Звездный дракон

– Продолжаю проверку, – отозвался бортовой ИР. – Судя по всему, у зонда развивается структурная слабость.

– Ты используешь настоящее время, – заметил Кормак.

– Процесс продолжается. Первоначально слабость имела место в манипуляторах для сбора проб, теперь она нарастает.

Ян посмотрел на Шален.

– Понимаю, это не моя территория, но, может быть, имело бы смысл поднять зонд на орбиту или хотя бы увести его от места взрыва, если это еще возможно.

– Он понадобится нам для исследования, вы это хотите сказать, – отозвалась Шален. Он кивнул. Она не отрывала от него глаз, затем кивнула, и в ее взгляде Кормак прочел: «потом». – «Гибрис», насколько утрачена целостность зонда?

– Он все еще способен переносить высокую гравитацию. Слабость развивается только в деталях, изготовленных из керамаля. Каркас зонда выполнен из пенистого сплава.

– Что могло стать причиной? – спросил Кормак. – Мороз?

Шален непонимающе покачала головой.

– Для керамаля? Нет… «Гибрис», какая температура около зонда?

– Одна целая восемьдесят сотых градуса по шкале Кельвина.

– Сама не знаю, зачем спросила. Керамаль сохраняет структурную целостность до минус девяноста по Кельвину.

– Кислота? Какой-то едкий газ?

– Нет, наверняка что-то особенное, иначе это выяснилось бы еще в процессе сбора проб… Минутку… «Гибрис», в каком году изготовлены буферы самаркандского рансибля?

– Рансибль на Самарканде был установлен в две тысячи триста восемьдесят третьем солстанском году.

– Ясно, – удовлетворенно кивнула Шален. Ян вопросительно вздернул бровь, а она продолжала: – В две тысячи триста девяносто седьмом году началось применение сверхпроводников широкого спектра. На самаркандском рансибле была использована старая технология – сверхпроводящая вольфрамовая сталь с керамической пропиткой, помещенная в жидкий гелий. Сверхпроводники, способные работать при комнатной температуре, в то время не были способны вынести нагрузку, испытываемую буфером рансибля. Я говорю о мощнейшем электромагнитном импульсе.

– И?

«Зачем понадобились такие обширные пояснения?»

– Разве вы не понимаете? – удивилась Шален. – Вольфрамовая сталь с керамической пропиткой – это ведь и есть керамаль.

Кормак кивнул.

– Значит, то, что погубило буферы, теперь разъедает ваш зонд.

Шален проговорила:

– «Гибрис», возможно ли осуществить внутреннее микросканирование зонда?

– Сканирование начато.

– Что вы предполагаете обнаружить?

– Саботаж… Уж слишком все очевидно.

– Но как?

– Дело в том, что буферы наверняка были слишком холодными, чтобы внутрь них мог проникнуть какой-то специально произведенный вирус. Они защищены от всего на свете, кроме нейтронного излучения. Значит, мы имеем дело с наномашинами.

– Если это наномашины… разве с ними можно справиться? Неужели вы сумеете установить здесь рансибль?

Шален сосредоточенно покусывала костяшки пальцев.

– Они-то могли выдержать ядерный взрыв… От них избавляются как от инфекции: всегда выживает хотя бы один микроб, и все может начаться сначала. Но… наномашины в отличие от вирусов и бактерий не подвержены мутации. Как только мы получим образец, сумеем изготовить контрагент, противоядие. – Она посмотрела на Кормака, тот озадаченно глядел на нее. – Это тоже наномашины, только их единственная цель будет состоять в том, чтобы выслеживать и разрушать вражеские наноустройства. Но пройдет много лет, прежде чем Самарканд будет очищен от этой заразы.

– А новый рансибль?

– О, его мы, безусловно, сможем защитить. В его конструкции предполагается совсем немного керамаля. Буферы будут представлять собой сверхпроводники на основе С 70. К ним наномашины не посмеют прикоснуться. Придется применить запрещающее сканирование – типа того, что используется в оружии.

Кормак ждал продолжения.

– Это для того, чтобы наномашины не смогли покинуть планету, – объяснила Шален таким тоном, словно она устала разговаривать с недоумком. – Кроме того, на Самарканде придется ввести ограничения на пользование рансиблем до тех пор, пока планета не будет полностью очищена. Следовательно, корабли сюда прилетать не смогут.

– Здесь их никогда много не бывало.

– Верно, – кивнула Шален и занялась установкой чипов.

– Обнаружен наномицелий, – сообщил ИР «Гибрис» в тот миг, когда пауза еще не успела стать слишком мучительной.

– Мицелий? – переспросил Ян. Шален обернулась и нахмурилась.

– Это волокна типа грибка. Нужно обязательно получить хотя бы немного для анализа. Придется применить изоляцию первой степени и…

ИР «Гибрис» прервал ее:

– Необходимости в доставке нет. Наномицелий обнаружен также на шаттл-палубе.

Вдруг по стенам замигали лампы тревожной сигнализации, и голос ИР разнесся по всему кораблю:

– Тревога. Вероятно нарушение целостности обшивки в области шаттл-палубы. Пятнадцатый отсек будет герметизирован через десять минут.

Центр связи располагался не в пятнадцатом отсеке. Кормак, Шален и пятеро инженеров смотрели на экраны, на которых демонстрировался этот отсек. Паники не было. Если бы возникла серьезная опасность, «Гибрис» уже герметизировала бы отсек, а люди оттуда были бы эвакуированы в аварийных скафандрах. А они покидали отсек с чувством легкого недовольства. У выхода их поджидали четверо сотрудников с ручными сканерами, имевшими неприятное сходство с полицейскими дубинками. Этими сканерами техники обследовали эвакуируемых, особенно тщательно – подошвы их обуви. Один из эвакуируемых, мореадапт с костистым гребнем на лысине, был вынужден снять туфли и бросить их в бак, поставленный возле люка.

– Детекторы выявят всех зараженных? – поинтересовался Кормак. – Никто не пожелал ему ответить. – Что ж, будем надеяться, что вам удастся создать противоядие, – заключил он.

Они пронаблюдали за тем, как из отсека вышел последний эвакуируемый, как был закрыт и тщательно герметизирован люк.

– «Гибрис», нам нужны пробы, – сказала Шален. На экранах появилось изображение шаттл-палубы.

Видоискатель камеры сосредоточился на участке отполированного пола. На полу виднелись тусклые следы, а от них тянулись черные волокна, похожие на высохшую ржавчину. Камера отодвинулась и показала маленький дрон с дистанционным управлением, зависший в десяти сантиметрах над полом. Дрон представлял собой хромированный цилиндр размером не больше человеческого предплечья, снабженный несколькими парными манипуляторами. В одном из них, напоминавшем крабью клешню, дрон держал бутылочку для сбора проб. Как только он поравнялся со следами, расправился другой манипулятор. Над одним из отпечатков манипулятор сложился, появился дымок. Только на фоне этого дыма стал виден желтый луч лазера. Дрон аккуратно вырезал две полоски напольного покрытия, поднял их и бросил в бутылочку.

– Мне придется спуститься к изолятору, – сообщила Шален. – У меня уйма работы. Вся обшивка этого корабля изготовлена из керамаля.

Долгую секунду женщина ждала, что он ей что-нибудь скажет. Ян молчал.

Вернувшись в свою каюту, Кормак включил дисплей, получил изображение из изолятора и увидел, что дракониды снова трапезничают. «Они ли это?» – подумал он. Как-то все это мало походило на дракона. Нет, разумеется, возможно было все, но зачем? Зачем дракону потребовалось убивать жителей Самарканда? Но может быть, вопрос следовало ставить иначе: зачем он уничтожил самаркандский рансибль? Ян покачал головой. Пока было собрано слишком мало сведений для построения гипотез.

– «Гибрис», есть какие-нибудь успехи с сохранившейся памятью рансибля?

ИР отозвался быстро и безапелляционно:

– В данный момент у меня нет возможности им заняться.

– Мицелий?

– Две трети моей мощности занято его расшифровкой и разработкой противоядия.

– Ладно. Можешь связать меня с ней напрямую?

– Да.

– «… выбрасывайте архетипы но сохраняйте идеи вода в ванне ребенок проклятье не обладаю голодный крот повелитель боли повелитель боли где же предел? Окалина вздымалась к зеленым гниющим плодам…»