Страница 6 из 74
— Кто вам говорит, — сказал он, ударяя себя по широкой груди с шелковыми буфами, — кто вам говорит, что мы не желаем свободы Голландии? Мы желаем так же горячо, как и вы, вернуть ее государству, но только хотим достичь этого другим, более прямым путем, нежели Оранский…
— Прям ли, или крив ваш путь, господин, — прервал его ван дер Верфф, — я не стану здесь разбирать. К сожалению, я знаю наверное только одно, что это непрочная бревенчатая мостовая.
— Но она приведет нас к сердцу Филиппа, нашего и вашего короля!
— Да, если бы только у него было то, что мы в Голландии называем сердцем! — ответил Верфф с горькой улыбкой.
Но Вибисма с волнением закинул голову и сказал с упреком:
— Господин бургомистр, вы говорите о венчанном короле, которому мы клялись в верности.
— Дворянин Матенессе, — произнес ван дер Верфф с глубокой грустью в голосе; он выпрямился во весь рост, скрестил руки и смотрел прямо в глаза дворянину. — Я говорю о притеснителе, кровавый совет которого объявил достойными казни преступниками всех и все, что носит название нидерландского, и вас вместе со всеми нами; о притеснителе, который с помощью Альбы[8], этого свирепого дьявола, обезглавил и повесил десять тысяч честных людей, а другие десять тысяч лишил имущества и изгнал из страны. Да, я говорю о нечестивом тиране…
— Довольно! — воскликнул рыцарь, хватаясь за рукоятку своего кинжала. — Кто дает вам право…
— Вы хотите спросить, кто дает мне право говорить такие горькие истины? — прервал собеседника господин Питер, стараясь встретиться своим мрачным взглядом с его взором. — Кто дает мне такое право? Это право дают мне немые уста моего честного отца, обезглавленного из-за своей веры, это право дает мне произвол, который без судебного приговора изгнал из страны меня и моих братьев, это право дают мне клятвы, нарушенные испанцами, разорванные освободительные хартии этой страны, нужды каждого угнетенного, который погибнет, если мы не спасем его.
— Вы не спасете его, — ответил Вибисма более спокойным тоном. — Стоящую на краю пропасти толпу вы толкаете в самую бездну и погибнете вместе с ней!
— Мы кидаем жребий: может быть, вытянем свое спасение, может быть, погибнем вместе с теми, ради которых мы готовы умереть.
— Вы говорите так, а между тем связали ваше существование с жизнью молодой цветущей женщины.
— Господин барон, вы явились к бургомистру как истец, вы переступили этот порог не в качестве гостя или друга.
— Совершенно верно, но я явился к главному лицу этого прекрасного и несчастного города с добрым намерением, чтобы предостеречь его. Однажды вы спаслись от грозы, но над вашими головами собираются новые тучи, гораздо более грозные.
— Мы их не боимся.
— Все еще не боитесь?
— Теперь с полным основанием еще меньше, чем прежде.
— Значит, вы не знаете, что брат принца…
— Людвиг Нассауский[9] четырнадцатого числа произвел большое нападение на испанцев, и наше дело в отличном положении…
— Сначала оно действительно было недурно.
— Вести, которые пришли вчера вечером…
— Наши пришли сегодня утром.
— Вы говорите сегодня утром, и что же?…
— Войско принца было разбито и совершенно рассеяно на Моокской равнине. Сам Людвиг Нассауский остался на поле битвы.
Ван дер Верфф с силой оперся руками о письменный стол. Свежий цвет его щек и губ сменился матовой бледностью; губы его приняли выражение боли, когда он спросил:
— Людвиг погиб? Наверняка погиб?
— Погиб, — ответил барон решительно и угрюмо. — Мы были противниками, но Людвиг был славным воином. Я оплакиваю его вместе с вами.
— Умер! Любимец Вильгельма умер! — бормотал про себя бургомистр словно во сне. Потом мощным усилием воли он овладел собой и сказал твердо: — Простите, благородный господин! Часы бегут. Мне пора идти в ратушу.
— И, несмотря на мои вести, вы будете продолжать агитировать за отпадение от Испании?
— Да, господин, как истинный голландец!
— Но вспомните судьбу Гарлема[10].
— Да, я помню сопротивление его граждан и спасение Алькмара[11].
— Заклинаю вас всем святым, — воскликнул барон, — одумайтесь!
— Довольно, господин барон, мне пора в ратушу!
— Нет, еще одно слово! Одно только слово! Я знаю: вы клеймите нас прозвищами глиппер и отщепенец и не только еще такими, но вы осуждаете нас напрасно. Это так же истинно, как и то, что я верю в Божье милосердие. Нет, господин Питер, нет, я не изменник! Я люблю так же горячо, как и вы, свою страну и ее смелый трудолюбивый народ, потому что и в моих жилах течет его кровь. Я принял участие в подписании «Компромисса»[12].
Вот я стою перед вами. Взгляните на меня! Разве я похож на Иуду? Разве я похож на испанца? Разве вправе вы сердиться на меня за то, что я остаюсь верен клятве, данной королю? С какого это времени в Нидерландах начали играть присягой? Вы, друг Оранского, только что объявили, что всякому предоставляете держаться той веры, какой он держится, и я не хочу в этом сомневаться. Так вот, я твердо держусь старой церкви: я католик, и останусь католиком. Но в эту минуту я признаю откровенно, что так же, как вы, я ненавижу инквизицию и кровавые деяния Альбы. Они так же мало относятся к нашей религии, как иконоборство к вашей. Так же, как и вы, я уважаю конституцию нашей страны. Вернуть ее — настолько же моя цель, как и ваша. Но разве удастся нам, маленькой кучке народа, долго сопротивляться могущественнейшему в мире государству? Пусть мы победим один, два, три раза, за разбитым войском последуют два новых, еще более сильных. Силой мы не добьемся ничего, но, может быть, многого добьемся разумными уступками и мудрыми действиями. Казна Филиппа пуста; войска его нужны ему и в других странах. Ну, значит, нам надо воспользоваться его трудностями! Заставим же вернуть утраченную конституцию всякому отпавшему от него владению, которое возвратится к нему. Купим же на то, что осталось у нас от древнего богатства, из его рук те права, которые он присвоил себе в борьбе с восставшими. У меня и у моих единомышленников вы найдете открытую кассу. Ваш голос имеет большое значение в городском совете, вы друг Оранского, и если бы вы были в состоянии склонить его…
— На что, благородный господин?
— Войти в соглашение с нами. Мы знаем, что в Мадриде умеют ценить его по достоинству и боятся его. Как первое условие, мы поставим полное прощение ему и его приверженцам. Король Филипп, я знаю это, возвратит ему свою благосклонность…
— Примет его в свои объятия, чтобы задушить! — решительно ответил бургомистр. — Неужели вы забыли прежние ложные обещания прощения, неужели вы забыли судьбу Эгмонта и Горна[13], благородного Монтиньи[14] и других сеньоров? Они решились поверить, но попались в логовище тигра. То, что мы выкупим сегодня, наверное отберут у нас завтра, так как, есть ли для Филиппа какая-нибудь священная клятва? Я не государственный человек, но я знаю вот что: если бы он даже вернул нам все права, он никогда не возвратит нам одного, без которого жизнь ничего не стоит.
— Чего, господин Питер?
— Право веровать так, как нам велит сердце. Вы мыслите по-своему честно, благородный господин, но вы верите испанцам, а мы нет, и если бы мы так поступили, то были бы обмануты, как дети. Вам нечего бояться за вашу религию, а мы должны бояться. Вы думаете, что решение нашей борьбы зависит от числа войск и могущества золота, мы же утешаем себя надеждой, что Бог наконец поможет и даст победу справедливому делу смелого народа, который готов за свою свободу умереть тысячу раз. Вот мое убеждение, и его я буду защищать в ратуше.
8
Альба Альварес де Толедо (1507-1582) — герцог, испанский полководец, правитель Нидерландов в 1567-1573 годах. Пытался подавить вспыхнувшую в 1566 году Нидерландскую буржуазную революцию.
9
Людвиг Нассауский (1538-1574) — брат и близкий соратник Вильгельма Оранского, талантливый военачальник.
10
Гарлем (Хаарлем) — голландский город, первым оказавший серьезное сопротивление продвигающимся на север войскам Альбы. Осада Гарлема затянулась на целых семь месяцев. В его обороне участвовали даже женщины и девушки, объединенные в особый отряд, которым командовала пятидесятилетняя Кенау Хасселар. Лишь голод вынудил гарлемцев сдаться 12 июля 1573 года. Альба «помиловал» жителей из опасения усиления всеобщего недовольства голландцев, ограничившись лишь несколькими показательными казнями и контрибуцией в сто тысяч золотых. Однако 2300 солдат (среди них находились валоны, немцы, англичане) были полностью зверски перебиты.
11
Город Алькмар испанцы осаждали с августа по октябрь 1573 года. Альба объявил о своем намерении поголовно истребить всех его жителей, поскольку его «мягкость» в Гарлеме оказалась «бесполезной». Но прорыв плотин гёзами и угроза затопления города заставили испанцев отойти. «От Алькмара пошла победа», — говорили в Голландии.
12
Известный под названием «Компромисс», или «Соглашение», документ в 1566 году был составлен группой дворян-протестантов так, чтобы под ним могли подписаться и недовольные Филиппом II католики. Главным требованием была отмена инквизиции. Образовавшийся на основе этой программы дворянский союз пользовался поддержкой крупных вельмож. Не решаясь еще открыто возглавить движение, Оранский предложил дворянскому союзу подать петицию правительнице Маргарите Пармской, принявшей ее и пообещавшей добиваться от короля смягчения указов против еретиков, изданных, начиная с 1525 года, Карлом V .
13
Эгмонт Ламораль, граф (1522-1568), Горн Филипп де Монморанси, граф (1518-1568) — знатнейшие нидерландские вельможи, шлатгальтеры (наместники) крупнейших нидерландских провинций, казнены герцогом Альбой как сторонники оппозиции и враги Испании.
14
Монтиньи Флоран де Монморанси, барон (1527-1570) — младший брат Горна, арестован спустя 12 дней после ареста Эгмонта и Горна и в 1570 году тайно удавлен по приказу Филиппа II .