Макроскоп

Афра стояла среди всего этого, впитывая всем своим интеллектом окружающий мир. Она ожидала увидеть все, что угодно, но только не это. Супермаркет был самый обычный, и народ в нем был самый заурядный. Куда ни глянь, всюду унылый средний класс, ничего инопланетного или хотя бы экстравагантного, если не считать того, что все выглядело несколько старомодно. Если уж здесь и должно было воссиять перед ней «откровение» Странника, то изложено было оно в весьма неочевидной форме.

Она повернулась, ища выход.

Афра считала, что видение продлится отведенное ему время, и все, что нужно ей сообщить, сообщат, какие бы действия она не предпринимала. Нужно просто переждать и сохранять при этом спокойствие.

Ее взгляд зацепился за человека, стоящего в ближайшей очереди в кассу. Нижняя часть его лица была закрыта шарфом, как в сильные холода, хотя температура в магазине была вполне приемлемой, на голове этого человека сидела лихо заломленная шелковая шляпа. Одну руку он погрузил в карман, словно рылся в поисках мелочи. Что-то было в нем знакомое.

Афра закричала от ужаса и помчалась прочь от этого человека. Плечом она больно ударилась о пирамиду бобовых консервов, лавина банок окатила ее и потекла, громыхая, вдоль по проходу. Все удивленно обернулись на шум.

– Нет! – срывающимся голосом закричала она. – Я отказываюсь! Я не хочу...

Ее отрицательная реакция была столь сильной, что окружающий ее мир задрожал, утрачивая черты реальности. Она знала, что это всего лишь видение, да к тому же для нее характерным было активное неприятие иррациональных явлений, подкрепленное сильной волей. Иллюзия имела над ней власть не дольше, чем кошмар над спящим человеком, когда тот, осознав что спит, отказывается смотреть сон дальше.

Обрел очертания зал в станции разрушителя и парящие в невесомости фигуры людей. Ей удалось вырваться.

Вначале ей показалось, что Гарольд и Беатрикс тоже в норме, но потом она заметила, что их действия – лишь реакция на события в каком-то параллельном мире. Их глаза следили за невидимыми событиями, ноги шагали по невидимой поверхности, то и дело обращались они к невидимым собеседникам, не обращая внимания друг на друга.

Иллюзии прочно удерживали их в своих объятиях.

Иво все еще играл на странном инструменте. Действовали только руки – у этого инструмента не было мундштука, как, например, у трубы – но звучание передавало гамму звуков целого оркестра, в котором доминировали четыре инструмента: скрипка, флейта, валторна и фагот. Ей удавалось разобрать даже отдельные партии. Ей показалось, что лучше всего различался фагот, она знала, что играть на нем очень непросто. Однажды ей рассказали историю о фаготисте, который сошел с ума. Сумасшествие вызвал целый ряд причин: реакция тела на звуковые колебания, постоянное напряжение губ, повышенное внутрилегочное давление – бедный фаготист задыхался между пассажами, так как у него не было времени выдохнуть полностью, и в результате мозг страдал от постоянного кислородного голодания.

Она даже в детстве не верила этой басне, но знала, что в некотором смысле фагот отрицает обычные законы музыки и только хорошей техники работы пальцев недостаточно для хорошей игры.

Она вспомнила, что – минуту назад? час назад? – слышала уже этот характерный для фагота пассаж, что очень любят композиторы, – как правило, им нравятся многоцветные тона инструмента и шутовское звучание верхнего регистра. Она слышала все это недавно, когда она была...

Козой?

Она отшатнулась от этой мысли. Очевидно, эта музыка в состоянии создать для каждого из их компании свой эфемерный мир. А Иво тоже видит галлюцинации. Он играл, но глаза двигались, губы шевелились, говоря что-то беззвучно. Скорее всего, неполная галлюцинация.

Ей удалось вырваться из кошмара, предназначенного для нее, но лучше от этого не стало. Тела их были рядом, но фактически она оставалась одна. Что же было не так? Она ведь, несомненно, должна была войти в храм науки – истории, философии, но никак не в супермаркет.

Заговорила Беатрикс. Вначале послышался смущенный смех, затем:

– Я вовсе не красивая, мне уже почти сорок.

Почти. Гротон, конечно, составил в свое время ее гороскоп, и получилась какая-то конфигурация планет под названием «качели». Смешно даже представить, но он сделал из этого вывод, что Беатрикс – его женщина. Не ошибся ли он? Похоже, что нет. А что бы он сказал о перспективах замужества, определяемых ее, Афры, датой рождения? Она никогда не признавалась ему, насколько это ее интересует.

Как бы отвечая своей жене, Гарольд произнес:

– Одну статическую щетку для Королевы.

Иво продолжал играть, магическая музыка инструмента исходила из его инструмента и уносилась в бесконечность. Слух Афры по прежнему четко различал пассажи фагота, вовсе не громкие и не резкие, а западающие ей в душу. Приглядевшись, она, казалось, рассмотрела в пальцах Иво очертания инструмента. Восьмифутовая труба, сужающаяся и загибающаяся назад, изящный изогнутый мундштук с двойным язычком, и отверстия, закрывая которые, музыкант управляет звуком.

Партия гобоя была выразительна, неповторима, задумчива, она будила воспоминания, уводила ее за собой...

Она вырвалась из объятий мелодии, не пожелав вернуться в мир иллюзий.

– Очень мило, – сказала Беатрикс, – но...

– Дрон примет командование, – ответил Гарольд.

Пауза.

– Большое вам спасибо.

Афра внимательно наблюдала за ними, отогнав навязчивую мелодию в дальние уголки сознания. Они участвовали в чем-то, она же оставалась без дела, это задевало ее, но ведь видение, которое ей подсунули, было просто неприличным. А может, ей удастся попасть в чей-нибудь сон?

– Какова оперативная задача? – спросил Гарольд.

Афра удивленно подняла брови.

– Оперативная задача? Выяснить, чем же на самом деле является...

– А мины сделают невозможными последующие атаки?

– Это зависти от...

– Что за вооружение у фелков, по сравнению с нашим?

Афра пожала плечами:

– Мне кажется, вы плохо меня слушаете, Гарольд.

– Сколько у нас времени?

Она взглянула на Иво и Беатрикс.