Информаторы

— Только не уходи, — вздыхаю я. Плевать, если звучит жалко.

— Я туда записался, — сообщает он. Черных очков не снял.

Я отключаю телефон, думаю про отломанные дворники.

— На конкурс? На «Потерянные выходные»? — спрашиваю я. — Мы разве об этом говорили?

Я обедаю с Шелдоном на Мелроуз. Полдень, в ресторане уже людно и тихо. В колонках негромко играет рок. На потолке неспешно крутятся серебристые вентиляторы, от них ползет прохлада. Шелдон пьет «перье», и я жду, что он ответит. Шелдон ставит большой стакан со льдом, смотрит в окно — вообще-то на пальму, — и я моментально убита.

— Шелдон?

— Две недели? — спрашивает он.

— Одну, если больше нельзя. — Смотрю в тарелку: громадный нетронутый «цезарь».

— Зачем тебе эта неделя? Куда ты собралась? — Шелдону, похоже, и впрямь интересно.

— Куда-нибудь, — пожимаю плечами я. — Просто перерыв.

— Куда?

— Куда-нибудь.

— Где это «где-нибудь»? Господи, Шерил.

— Я не знаю, Шелдон, где «где-нибудь».

— Ты что, детка, бросаешь меня?

— Это что за разговоры, Шелдон? Что вообще творится? Ты мне дашь неделю или нет? — Я беру ложку, тычу в салат, подношу ко рту кусок латука. Он падает в тарелку. Я опускаю ложку. Шелдон смотрит на меня, он так смущен, что приходится отвернуться.

— Ну, знаешь… э… я постараюсь, — ошеломленно успокаивает он. — Ты же знаешь, я для тебя что угодно сделаю.

— Ты постараешься? — недоверчиво переспрашиваю я.

— Мало в тебе веры. Вот в чем твоя проблема. Веры не хватает. И в спортзал не ходишь.

— Мой агент мне говорит, что мне не хватает веры? Видимо, у меня и впрямь не жизнь, а катастрофа.

— Ты должна справиться, — вздыхает Шелдон.

— Мне хватает веры, Шелдон. Мне просто надо на неделю уехать в Лас-Крусес. — Я снова принимаюсь за салат, проверив, заметил ли Шелдон, что я взяла вилку. — Я всегда справлялась, — бормочу я. — Все время справлялась.

— Я выясню. Поговорю с Джерри. А Джерри с Ивеном. Но ты ведь знаешь, как говорят. — Шелдон вздыхает, разглядывает пальму за окном. — Из солнца воды не выжмешь.

— Что ты несешь? Подсел на что-то, а, Шелдон?

Приносят чек, Шелдон вынимает бумажник, потом кредитку.

— А ты все с тем красавчиком живешь? — с откровенным презрением осведомляется он.

— Мне он нравится, Шелдон, — отвечаю я, а потом, менее уверенно: — И я ему нравлюсь.

— В этом я не сомневаюсь. Не сомневаюсь, что ты ему нравишься. Ты десерт не заказывала, да?

Я качаю головой. Остатки салата меня наконец соблазняют, но официант уносит тарелку. Такое ощущение, будто в ресторане меня все узнают.

— У тебя улыбочка с ошибочкой. — Шелдон запихивает бумажник в карман.

— А что мне толку от улыбочек без ошибочек, толку-то что?

Шелдон так на меня смотрит, что я пытаюсь улыбнуться, положить салфетку на стол — прямо-таки нормальный человек.

— У тебя телефон… ну… занят в последнее время, — тихо замечает Шелдон.

— Можно звонить на студию. Это ничего не значит.

— С Уильямом в эти дни общалась?

— Что-то не хочется мне общаться с Уильямом.

— По-моему, он хочет с тобой поговорить.

— Откуда ты знаешь?

— Видел его пару раз. — Шелдон пожимает плечами. — Где-то тут.

— Господи. Видеть не хочу этого урода. Парнишка-мексиканец уносит наши стаканы с водой.

— Шерил, большинство моих знакомых поговорили бы с бывшими мужьями, если б мужья захотели поговорить. Это не конец света. Да что такое? Ты что, и по телефону с ним пообщаться не можешь?

— Пускай звонит на студию. Я с Уильямом говорить не хочу. Он жалок. — Я опять смотрю на улицу, на двух коротко стриженных девочек-блондинок в мини-юбках, что идут мимо, с ними высокий блондин, он напоминает Дэнни. Не в том дело, что он вылитый Дэнни — просто вылитый, — скорее в том, как равнодушно он шаркает, как разглядывает себя в окне ресторана, в очках — тех же «уэйфэрерах». И на секунду он снимает очки, смотрит прямо на меня, хотя не видит, приглаживает короткие светлые волосы, девочки подпирают пальму, которую разглядывал Шелдон, закуривают, а блондин надевает очки, проверяет, не погнулись ли, отворачивается, бредет по Мелроуз, и девочки отлипают от пальмы и следуют за ним.

— Знаешь его? — спрашивает Шелдон.

Уильям звонит мне на студию около трех. Я за столом тружусь над репортажем про двадцатую годовщину убийства Китти Дженовиз[43], и тут он звонит. Рассказывает, что у меня в последнее время был занят телефон и надо бы нам поужинать на неделе. Я отвечаю, что занята, устала, слишком много работы. Уильям все талдычит название нового итальянского ресторана на Сансете.

— А что же Линда? — Не стоило спрашивать, понимаю я, Уильям может решить, что я его предложение обдумываю.

— Она в Палм-Спрингз на пару дней уехала.

— Что же Линда?

— А что Линда?

— Что же Линда?

— Мне кажется, я по тебе соскучился.

Я бросаю трубку, разглядываю снимки тела Китти Дженовиз, и Уильям не перезванивает. Загримированный Саймон рассказывает, что работает над сценарием о брейке в Восточном Голливуде. Когда начинаются новости, я смотрю прямо в камеру и надеюсь, что Дэнни смотрит, — он на меня только в новостях и смотрит. Я тепло улыбаюсь перед каждой рекламной паузой, даже если это вопиюще неуместно, и в конце передачи меня подмывает одними губами сказать: «Спокойной ночи, Дэнни». Но возле «Гельсона» в Брентвуде я вижу кошмарно обгоревшего мальчика в корзине, вспоминаю, как Уильям сказал: «Мне кажется, я по тебе соскучился», — перед тем как я бросила трубку, и когда я выхожу из магазина, небо светлое, слишком фиолетовое, неподвижное.

На дорожке стоит белый «фольксваген-кролик», рядом красный «порш» Дэнни, а подле него — гигантское перекати-поле. Проезжаю мимо, паркую «ягуар» под навесом и долго сижу, а потом вылезаю, несу в дом пакет с продуктами. Ставлю на кухонный стол, открываю холодильник, выпиваю половину «Тэба». На столе записка на ломаном английском от служанки: звонил Уильям. Отключаю телефон, комкаю записку. В кухню входит мальчик — лет девятнадцати-двадцати, короткие светлые волосы, загар, в одних голубых шортах и сандалиях. Резко застывает. Секунду мы смотрим друг на друга.

— Э… привет, — говорю я.

— Здрасьте, — мальчик начинает улыбаться.

— Вы кто?

— Ну… я Бифф. Здрасьте.

— Бифф? — переспрашиваю я. — Вы — Бифф?

— Ага. — Он задом продвигается к двери. — Увидимся.

Я стою, в кулаке — записка про Уильяма. Выбрасываю ее и поднимаюсь по лестнице. Хлопает входная дверь, слышно, как «фольксваген-кролик» заводится, пятится с дорожки, катит по улице.

Дэнни лежит на моей постели под тонкой белой простыней, смотрит телевизор. У кровати, возле колоды карт таро и авокадо, валяются комки «клинексов». В комнате жарко, и я открываю дверь на балкон, в ванной надеваю халат, молча иду к «бетамаксу», перематываю кассету. Кошусь через плечо: Дэнни по-прежнему смотрит в экран, который я загораживаю. Жму кнопку, и начинается концерт «Пляжных мальчиков». Мотаю вперед, жму кнопку. Кроме «Пляжных мальчиков» — ничего.

— Ты сегодня новости не записал?

— Не, записал.

— Но тут ничего нет.

— Да? — вздыхает он.

— Тут нет ничего.

На секунду он задумывается, потом стонет:

— Ох, блин, прости. Мне надо было концерт «Пляжных мальчиков» записать.

Пауза.

— Тебе надо было записать концерт «Пляжных мальчиков»?

— Это последний концерт, потом Брайан Уильямс умер, — отвечает Дэнни.

Я вздыхаю, барабаню пальцами по видаку.

— Не Брайан Уильямс, тупица. Деннис Уилсон.

— Нет. — Дэнни чуть приподымается. — Брайан.

— Ты второй день подряд пропускаешь новости. — Я иду в ванную, открываю краны. — И кроме того, его звали Деннис, — кричу я оттуда.

43

Ранним утром 13 марта 1964 г. в Куинсе, штат Нью-Йорк, неизвестный подстерег владелицу бара Кэтрин Дженовиз и нанес ей многочисленные колотые и резаные раны, от которых она скончалась на месте. Убийство из окон наблюдали тридцать восемь ее соседей по Кью-Гарденз, которые предпочли не вмешиваться, несмотря на крики жертвы о помощи; полицию они вызвали лишь через полчаса после нападения. «Дело Китти Дженовиз» всколыхнуло в США целую волну общественной озабоченности черствостью и бесчеловечностью, вызванными растущей изоляцией людей в современном урбанистическом обществе.