Страница 103 из 103
Всякое размышление о мутантах приводит к мечте об эволюции, о судьбах жизни и человека. Что такое время на космическом уровне, где должна занимать место история Земли? Разве будущее не принадлежит, если можно так сказать, уже начавшейся вечности? С появлением мутантов все происходит, может быть, так, как если бы человеческое общество иногда ощущало прибой будущего, когда его посещают свидетели предстоящего знания. Разве мутанты — не память будущего, которой, может быть, одарен великий мозг человечества? Другое: идея благоприятной мутации несомненно связана с идеей прогресса. Эта гипотеза о мутации может быть проведена в самом положительном научном плане. Совершенно несомненно, что области, завоеванные эволюцией в самое недавнее время и наименее специализированные, т. е. молчаливые зоны мозгового вещества, созревают последними. Неврологи с достаточным основанием думают, что в них заключены возможности, которые нам покажет будущее нашей породы. Индивид, пользующийся иными возможностями. Высшая индивидуализация. И все же, будущее общество кажется нам ориентированным к усиливающейся коллективизации. Разве в этом есть противоречие? Мы не думаем. На наш взгляд, существование — не противоречие, а процесс дополнения и преодоления.
В письме своему другу Лабориту биолог Моран писал: «Человек, ставший совершенно логичным, освободившийся от всех страстей и всех иллюзий, станет клеткой жизненного пространства, которую представляет общество, пришедшее к пределу своего развития. Вполне очевидно, что мы еще не подошли к этому, но я думаю, что может быть эволюция, не подводящая к этому. Тогда и только тогда появится это „всемирное сознание“ коллективного существа, к которому мы стремимся».
Перед этим видением, в высшей степени вероятным, сторонники старого гуманизма, замесившего нашу цивилизацию, приходят в отчаяние, — мы это знаем. Они воображают, что человек теперь не имеет цели и входит в фазу упадка. «Ставший совершенно логичным, освободившись от всех страстей и всех иллюзий…» Каким образом человек, изменившийся в сфере сверкающего ума, может склониться к упадку? Правда, психологическое «Я», то, что мы называем личностью, находится на пути к исчезновению. Но мы не думаем, что эта «личность» — последнее богатство человека. На этот счет мы, думается, религиозны. Нет, личность — не последнее богатство человека. Она только один из инструментов, данных ему чтобы перейти в состояние пробужденности. Едва это свершится, инструмент исчезнет. Если бы у нас были зеркала, способные показать нам эту «личность», которой мы придаем такую ценность, мы не смогли бы вынести ее вида, столькими уродствами и рожами она кишит. Только действительно пробужденный человек мог бы разглядеть ее без риска умереть от ужаса, потому что тогда зеркало не отражало бы ничего, было бы чистым. Вот подлинное лицо, которое в зеркале истины не отражалось бы. В этом смысле мы еще не имеем лица. А боги будут с нами говорить лицом к лицу, только если мы сами будем иметь лицо.
Отбрасывая подвижное и ограниченное «Я», уже Рембо говорил: «Я — это другой». Это неподвижное, прозрачное и чистое «Я», чье протяжение бесконечно, — все предания пробуждают человека отказаться от всего, чтобы его достигнуть. Возможно, мы доживем до того времени, когда близкое будущее заговорит тем же языком, что и отдаленное прошлое.
Помимо этих соображений относительно других возможностей ума, даже самая смелая мысль различает только противоречия между индивидуальным и всемирным сознанием, между личной и коллективной жизнью. Но мысль, которая видит противоречия, — это больная мысль. Действительно, бодрствующее индивидуальное сознание входит во Вселенную. Вся личная жизнь, понятая и использованная как инструмент для пробуждения, основана без ущерба на коллективной жизни.
Наконец, нигде не сказано, что конституция этого коллективного существа является последним и окончательным пределом эволюции. Дух Земли, душа живого — не закончили свое развитие. Перед лицом крупных видимых потрясений, вызываемых этим тайным развитием, пессимисты говорят, что нужно по крайней мере попытаться «спасти человека». Но этого человека не нужно спасать, ему нужно измениться. Человек классической психологии и современной философии уже превзойден, он осужден на неприспособленность. В результате ли мутации или нет, но человек, с которым приходится иметь дело, чтобы примирить человеческий феномен с текущей судьбою, — это другой человек. И с. этого момента нет речи ни о пессимизме, ни об оптимизме — речь идет о любви.
С тех времен, когда я думал, что владею истиной в своей душе и теле, когда я вообразил, что вскоре получу решение всех проблем в школе философа Гурджиева, с тех пор я никогда не слышал слова «любовь». Сегодня у меня ни в чем нет абсолютной уверенности. Я не смогу решительно настаивать даже на самой скромной из гипотез, сформулированных в этой работе. Пять лет размышлений и работы с Жаком Бержье принесли мне только одно: желание сохранить свой ум в состоянии удивления и доверия по отношению ко всем формам жизни и всем следам разумного в живом. Эти два состояния, удивления и доверия, нераздельны. Желание возвыситься до этих состояний и сохранить их претерпевает в конце концов превращение. Оно перестает быть желанием, то есть ярмом, чтобы стать любовью, то есть радостью и свободой. Одним словом, мое единственное приобретение в том, что я ношу в себе теперь уже неискоренимую любовь к живому, к этому миру и к бесконечности миров.
Для того, чтобы отнестись с уважением к этой могучей, сложной любви и чтобы выразить ее, мы с Жаком Бержье не ограничились, конечно, научным методом, как требовала бы осторожность. Но чего стоит осторожная любовь? Наши методы были методами ученых, но также теологов, поэтов, колдунов, магов и детей. В общем, мы вели себя как варвары, предпочитая вторжение бегству. Потому что нам чтото подсказывало: мы составляли часть чужестранных войск, призрачных орд, созванных ультразвуковыми трубами, призрачных и беспорядочных когорт, начинающих поднимать паруса над нашей цивилизацией. Мы на стороне захватчиков, на стороне наступающей жизни, на стороне изменений эпохи и изменений мысли. Ошибка? Безумие? Жизнь Человека оправдывается только усилием, даже несчастным, для того, чтобы лучше понять. А лучше понять — значит лучше участвовать. Чем больше я понимаю, тем больше я люблю, потому что все, что понятно, — хорошо.