которому посвятил себя. Все мы, сколько нас тут есть, обязаны ему многим…
— Какую же услугу оказал он вам сегодня? — перебила графиня с живостью.
— О! Это безделица, — сказал Оборотень, пожав плечами со смущенным видом.
— Конечно, сущая безделица: он только не дал пруссакам разбить меня, и я объявляю во всеуслышание, что ему одному обязан, если обратил их в бегство.
— Он сделал это?
— Как все делает, точно невзначай и сам про то не ведая.
— Извольте, сударыня, должно быть, из снисхождения ко мне господин Отто неверно вам передал то, что было; я только, удачно правда, но исполнил его же приказания.
— И то хорошо, — улыбаясь, возразила графиня, — но вы, кажется, шли ко мне, Жак Остер?
— Так точно, графиня.
— Не нужно ли вам еще, каких сведений от меня?
— Насчет чего, сударыня?
— Насчет дела, о котором я поручила Карлу Брюнеру переговорить с вами.
— Нет, не нужно.
— Вы находите возможным взяться за поиски, которые, не скрою, очень важны для меня?
— Не только они возможны, но и трудности не представляют.
— Однако, — возразила графиня с видом сомнения, — подумайте, что надо войти в Страсбург, и не довольно того, еще пробраться в мой дом, где, по доставленным мне сведениям, поместился прусский офицер.
— Все знаю, сударыня. Так вы очень дорожите успехом этой попытки и считаете ее опасной?
— Мало сказать опасной, почти неисполнимой, а я охотно дала бы сто тысяч франков, чтоб иметь в руках драгоценные бумаги, которые в поспешности внезапного» отъезда вынуждена была оставить в доме. Вот как я высоко ценю их.
Оборотень тонко улыбался.
— Какое счастье, сударыня, что вы посулили такой значительный куш одному мне!
— Почему же, друг мой?
— Потому что деньги ваши подвергались бы большой опасности, будь кто-нибудь другой на моем месте.
— Я готова сдержать свое слово.
— Не сомневаюсь в этом, но лучше сберегите ваши деньги, поверьте, они скоро понадобятся вам самой.
— Но бумаги эти мне добыть надо, во что бы ни стало.
— Вы их получите.
— Положим, но когда?
— Разве вам скоро надо?
— Конечно, — подтвердила графиня, пристально взглянув ему в глаза, — их могут открыть с минуты на минуту.
— Успокойтесь же, сударыня, — ответил Оборотень улыбаясь, — если бумаги эти вам так дороги и вы так сильно желаете иметь их в руках, то вот они; по крайней мере, я полагаю, что они находятся в этом ящичке.
Он достал из-за пазухи ящичек, так смело взятый им в Страсбурге, в доме графини де Вальреаль, и подал его молодой женщине.
Она ухватилась за него с движением радости и невольным восклицанием восторга.
— О! Друг мой, — вскричала она с чувством, — как мне отплатить вам!
— Ни слова о награде, сударыня, — перебил он почти грубо, силясь скрыть, что тронут, — человеку не платят за исполнение долга; говорят ему спасибо и делу конец.
— Справьтесь-ка с ним, — засмеялся Отто, — ему цены нет, честное слово.
— Как вы успели исполнить мое поручение?
— О! Это было не трудно. Командир Мишель поручил мне отвезти Поблеско в Страсбург, я воспользовался случаем и два дела сделал разом. Ничего проще быть не может.
— Как видите, графиня, у Оборотня все чрезвычайно просто, — заметил Отто смеясь, — а порасспросите кого-нибудь из его товарищей, и вы услышите рассказ о подвиге неслыханной отваги. Что его касается, то напрасно настаивать, он вам не скажет ничего более, в полном убеждении, что все им сделанное очень естественно и не стоит быть передано.
— Да, да, знаю, — ответила графиня в задумчивости, — но я знаю также, чем обязана этому необыкновенному человеку. Кажется, я нашла средство сквитаться с ним, насколько это возможно после услуги, которую он мне оказал. А письмо? — прибавила она нерешительно.
— Письмо передано в верные руки и теперь уже должно быть доставлено по назначению.
— Благодарю, по поводу этого-то письма я и желаю переговорить с вами серьезно.
— Я весь к вашим услугам, графиня, — ответил молодой человек, — что бы вы ни приказали, я исполню немедленно, клянусь честью.
— Принимаю ваше обещание, — сказала, улыбаясь, графиня.
Наступило непродолжительное молчание.
Полагая, что на него не обращают внимания, Оборотень почтительно поклонился и сделал несколько шагов к двери, так как присутствие его было необходимо в другом месте.
Вдруг графиня быстро подошла к нему и, положив свою беленькую руку на загорелую руку контрабандиста, сказала ему, очаровательно улыбнувшись:
— Постойте, Жак Остер, мне еще надо сказать вам несколько слов.
Контрабандист остановился.
— Вы человек не такой, чтобы вам можно было предлагать деньги, — продолжала она, — я знаю это, однако непременно хочу отблагодарить вас за оказанную мне услугу.
— К чему это? — возразил он, пожав плечами с видом нахмуренным. — Вы мне ничем не обязаны.
— Я с вами не согласна, и вот средство, которое мне пришло на ум. Я посмотрю, как вы мне откажете, — заключила она ласково.