Страница 29 из 30
Что же касается XVIII-XIX веков, то здесь теория относительности позволяет заново оценить эволюцию представлений о пространстве, времени, математического и физического постижения мира. Такая ретроспекция помогает яснее увидеть последовательное развитие динамического понимания бытия в философии XVIII-XIX веков. Для французского материализма XVIII века бытие – это пространственное, трехмерное бытие. Гольбах, Ламетри и их последователи знали о повторении циклов во времени, но они не знали о необратимости времени как компоненте бытия. В лице Канта философия выступила против фигурировавшего в «Началах» Ньютона первого толчка, т. е. против внепространственной акции во времени, и против действия на расстоянии – вневременной акции в пространстве. У Гегеля пространство неотделимо от времени, но их связь – внешняя, время персонифицировано в непространственной эволюции абсолютного духа, пространство – статическое инобытие духа.
Теперь, когда мы знаем, что время и пространство неразделимы, нам легче увидеть и необратимую эволюцию познания пространственно-временного мира, и противоречащую ей абсолютизацию ее элементов – субъективизацию пространства и времени у Канта и разделение пространства и времени между природой и абсолютным духом у Гегеля.
Квантовая механика позволила проследить развитие понятия гетерогенности в философии XVIII-XIX веков. В первой половине XX века квантовая механика, как уже отмечалось, оказалась объектом философского обобщения по преимуществу в своей первоначальной, нерелятивистской форме. Акцент ставился на констатации связи между квантовыми объектами микромира и классическими, макроскопическими объектами. Философское обобщение достижений квантовой механики, связей между классическими и квантовыми понятиями («классический прибор», принцип соответствия) позволило увидеть в новом свете и эволюцию некоторых представлений, в частности идей гетерогенности бытия.
Вселенная, какой она представлялась Гольбаху и другим французским материалистам XVIII века, была гетерогенной в самом простом, механическом смысле. Она казалась иерархией систем, элементы которых связаны силами различной интенсивности. Переход от частицы к макроскопическому телу и дальше, к планетам, звездным системам и галактикам, не означал модификации фундаментальных законов бытия. Познание такой иерархии было делом рассудка, регистрирующего подчинение все новых явлений неизменным законам, а не разума, радикально преобразующего сами законы.
Уже Кант столкнулся с парадоксами перехода от подчиненных одним и тем же законам явлений к иным законам; с парадоксами бесконечности как симптомом такого перехода; с парадоксами разума. Анализ антиномий привел Канта к заключению: источник антиномий – уход разума от исследования своих собственных возможностей, обращение его к объективному миру. Гегель показал, что противоречия, парадоксы, антиномии, апории сохраняются и при уходе в трансцендентное. Более того, именно противоречия и служат движущей силой развития абсолютной идеи, которая является основой мирового процесса. Если Кант освобождает разум от противоречий и антиномий, приписывая их выходу разума за свои пределы, то Гегель сохраняет за разумом противоречия и антиномии.
Концепция Гегеля вводит в философию мысль о диалектическом разуме, развивающемся в противоречиях, черпающем в них свою гетерогенность и динамику и сообщающем эти свойства бытию. Она завершает переход от картины мира, в которой царят неизменные законы, распространенные на все формы бытия, к картине мира, которым управляет гетерогенная система нетождественных, переходящих один в другой законов. Но пока еще над законами природы стоят логические понятия. Завершением перехода от панлогизма Гегеля к логике, отображающей гетерогенную природу, философская мысль обязана марксизму.
Начавшееся во второй половине XX века обобщение достижений науки названо выше квантово-релятивистским. Исходные физические представления о мире, получающие более общую форму при таком обобщении, – это уже не релятивистская схема «мировых линий» при игнорировании их микроструктуры и не схема неопределенных по своим динамическим переменным процессов, которые приобретают ту или иную определенность в актах взаимодействия микрообъектов с макрообъектами при игнорировании микроструктуры последних. Теперь исходным является охватывающее весь мир взаимодействие квантованных полей, вся природа, включая все ее модусы и разграничения, включая микромир и мегамир, как арена неклассических законов.
Современная квантово-релятивистская картина природы (вернее, те тенденции, которые ведут к такой картине) противоположна гегелевскому панлогизму. Не логика управляет природой, а, напротив, природа управляет логикой, которая дифференцируется по мере приближения ко все более точному и общему представлению о мире.
В связи с этим возрастает необходимость решения философских проблем и близких к ним проблем фундаментальной науки для разработки вопросов, которые казались или действительно были частными или прикладными. Когда Гейзепберг анализирует философию Платона в связи с изложением квантовой механики, то дело здесь не только в личных интересах ученого. В тех областях, которые получили название философии науки, обобщение современных знаний неизбежно приводит к ретроспективным переоценкам, к историко-философскому, историко-научному анализу. В указанных областях в возрастающей мере поднимаются вопросы, которые нельзя рассматривать без оглядки на весь исторический путь познания.
Подобная тенденция имела место и раньше, но сейчас она стала более интенсивной и явной. Заметим попутно, что тяга к общефилософским проблемам – это не отдельные прорывы в философию, а длительная культурная традиция. Достаточно напомнить имена Ньютона, Лобачевского, а в искусстве – имена Гете, Достоевского. Но сейчас это требует систематического анализа философии в собственном смысле. Экскурсы в философию становятся обязательными для физиков, причем не только для теоретиков, но и для экспериментаторов и проектировщиков, а также для всех, кто связан в своих поисках с фундаментальной наукой. Они обязательны и для культурного творчества в целом, в частности для теории искусства – ведь интеллектуальные коллизии становятся все более существенным содержанием художественного отображения действительности в самых различных жанрах.
Конечно, научное и философское мышление не идентичны, но тенденция к их сближению лежит в самой основе необратимого движения и того, и другого.
Стремление перейти от частных эмпирических утверждений к мировоззрению рождается вместе с наукой, само появление которой связано с переходом от эмпирических утверждений к каузальным обобщениям. Но и для философии основой ее возникновения и развития явилось стремление положить в основу картины мира принципиально наблюдаемые начала. При обобщении эмпирические начала модифицируются: огонь Гераклита – не просто огонь, а эмпирически представленная трансформация всего и вся, апейрон еще дальше от эмпирии, но принципиальная связь с ней сохраняется, как и у многих других претендентов на роль общей субстанции мира. Философия идет навстречу науке, развивая и усложняя общие определения бытия и познания, выявляя их гетерогенность и демонстрируя их принципиальное единство. О познании в целом можно сказать то же, что выше было сказано о физической теории: последняя должна обладать внутренним совершенством, т. е. логически вытекать из наиболее общих принципов, и внешним оправданием, т. е. эмпирической доказательностью. И для философии, и для науки необходимы оба эти критерия, но философия идет к науке от первого в поисках второго, а наука идет к философии, исходя из внешнего оправдания, в поисках внутреннего совершенства.
В рамках античной культуры подобные встречные потоки были мало различимы по той простой причине, что в сущности они и не были потоками: интеграция эмпирических данных, как и дифференциация общих идей, происходила крайне медленно. Сама природа казалась неподвижной или движущейся циклически; соответственно и познание ее развивалось очень медленно. В средние века канонизация представлений о мире еще более затормозила основную тенденцию их развития, но не прекратила его. Воплощение в пространственно-временные образы абстрактных схем и обобщение эмпирических данных – весь этот двуединый необратимый процесс продолжался, принимая форму комментирования старых текстов, антидогматических ересей и подчас не выявлявших свою внутреннюю тенденцию эмпирических описаний.