Страница 118 из 120
— Доннерветтер! — вскричал барон, стукнув по столу кулаком с такою яростью, что заплясали бутылки, стаканы и тарелки. — Не позволю я этой девчонке безнаказанно насмехаться надо мною. Клянусь, или она будет моей, или ничьей, хотя бы мне заколоть ее пришлось собственною рукою.
— Ну вот наконец-то я вас узнаю, дер тейфель! — вскричал генерал смеясь. — Хотите вместе пойти навестить гордую красавицу?
— Пойдемте! — сказал Штанбоу глухим голосом.
— Вспышка гнева, которая погаснет от одной слезы, — про себя пробурчал адъютант, однако так громко, чтоб было слышно.
Барон подавил крик ярости.
— Увидим! — сказал он с порывом бешеного гнева. Они вышли.
Площадь полна была народа: множество крестьян с телегами въехали в деревню разными дорогами со всех сторон и, став на площади, превратили ее в рынок, где подняли шум и гам, крича, споря и предлагая свой товар встречным и поперечным.
На открытом воздухе барон как будто немного успокоился и овладел собою — он остановился и подозрительно поглядел вокруг.
— Я не пойду, — сказал он решительно, — извините меня, господа, если я оставлю вас так внезапно, другие заботы, более важные, требуют всего моего внимания, здесь происходит что-то, чего я не понимаю, однако разведать должен. Я чую измену. Мы скоро увидимся опять.
И прежде чем два спутника его, вовсе не ожидавшие такого крутого поворота, успели опомниться от изумления, барон юркнул в толпу и был таков.
— Мы остались в дураках, — вскричал генерал, — этот человек надул нас!
— Он пронюхал, кто мы, — ответил другой, — что делать?
— Идти напролом, отступать уже нельзя.
— Да, борьба завязана, надо выдерживать ее до конца, во что бы ни стало и храбро пасть, если мы будем побеждены.
— На Божью волю. А ведь началось так хорошо!
— Правда, но мы неосторожно натянули веревку, она и порвалась в наших руках. Пойдемте.
Они крепко пожали друг другу руки и вернулись в гостиницу.
Общая зала была полна народа.
Крестьянин подошел к генералу и шепнул ему на ухо несколько слов.
— Там! — ответил генерал, указывая на дом, где заключены были пленницы.
Крестьянин тотчас ушел.
Генерал сделал знак угрюмому унтер-офицеру и вышел из залы с товарищем, который преспокойно курил свою громадную трубку.
Едва они вошли в свою комнату, как унтер-офицер появился вслед за ними.
Генерал сделал, было движение, чтоб затворить дверь.
— Напротив, оставьте ее настежь, — сказал унтер-офицер, — никогда не знаешь, что кроется за затворенною дверью, другое дело, если она отворена, можно остеречься: видишь, кто идет.
— Правда, — согласился генерал.
— Ну, что нового? — спросил унтер-офицер. — Дело идет как по маслу, не правда ли? Я связал мнимого трактирщика и поместил его в погреб освежиться, этот молодец страшно сердил меня.
— Друг Оборотень, дело вовсе не идет как по маслу, — сказал адъютант.
— Ба! Что же случилось, господин Петрус? Ведь все шло отлично.
— Чересчур отлично, мы позволили себе немного лишнее, и машина испортилась.
— Да, подлец Поблеско почуял нас и ускользнул из рук как настоящая змея.
— Отчасти по вашей вине, господин Отто, он был в руках у вас, выпускать не следовало.
— Вы правы, — согласился молодой человек со вздохом, — но сделанного не вернешь.
— Ба! Еще не все потеряно, — с живостью сказал Петрус, — я не отчаиваюсь в успехе. Что Штанбоу чует измену, это очевидно, но до уверенности далеко. Не верю я, чтобы попытка такая смелая, так ловко начатое дело рушилось жалким образом.
— Будем надеяться, впрочем, всегда нам останется средство умереть с честью.
— Хорошо утешение! — засмеялся Оборотень. — Надо спасти дам.
— Увы! Теперь это трудно.
— Вот капитан Шимельман с двумястами человек выходит на площадь, — объявил Петрус.
— Ладно! Держите ухо востро, Оборотень, а нам надо приняться за наши роли.
Я вижу Поблеско, — сказал Петрус, не отходивший от окна, — он говорит с капитаном.
— Не беспокойтесь насчет этого, любезный Петрус, я знаю Шимельмана с давних пор, это дурак, от него Поблеско ничего не добьется.
— Дай-то Бог! Капитан вводит свой отряд в дом на площади, он уходит от Поблеско, который идет вслед за отрядом, а сам направляется в эту сторону.
— Хорошо! Будем готовы принять его. Оборотень возвратился в общую залу.
Протекло несколько минут, потом на лестнице раздались тяжелые шаги, дверь отворилась и капитан Шимельман показался на пороге.
— Войдите, капитан Шимельман, — сказал Отто с самым любезным видом.
— Ваше превосходительство изволите знать меня! — вскричал колосс, польщенный тем, что был назван по фамилии.
— Разумеется, я знаю вас, капитан, — подтвердил Отто, — ведь я и указал вас полковнику.
— Знаю, ваше превосходительство, покорнейше благодарю.
— Я хотел иметь при себе храброго воина. Что делает полковник?
— Господин полковник собрал все отряды, стал во главе их и пошел как будто на Бельфор.
— Так, так, капитан, сведения ваши верны, с этой минуты вы принимаете командование здесь в деревне. Помните, что я выбрал вас преимущественно перед всеми другими, ваше производство в ваших руках, исполните в точности мои приказания и вскоре вы будете уже не капитаном более. Поняли?
— Понял, ваше превосходительство.
— Идите, капитан.
Офицер взял руку под козырек и, повернувшись на каблуках, направился к двери.
— Стой! Направо кругом! — скомандовал генерал. Капитан повиновался с точностью машины.
— Остерегайтесь барона фон Штанбоу, — прибавил генерал, — на него были доносы.
— Прикажете арестовать его, ваше превосходительство?
Генерал задумался.
— Нет, — сказал он спустя минуту, — только следите за ним, не надо допускать, чтобы он имел сообщение с пленницами.
— Слушаю, ваше превосходительство.
В эту минуту на площади поднялся страшный шум, мужики, по-видимому, обуреваемые страхом, бегали, толкались и кричали — суматоха была невообразимая.
Когда капитан отворил дверь, чтоб выйти, громадная собака бросилась на него и схватила за горло, человек и собака грохнулись оземь.
Борьба длилась недолго. Оборотень, который входил в эту минуту, кинулся на растерявшегося капитана, всунул ему кляп в рот и связал его в одно мгновение.
— Вот и товарищи! — вскричал Петрус. — Они входят с трех сторон под командою Мишеля, Ивона и Людвига, они захватили полковника Экенфельса и ведут его пленником, наши, которые вошли сюда крестьянами, схватили оружие и забирают прусских солдат, переряженных мужиками.
— А Поблеско? — спросил Отто.
— О нем ни слуху ни духу.
— Тем хуже.
— Мы найдем его.
— Быть может, поздно, — пробормотал Петрус.
— Долой немецкие мундиры, — скомандовал Отто, — пленников запереть, если сопротивляться будут, стрелять их без пощады! В десять минут, чтоб в нижней зале было пятьдесят человек. Живо, Оборотень! Это последняя ставка!
— И мы выиграем, командир! Да здравствует республика!
— Да здравствует республика! — подхватили два остальных, проворно сбрасывая немецкие мундиры.
Через пять минут Петрус и Отто фон Валькфельд, с обычною уже своею наружностью, появились в общей зале, где пятьдесят вольных стрелков в крестьянской одежде, но хорошо вооруженные, встретили их с восторгом и неумолкаемыми восклицаниями: «Да здравствует республика!»
Между тем в деревне сражались повсеместно, все солдаты, которых не успели захватить, а это была большая часть, сомкнулись в плотную группу под командою пяти-шести офицеров и отбивались от вольных стрелков, со всех сторон нападавших на них с отчаянною решимостью людей, которые считают себя погибшими и пожертвовали жизнью.
— Вперед! — вскричал Отто, размахивая длинною шпагою.
— Вперед! — повторили вольные стрелки.
И вслед за ним они ринулись очертя голову в самую свалку.
Дамы в своей темнице выносили пытку, которой не передать словами: они видели и слышали все, что происходило на площади, и попеременно переходили от надежды к отчаянию, смотря по обороту, который принимала борьба.