Страница 9 из 21
— Ага, ага, — перебиваю я. — А можно спросить, где в это время была Памела?
Крэйг морщится:
— Да пошел ты. Я хотел, чтобы мне отсосали, Бэйтмен. Я хотел телку, которая разрешает…
— Я не желаю это слышать, — говорит Ван Паттен, затыкая уши. — Он сейчас скажет гадость.
— Ты ханжа, — ухмыляется Макдермотт. — Слушай, мы же не собирались покупать общую квартиру или бежать в церковь. Мне просто хотелось, чтобы мне отсасывали — минут тридцать-сорок…
Я кидаю в него палочку из коктейля.
— Короче, мы приходим ко мне и… слушайте… — он придвигается ближе к столу, — она к тому времени выпила столько шампанского, что должна была ебаться как слон, и представляете…
— Дала без гондона?
Макдермотт закатывает глаза:
— Девка была из Вассара, а не из Квинса.
Прайс трогает меня за плечо:
— А что это значит?
— Ладно, слушайте, — говорит Макдермотт. — Она… вы готовы?
Он выдерживает театральную паузу.
— Она подрочила мне рукой, и ничего больше… но и это еще не все… она даже перчатку не сняла.
Он откидывается на стуле и смотрит на нас, самодовольно потягивая мартини.
Мы все воспринимаем его рассказ очень серьезно. Никто не подшучивает над Макдермоттом за его откровенность или за неспособность надавить на ту цыпочку. Все молчат и думают об одном: Никогда не снимай девок из Вассара.
— Что тебе нужно, так это цыпочка из Кэмдена, — замечает Ван Паттен, как только приходит в себя после рассказа Макдермотта.
— Ну конечно, — говорю я. — Для них ебаться с родным братом — в порядке вещей.
— Зато они думают, что СПИД — это новая британская группа, — добавляет Прайс.
— Так где мы ужинаем? — спрашивает Ван Паттен, рассеянно глядя на вопрос, записанный у него на салфетке. — Где мы, блядь, будем ужинать?
— Забавно: девки считают, что мужики только этим и озабочены… болезнями всякими и прочей херней, — говорит Ван Паттен, качая головой.
— В жизни не стану трахаться с гондоном, — объявляет Макдермотт.
— Я тут отксерил одну статью, — говорит Ван Паттен, — в ней говорится, что какую бы паскудную, продажную, грязную телку мы ни драли, шанс заразиться — равен полдесятитысячной процента, или что-то вроде того.
— У нормальных парней такого просто не может быть.
— Во всяком случае, у белых.
— И эта девка была в ебаной перчатке? — переспрашивает Прайс, который, похоже, еще не оправился от потрясения. — В перчатке?! А не проще бы было подрочить самому?!
— Знаешь, хуй тоже встает, — говорит Ван Паттен. — Это Фолкнер написал.
— Ты где учился? — интересуется Прайс. — В Pine Manor?
— Парни, — говорю я, — смотрите, кто идет.
— Кто? — Прайс даже не поворачивает головы.
— Подсказка, — говорю я. — Самый большой кретин в компании «Drexel Burnham Lambert».
— Конноли? — высказывает догадку Прайс.
— Привет, Пристон, — здороваюсь я с Пристоном, пожимая ему руку.
— Ребята, — говорит Пристон, кивая всем сразу, — прошу прощения, но сегодня я с вами поужинать не смогу.
На Пристоне — двубортный шерстяной костюм от Alexander Julian, хлопчатобумажная рубашка и шелковый галстук от Perry Ellis. Он кланяется, положив руку на спинку моего стула. — Мне очень жаль, но, знаете ли, обстоятельства.
Прайс награждает меня гневным взглядом и произносит одними губами:
— А его приглашали?
Я пожимаю плечами и допиваю остатки J&B.
— Чем вчера вечером занимался? — спрашивает Макдермотт и добавляет: — Славный костюмчик.
— Кем вчера занимался? — поправляет Ван Паттен.
— Нет-нет, — отвечает Пристон, — ничего такого. Вполне респектабельный и приличный вечер. Без девок, бухла и траха. Ходили в «Русскую чайную» с Александрой и ее родителями. Она называет отца… вы подумайте… Билли. А я был такой весь замотанный и уставший… а там только «Столичная».
Он зевает, снимает очки (Oliver Peoples, разумеется) и протирает их носовым платком от Armani.
— Не знаю, но по-моему наш малахольный православный официант кинул мне в борщ кислоту. Я такой, блядь, уставший.
— А сегодня что делаешь? — любопытствует Прайс безо всякого интереса.
— Надо вернуть видеокассеты, ужинаем с Алексадрой во вьетнамском ресторане, а потом идем на Бродвей, на какой-нибудь британский мюзикл, — говорит Пристон, обводя взглядом зал.
— Слушай, Пристон, — говорит Ван Паттен. — Мы тут придумываем вопросы, чтобы послать в GQ. Может, подскажешь?
— Подскажу, — отвечает Пристон. — Когда надеваешь смокинг, как сделать так, чтобы сорочка спереди не задиралась?
С минуту Ван Паттен с Макдермоттом сидят молча, а потом Крэйг, нахмурив брови и посерьезнев, задумчиво произносит:
— Хороший вопрос.
— Прайс, — говорит Пристон, — а у тебя есть вопрос?
— Есть, — Прайс вздыхает. — Когда у тебя все друзья — бараны, то что будет, если ты вышибешь им мозги «магнумом» тридцать восьмого калибра: уголовное преступление, просто проступок или Божественное Провидение?
— Не пойдет для GQ, — говорит Макдермотт. — Попробуй отправить в Soldier of Fortune[9]].
— Или в «Vanity Fair», — Ван Паттен.
— А это кто? — глядя в сторону бара, говорит Прайс. — Это не Рид Робисон? Кстати, Пристон, надо просто пришить к сорочке петельку, пристегивающуюся к пуговице на брюках, и проследить за тем, чтобы накрахмаленный перед сорочки не опускался ниже пояса брюк, иначе, когда садишься, он будет топорщиться, так этот мудак — Робисон или нет? Чертовски похож.
Слегка ошалев от речи Прайса, Пристон медленно оборачивается, вновь надевает очки и смотрит, щурясь, в сторону стойки.
— Нет, это Найджел Моррисон.
— А-а-а! — восклицает Прайс. — Один из этих молоденьких британских педиков, стажирующихся в…
— Откуда ты знаешь, что он — педик? — перебиваю я.
— Британцы все педики, — пожимает плечами Прайс.
— Но откуда ты знаешь, Тимоти? — ухмыляется Ван Паттен.
— Я видел, как он ебал Бэйтмена в жопу. В сортире банка Morgan Stanley.
Я вздыхаю и обращаюсь к Пристону:
— А где он стажируется, Моррисон?
— Не помню, — отвечает Пристон, почесывая в затылке. — В Lazard?
— Где? — напирает Макдермотт. — В First Boston? Goldman?
— Точно не помню, — говорит Пристон. — Может, в Drexel? Он всего лишь помощник ответственного аналитика по финансам, а его жуткая подруга с гнилыми зубами, та вообще сидит в какой-то дыре, занимается выкупом акций за счет кредита.
— Где мы сегодня ужинаем? — говорю я. Мое терпение лопается. — Надо заказать столик. Я не собираюсь стоять в каком-нибудь ебаном баре.
—А что это за дрянь надета на Моррисоне? — обращается сам к себе Пристон. — Что, действительно костюм в полоску с клетчатой рубашкой?
— Это не Моррисон, — говорит Прайс.
— А кто? — Пристон снова снимает очки.
— Это Пол Оуэн, — говорит Прайс.
— Это не Пол Оуэн, — говорю я. — Пол Оуэн в другом конце бара. Вон там.
Оуэн стоит у стойки в двубортном шерстяном костюме.
— Он занимается счетами Фишера, — говорит кто-то.
— Везучий мерзавец, — бормочет кто-то другой.
— Везучий жидовский мерзавец, — произносит с нажимом Пристон.
— Боже мой, Пристон, — говорю я. — Это—то тут причем?
— Слушай, я своими глазами видел, как он трепался по телефону с исполнительными менеджерами, и при этом плел ебаную менору. А в прошлом декабре он приволок в офис куст хануки, — неожиданно оживившись, говорит Пристон.
— Хуйню ты плетешь, — холодно замечаю я, — а не менору. Хуйню.
— Бог ты мой, Бэйтмен, может быть, мне сходить в бар и попросить Фредди пожарить тебе этих ебучих картофельных оладией, — говорит неподдельно встревоженный Пристон. — Этих, как их… латкес?
— Спасибо, конечно, но я как-нибудь обойдусь, — отвечаю я. — Просто попридержи свои антисемитские замечания.