Самурай

— Плачущий ищет того, кто будет плакать вместе с ним. Стенающий ищет того, кто прислушается к его стенаниям. Как бы ни менялся мир, плачущий, стенающий всегда будут взывать к Нему. Ради этого Он и существует.

— Я этого не понимаю.

— Когда-нибудь поймете. Когда-нибудь вы это поймете.

Взяв лошадей под уздцы, Самурай и Ниси попрощались с больным человеком, которого им уже не суждено было увидеть.

— Вы ничего не хотите передать своим близким на родине?

— Ничего не хочу. Мое сердце утешает Его образ.

Озеро сверкало в солнечных лучах. Лошади медленно брели вдоль его берега. Самурай и Ниси обернулись и увидели индейцев, которые смотрели им вслед. Среди них был и оборванный монах, опиравшийся о плечо женщины.

Третьего ноября. Чалко. Снова по той же пустыне мы направляемся в Мехико.

Четвертого ноября. Стоим под городской стеной у Мехико. Отправили посыльного, чтобы получить разрешение войти в город.

Отсюда видны улицы с высящимися шпилями соборов, белые стены. Среди врезающихся в лазурное небо шпилей — шпили Кафедрального собора, где японцы приняли крещение, монастыря, в котором мы жили.

Однако от вице-короля мы получили приказание, не заезжая в Мехико, проследовать прямо в порт Акапулько. Было сказано, что в Мехико ничего не подготовлено для приема, но каждому ясно, что это не более чем предлог, чтобы избежать встречи с японцами. Сделано это, несомненно, по указанию из Мадрида. Правда, настоятель францисканского монастыря в Мехико пожалел нас и прислал вина и еды. Двое монахов, которые привезли нам все это на ослах, передали мне письмо настоятеля. В нем он описал положение в Японии гораздо подробнее, чем мне сообщили в Риме. Это была копия донесения, посланного из францисканского монастыря в Маниле.

Гонения на христиан по всей стране начались через год после того, как мы покинули Японию. Это произошло как раз в то время, когда мы ждали отплытия из Гаваны. Именно тогда старик, сидевший в бархатном кресле, приказал изгнать из Японии не только миссионеров, но и множество верующих японцев и запретил по всей стране исповедование христианства.

Мы с посланниками тогда ничего об этом не знали. И, ничего не зная, настойчиво стремились в Испанию, к общей цели. Но мы строили призрачные замки.

В донесении говорилось, что, как только был издан приказ, миссионеров стали сгонять со всей Японии в Нагасаки. Наверное, среди них был и отец Диего, с нетерпением ждавший моего возвращения в нашей лачуге в Эдо. Я представил себе дрожащего от страха, доброго, беспомощного товарища с красными, словно заплаканными, глазами, покидающего Эдо.

Миссионеров и японских монахов собрали в Фукуде, неподалеку от Нагасаки, и в течение почти восьми месяцев держали в грязных, крытых соломой лачугах. В Нагасаки начались беспорядки, жители разделились на тех, кто отрекся от христианства, и тех, кто продолжал тайно исповедовать его. Братья нашего ордена, доминиканцы и августинцы, устроили двухдневное молебствие, а на Пасху прошли по городу с криками: «Мы мученики веры».

Седьмого ноября. Дождь. Сидевших под арестом восемьдесят восемь миссионеров и японцев посадили в пять джонок и выслали из Японии в Макао. На следующий день еще тридцать священников, монахов и японских верующих на утлом суденышке отправились в Манилу. Все они навсегда изгонялись из страны. На судне, направлявшемся в Манилу, находились также могущественные в прошлом военачальники, принявшие христианство, — князья Такаяма и Найто.

Читая донесение, я представлял себе сидевшего в бархатном кресле старика. В конце концов он все же одолел христиан, как Нерон апостолов. Но все равно мы победим в битве за человеческие души. Ему, видимо, не было известно, что, несмотря на жестокие преследования, японские верующие продолжали укрывать более сорока миссионеров. А те, в свою очередь, зная, что их ждет неминуемая гибель, были преисполнены желания отдать свою жизнь ради этой страны, вытянувшейся в море наподобие ящерицы.

Они шли тем же путем, что и Господь. В мире, где правил первосвященник Каиафа, Господа предали и в конце концов распяли на кресте. Но Он все же одержал победу в битве за души людей. Я тоже не признаю поражения.

Господи, укажи мне наконец, что я должен свершить.

Господи, да свершится воля Твоя.

Акапулько. В сверкающей бухте стоит галеон, на котором мы отправимся в Манилу. Мысы замыкают бухту с двух сторон, островки в бухте поросли оливами. Здесь теплее, чем в Мехико, расположенном на высокогорье.

Японцев поселили в казарме, они целыми днями спят как убитые. Все время спят и даже на улицу не выходят, точно изнурительное путешествие совершенно лишило их сил. Вокруг казармы тишина.

И лишь резкие крики птиц, доносящиеся из бухты, временами нарушают ее.

Отплытие ожидается через месяц. Мы снова поплывем по Великому океану, будем бороться с волнами, сносить штормы и, если будет на то воля Господня, в начале весны достигнем Манилы. Я останусь там, а японцы подыщут корабль и вернутся на родину. Расставшись с ними, я, исполняя наказ дяди и отцов ордена, буду жить в белокаменном монастыре с хорошо ухоженными цветочными клумбами…

Господи, укажи, что я должен свершить?

Господи, да свершится воля Твоя.