Страница 12 из 64
Краснокожие, с присущей им поэтичностью, звали ее Белой Бабочкой, такой легкой и нежной она им казалась, когда скакала по высокой траве, едва сгибавшейся под тяжестью ее тела.
Чаще всего девушка направлялась к одинокому домику неподалеку от асиенды. В домике этом, выстроенном в живописном месте, окруженном старательно возделываемыми землями, жила женщина лет пятидесяти с сыном, статным красавцем двадцати пяти лет, с гордым взором и с пылким сердцем, которого звали Эстебан Диас.
Тетушка Мануэла — так звали старушку — и Эстебан питали к девушке чувства искренней дружбы и преданности. Мануэла была кормилицей донны Гермозы и потому считала ее почти дочерью, так велика была ее к ней привязанность. Эта женщина принадлежала к той категории слуг, которая навсегда исчезла в Европе, они как бы являются членами семьи, и господа воспринимают их скорее как друзей, нежели слуг.
В сопровождении Эстебана Гермоза совершала длительные прогулки, о которых мы упомянули выше. Это постоянное пребывание пятнадцатилетней девушки наедине с двадцатипятилетним мужчиной, которое в наших странах, так лицемерно добродетельных, показалось бы неприличным, было совершенно естественным в глазах обитателей асиенды, знавших глубокое почтение и верную дружбу, питаемые Эстебаном к его молодой госпоже, которую в детстве он держал на коленях и помогал ей учиться ходить.
Гермоза, с присущими ей весельем и шаловливостью, находила удовольствие в обществе Эстебана, над которым она подшучивала без опасения вызвать его недовольство и тем более гнев.
Дон Педро относился к Мануэле и ее сыну дружески и с величайшим доверием. Уже два года назад поручил он Эстебану важную должность мажордома, которую он делил, по причине обширности земель, с Лючиано Педральвой.
Эстебан Диас и его мать были после хозяина самыми главными лицами в асиенде, где не только в силу их положения, но и доброго нрава они пользовались всеобщей любовью и уважением.
Мексиканские землевладельцы, земельные владения которых необычайно велики, имеют обыкновение время от времени совершать объезды своих владений, которые, по бытующему в Южной Америке выражению, способствуют богатому урожаю и тучности скота. Дон Педро ежегодно совершал объезд своих земель, и работники с нетерпением ждали прибытия господина, которое, хотя бы на короткий срок, облегчит их тяжелое положение.
В Мексике рабство, упраздненное в связи с провозглашением независимости, продолжает существовать, невзирая на закон, который землевладельцы ловко обходят.
В каждой асиенде содержится большое количество работников, как правило, это коренные индейцы, не озаботившиеся, однако, необходимостью вникнуть в существо исповедуемой ими религии, поэтому новые обряды они сочетают с обрядностью их прежней веры. Побуждаемые нищетой, они нанимаются за очень умеренную плату к землевладельцам, чтобы удовлетворить два главные свои порока: игру и пьянство. Но так как индейцы самые беззаботные существа на свете, часто их скромного жалованья недостает на еду и одежду, и над ними постоянно довлеет угроза голодной смерти, если они не изыщут способ удовлетворить свои элементарные жизненные потребности. Тут-то им и приходят на выручку богатые землевладельцы. В каждой асиенде по приказу хозяина мажордомы держат магазины, в которых продаются одежда, оружие, домашняя утварь и пр. Товары продаются пеонам в счет будущего жалованья. Разумеется, за эти вещи здесь берется плата в десять раз дороже их настоящей цены. В результате бедняки-пеоны никогда не получают назначенного им скудного жалованья, но еще и находятся в полной зависимости от своих хозяев, которым за несколько месяцев они задалживают огромные суммы без всякой надежды когда-нибудь ее выплатить. А так как на этот счет существует определенный закон, пеоны принуждены оставаться в услужении у своего хозяина до тех пор, пока не отработают свой долг. К несчастью для них, они постоянно в чем-нибудь нуждаются, и долг, вместо того чтобы уменьшаться, постоянно растет, и чаще всего, протрудившись всю свою жизнь, пеоны умирают неоплатными должниками. Таким образом, фактически они находятся в рабстве, как бы прикреплены к земле и эксплуатируются без всякого зазрения довести, создавая баснословные богатства своим хозяевам.
Донна Гермоза, как было заведено в ее семье, обычно сопровождала отца в этих ежегодных поездках, находя удовольствие в том, чтобы оставить светлый след своего благодетельного пребывания среди пеонов.
В этом году, как и прежде, она сопровождала отца, обозначая свое присутствие в каждой асиенде каким-нибудь благодеянием по отношению к больным, старикам или детям.
В тот день, с которого началось наше повествование, дон Педро со своими спутниками направлялся в асиенду Лас-Нориас де Сан-Антонио, около двух суток назад покинув серебряные рудники, которые он разрабатывал в пустыне.
Не доезжая двадцати миль до асиенды дон Педро, полагая, что провожатые ему больше не нужны, отправил вперед дона Эстебана Диаса и вооруженную охрану предупредить о его приезде, при себе же оставил только Лючиано Педральву и двух пеонов. Дон Эстебан убеждал своего господина, что оставаться в пустыне без охраны опасно, что она буквально кишит пиратами и мародерами самого низкого пошиба, которые в любую минуту могут напасть на них, однако дон Педро, полагая, что ему не следует опасаться этих негодяев, поскольку они никогда не проявляли по отношению к нему какой-либо враждебности, настоял на своем. Дон Эстебан, хотя и неохотно, вынужден был подчиниться своему господину.
Между тем дон Педро не спеша продолжал путь, мирно беседуя с дочерью и посмеиваясь над мрачными предчувствиями управляющего, когда тот прощался со своим хозяином.
День прошел и мрачные предчувствия дона Эстебана не оправдались. На всем протяжении пути не обнаружилось каких-либо подозрительных признаков, ничто не возбудило опасений путешественников. Пустыня была спокойна. Насколько хватало глаз, вокруг не было никого, кроме антилоп, мирно щипавших сочную траву.
На закате солнца дон Педро и его спутники достигли огромного девственного леса, откуда до асиенды оставалось не более двенадцати миль. Дон Педро решил устроить здесь привал, чтобы прибыть в Нориа на следующее утро до наступления полуденного зноя. За несколько минут был сооружен шалаш из веток для донны Гермозы, зажжены костры, лошади спутаны, чтобы не могли убежать далеко от лагеря. Путешественники весело поужинали и расположились на ночлег. Однако управляющий, знавший повадки индейцев, счел благоразумным принять меры предосторожности, чтобы обеспечить спокойствие своих спутников. Он выставил часового, приказав соблюдать строжайшую бдительность, а сам сел на лошадь с намерением осмотреть окрестности. Дон Педро, уже сонный, приподнял голову и спросил Лючиано, что он намерен делать. Когда тот сообщил о своем намерении, дон Педро расхохотался и решительно приказал ему отпустить лошадь спокойно пастись и лечь у костра, чтобы на другой день на рассвете быть готовым к дороге. Управляющий неохотно повиновался, он не понимал странного поведения своего господина, который обычно проявлял предусмотрительную осторожность.