Ловкач и Хиппоза

А я не второстепенный, я главный. И мне надо быть в сто раз осторожнее.

Ладно, проехали. Хватит себя запугивать, решила я. Есть идея получше. А она заключалась вот в чем. Не надо мне идти на Лубянку с повинной, мне надо с ними предварительно договориться, а потом продать им информацию. Про кокаин, про Владимира Николаича и дружка Антонио, которого как пить дать можно обвинить хотя бы в умышленном убийстве. И еще продать себя, как свидетеля обвинения, в обмен на твердые гарантии своей безопасности и безопасности моих родных. Вот так и следует поступить.

Итак, гостиницы отпадали. Но пристанище-убежище все равно надо было искать. Значит надо было спрятаться у кого-нибудь из знакомых. Но такого, с кем я вижусь не часто. Ведь наверняка убийцы вытряхнули из Катерины адреса всех моих друзей-приятелей. Значит, это должен быть человек, о котором Катерина не знает. Не очень близкий мне человек, но в то же время такой, чтобы согласился мне помочь и не задавал лишних вопросов. Которые, кстати, могут сократить ему жизнь.

Во-вторых, пристанище мне нужно было для того, чтобы кардинально сменить внешность. С этим вроде бы проблем не предвиделось.

Затем я должна была подробно записать все, что со мной произошло, описать всех злодеев и вместе с так удачно украденной фотографией переправить на Лубянку.

Кроме того, надо сделать ксерокопии со всех документов и оставить их у надежного человека. Чтобы он в случае – б-р-р! – моей преждевременной кончины передал это послание нашим доблестным контрразведчикам. Здесь, правда, была небольшая нестыковка: ведь я уже совсем было настроилась лично заявиться на встречу с чекистами. Но после того, что произошло с бедной Катериной, да и после того, как я вспомнила, кто такой светловолосый Владимир Николаич, оптимизма у меня почему-то поубавилось. Может быть потому, что теперь я подозревала всех подряд. И никому из незнакомых не могла доверять. Но идти рано или поздно все равно придется. Надеюсь – что поздно.

Потом все же предупредить любимых папулю и мамулю обо всем случившемся. Причем лично, а не по телефону. Потому что и их мобильные, и телефон в забронированном номере в Сочи вполне смогут прослушать гангстеры Антонио. Так что мне надо было к ним ехать.

И только после всего этого я могла лично договариваться с контрразведчиками о встрече.

В общем, слегка подумав, я решительно отложила окончательное решение вопроса о визите в контрразведку до того момента, когда я найду убежище, сделаю все, что задумала и приведу в порядок мысли. Но скорее всего, я на Лубянку сразу не пойду. Почему? Да опять же из-за Владимира Николаича. Не поверят они мне. А если и поверят, то не с ходу.

Я перешла к следующему вопросу.

Документы. Мне нужен был чужой паспорт. Или какое-нибудь там удостоверение личности. Потому что я собиралась оправиться на юг к папуле с мамулей. Но так как подпольной мастерской по изготовлению фальшивых документов у меня на примете не было, паспорт надо было взять у человека, который хоть немного похож на меня. Иначе зачем вообще затевать эту историю?..

Еще мне могла понадобиться машина. Лучше не моя. При мысли о том, чем они могли начинить мою новенькую "ауди", мне стало дурно. Нет, взрываться я не хочу. Итак, машина. Это будет проблемой, потому что, к сожалению, машина могла мне пригодиться достаточно надолго и для весьма дальней поездки. На юг, как я уже сказала. Но увы, с машиной придется подождать. Значит, до Сочи мне придется добираться каким-то другим путем.

И, наконец, была еще одна проблема – проблема оружия. Стилет Узколицего, который я прихватила с собой из квартиры, у меня уже был. Но я плохо представляла себе, где и как раздобыть настоящий пистолет. А если я его и найду, то что я с ним буду делать? Ведь стрелять я все равно не умею. Вздохнув, я с сожалением отказалась от этой бредовой идеи и решила при первом удобном моменте купить в магазине баллончик с каким-нибудь адским нервно-паралитическим газом, чтобы валил с ног даже разъяренного носорога.

Сидя на скамейке под аккомпанимент грохочущих поездов подземки, я сосредоточенно грызла кончик шариковой ручки. Ну, вроде бы все.

А потом я открыла свою потрепанную записную книжку и стала тщательно, подряд, просматривать фамилии и телефоны всех моих друзей, хороших знакомых и просто приятелей. И думать, подходят они для моего плана, или нет. И могу ли я доверить ему или ей хотя бы часть того, что я задумала.

Это была трудная задача. Но в конце концов я, умная кошка, нашла то, что нужно!

На улице по-прежнему шел мелкий, моросящий дождик, прохожие сутулились под мокрыми куполами зонтов. Я снова жутко замерзла. К тому же я успела вымокнуть до нитки, пока шла от метро "Китай-город" до ее дома. Такси или частника я побоялась ловить – у меня в ушах все еще стоял грохот взрыва, разнесшего на молекулы мою бедную Катерину. Поэтому я торопливо, беспрестанно оглядываясь (быстро же я приобрела хреновые привычки!), шлепала по лужам, стремясь поскорее до нее добраться.

Она жила в путанице грязных проходных дворов, в одном из старых доходных домов прошлого века совсем недалеко от меня, почти на углу Солянки и Яузского бульвара. К ее дому лучше всего было проходить со стороны Солянки, в арку неподалеку от перекрестка.

Когда я до нее дозвонилась, она ничуть не удивилась, услышав меня, хотя последний раз мы с ней виделись наверное с полгода тому назад. И недовольства тем, что я собираюсь к ней нагрянуть, я в ее голосе не заметила, скорее наоборот – она явно была рада повидаться. Я, естественно не рассказала ей по телефону, что со мной приключилось. Да и рассказывать все не собиралась, зачем ей это: меньше знаешь, – лучше спишь.

Я прошмыгнула в темный, пахнущий пригоревшей капустой подъезд. Отряхнула плащ и поднялась по обшарпанной лестнице на последний, пятый этаж. Нажала белую пуговку звонка возле высокой двустворчатой двери, обитой драным черным дермантином.

За дверью послышались торопливые шаги, забрякали запоры, дверь с душераздирающим скрипом распахнулась и она, радостно улыбаясь, обняла меня прямо на пороге.

– Ух, как же я рада тебя видеть, Миц-Миц! – завопила она, втаскивая меня в квартиру.

И именно тогда я отчетливо поняла: впереди замаячил реальный шанс на спасение.

Она, не дав сказать ни слова, протащила меня в самый конец изломанного полутемного коридора коммуналки: ее комната была почти рядом с огромной, безалаберно заставленной кухней: в кухне стояло три плиты, сушились на веревках пеленки и теснились кухонные столики всех остальных семи жильцов, с которыми она делила эту некогда роскошную барскую квартиру.

В коридоре мы никого не встретили, только из-за многочисленных разнокалиберных дверей доносились невнятные голоса да детский плач.

Так же деловито она втолкнула меня в свою комнату, и немедленно заставила скинуть не только плащ, но и джинсы, и свитер, и мокрые колготки. Натянула на меня огромную, явно мужскую, мохеровую кофту, заставила залезть с ногами в старое продавленное кресло и укрыла потрепанным, но очень теплым пледом из толстой шотландки. И тут же сунула мне в одну руку фарфоровую кружку с горячим кофе, а во вторую – стопарь этак грамм на сто, полный коньяка.

– Пей, Миц-Миц. Сразу. До дна, – безапелляционным тоном заявила она, нависая надо мной.

Лучше с ней не спорить, это я знала по собственному опыту. И потому безропотно махнула стопку. Отдышавшись и запив коньяк кофе (который оказался еще и с молоком – именно так, как я люблю), я посмотрела на нее.

Она совсем не изменилась. Все такая же стройная, примерно моего роста и комплекции. Из-под темно-каштановой челки, перехваченной тонким кожаным ремешком, внимательно смотрят на меня чуть смеющиеся глаза. Хиппоза немного похожа на молодую Ахматову. Но только посимпатичней будет – у Хиппозы не такой ярко выраженный рубильник, как у покойной Анны Андреевны. И одета Хиппоза была примерно так же, как всегда: драные голубые джинсы "Рэнглер" (при этом – невообразимый клеш), поверх джинсовой же рубашки с закатанными рукавами – какой-то немыслимый вязаный то ли жилет, то ли сюртук без рукавов (явно из "сэконд-хэнд – такие сто лет, как вышли из моды), и целый хомут серебряных цепей, цепочек и побрякушек на шее. И на тонких запястьях – тоже фенечки-мулечки позвякивают.