Медвежонок Железная Голова

— Однако ты, вероятно, приехал не для того, чтоб поговорить со мной об ушедших временах? Скорее, полагаю, ты имел в виду потолковать о настоящем, если не о будущем.

— Ага! Ты угадал, Бартелеми!

— Не надо быть колдуном, — с презрительной улыбкой возразил другой, — чтобы угадать, что если ты приезжаешь ко мне, то, вероятно, имеешь во мне надобность.

— Ну, я буду откровенен с тобой, старый дружище. Да, ты мне нужен.

— На все согласен, брат, я до смерти скучаю без дела. Но предупреждаю, это тебе обойдется недешево.

— Назначай свои условия, — холодно ответил дон Торибио.

— Стоит ли того дело?

— Стоит.

— Слушай же, ты всегда был человеком тайных козней и скрытных замыслов. Когда испанское судно, на котором я был пленником, встретило тебя плывущим в одиночестве посреди моря, ты объяснил свое странное положение весьма туманно. Вдобавок ты выдал себя за мексиканца, и я притворился, что не узнаю тебя.

— Я не забыл этой услуги.

— Гм! Это было естественно между флибустьерами, особенно между братьями-матросами. Но менее естественно то, что случилось со мной в Сан-Франциско-де-Кампече: ты не помог мне, как я был вправе ожидать, но бросил меня, хотя был свободен и пользовался почетом у испанцев. Я догадывался, что некий удар ножом, который мне нанесли одной темной ночью в гавани, отчасти исходил от тебя.

— Как можешь ты думать так, старый дружище?

— Ладно, не будем об этом, приятель! Словом, я разбил цепи, сковывавшие меня, словно дикого зверя, и бежал. После многого, чего и не перескажешь, сам не знаю как я достиг этого острова и нашел прибежище в здешнем лесу. Однажды случай свел нас. Ты был богат, я — беден, ты мог оказать мне помощь, но не сделал этого.

— Ты забываешь, друг…

— Что ты предложил мне быть твоим слугой, это правда. Но я отказался: мне, капитану Бартелеми, знаменитому флибустьеру, быть слугой такого… словом, бросим это. Только, — прибавил он немного погодя с насмешливой улыбкой, — я должен отдать тебе справедливость, ты не выдал меня за вознаграждение.

— О-о!

— Я не благодарю. Выдав меня, ты сгубил бы себя самого. Ты очень хорошо понимал, что я без колебаний открыл бы твое настоящее имя. Испанцы же помнят его и, вероятно, несколько лучше, чем тебе бы хотелось. И вот теперь, после трех месяцев как ты ни разу не побеспокоился задать себе вопрос, жив я или мертв, ты как с неба свалился в мой шалаш и говоришь мне: «Я нуждаюсь в тебе». Разумеется, я вывел заключение, что дело должно быть очень важным. Я все взвесил и сказал: это тебе обойдется недешево.

— А я ответил: согласен.

— Хорошо же! Приступим к делу, я ничего другого не желаю. Дай мне еще сигару.

— Бери.

И дон Торибио вновь протянул ему свой портсигар.

Бартелеми открыл его и выбрал сигару, покачав головой.

Достойный капитан ни на грош не доверял своему «другу»; он знал его с давних пор. Конечно, его нынешнее появление, после того как он не вспоминал о Бартелеми столько времени, казалось крайне странным.

Итак, куря сигару, он в душе давал себе слово быть начеку и не давать маху.

ГЛАВА X. Как толковали два матроса и что из этого вышло

Скажем в немногих словах, что за новое лицо мы так внезапно вывели на сцену. Ему предназначено играть довольно значительную роль в нашей истории.

Капитан Бартелеми пользовался громкой славой за свою храбрость и отвагу. Флибустьеры с Черепашьего острова рассказывали легенды о его необычайной смелости. Кроме того, он был отличный моряк и слыл среди друзей и в особенности среди врагов удивительно удачливым во всех предпринимаемых им экспедициях.

Много было и справедливого в рассказах о капитане Бартелеми. Одаренный большим умом, неукротимой храбростью, невозмутимым хладнокровием и беспримерным присутствием духа, не покидающим его, как бы ни было плохо положение, в которое внезапно попадал вследствие каких-либо случайностей, он всегда умудрялся выйти из него целым и невредимым при помощи мер, которые для всякого другого были бы недоступны.

Кроме того, он отличался честностью, вошедшей в пословицу, и ни за что на свете не согласился бы изменить данному слову.

Вот каков был человек, которого дон Торибио — мы сохраним за ним это имя на время — отыскал в жалком шалаше, дабы предложить то, что он назвал «делом».

Пока флибустьер губами приглаживал кончик своей сигары со всей развязностью настоящего дворянина, мнимый мексиканец украдкой всматривался в его лицо, гадая, с какой бы стороны ему приступить, чтобы вернее поколебать внешнее равнодушие своего собеседника.

— Посмотрим же, — вскричал он наконец весело, — каковы твои условия, дружище!

— Сперва ты предложи свои. Купцу следует показать свой товар, я буду судить по образчику, — посмеиваясь, возразил Бартелеми.

Дон Торибио понял, что ничего не поделаешь и надо вести дело начистоту.

— Ты расседлал мою лошадь? — спросил он. Внезапный, ни с того ни с сего вопрос показался капитану столь удивительным и неуместным, что он вытаращил глаза.

— Что с тобой? — вскричал он.

— А то, что, знай я где находится моя лошадь, тотчас отправился бы за саквояжем, который ты наверняка заметил за седлом.

— Еще бы не заметить! Он довольно тяжел.

— Очень хорошо. Знаешь, что в саквояже?

— Откуда же мне знать?

— Во-первых, для тебя богатый и изящный костюм, какой приличествует дворянину; сверх того сто пятьдесят унций золота, которые я прошу тебя принять, не обязывая ни к чему, просто как бывший брат-матрос.

— Тьфу, пропасть! — засмеялся Бартелеми. — Если ты даешь мне богатую одежду и двенадцать тысяч только потому, что я был твоим братом-матросом, что же ты дашь мне, когда я буду твоим соучастником?

Дон Торибио попробовал улыбнуться, но получилась кривая гримаса.

— Ступай за саквояжем, — сказал он, — пока ты будешь одеваться, я объясню тебе, в чем заключается дело.

— Разве ты рассчитываешь взять меня с собой?

— Конечно.

— Но ведь я буду смешон донельзя.

— Отчего?

— Пешком, что ли, прикажешь мне бежать за тобой в богатом наряде.

— Не заботься, маловерный, — смеясь, возразил дон Торибио, — когда настанет время, сыщется и лошадь.

— Ну, ты, видно, обо всем подумал. Канальство! Дело должно быть нешуточным; оно возбуждает мое любопытство и заставляет работать воображение.

— Дай обоим волю, я удовлетворю их. Только торопись, время уходит.

Бартелеми вышел и вскоре вернулся с саквояжем.

Дон Торибио открыл его, вынул одежду и разложил ее, очень довольный собой.

Действительно, костюм был великолепен и сшит в лучшем вкусе. Штаны, камзол, полукафтанье, сорочка, шелковые чулки, туфли, ботфорты со шпорами для езды верхом, шляпа, портупея, дорогие золотые вещи и, наконец, множество безделушек, в то время необходимых человеку хорошего тона, — тут было все.

— Одевайся, — сказал мексиканец. — Вот зеркало, гребенка, бритвы, мыло, все, что только нужно. Некоторые другие вещицы, которые тебе еще понадобятся, будут у тебя вместе с лошадью.

— Пожалуй, и одеться можно, а ты говори тем временем, И действительно, Бартелеми принялся за свое превращение — да, да, это можно было бы назвать настоящим превращением червя в бабочку.

— Тебя зовут доном Гаспаром Альварадо Бустаменте, — начал дон Торибио.

— Что за чертову кличку навязываешь ты мне?

— Это твое имя на время, пока ты капитан шхуны «Санта-Каталина» из Веракруса, водоизмещением в двести пятьдесят тон, которая пришла сегодня утром в Картахену прямо из Мексики с грузом европейских товаров на имя сеньора дона Энрике Торибио Морено.

— А это что еще за молодец?

— Я сам.

— Ты?

— Ну да, разве тебе это неприятно?

— Ничуть. Продолжай, это походит на волшебную сказку, — со смехом ответил Бартелеми.

— Сегодня вечером я представлю тебя картахенскому губернатору дону Хосе Ривасу, с которым мы на короткой ноге, и дону Лопесу Альдоа де Сандовалю, командующему здешним гарнизоном.