Уарда

Рамери выпустил из рук свой конец и последовал за Мена. Отважному юноше, который еще в Доме Сети делал успехи в гимнастических играх, сравнительно легко удались эти страшные прыжки, а фараон вскоре уже коснулся ногами спасительной земли. Тогда и Рамери последовал за ним, а потом очутился на земле Мена, и его верная жена уже обтирала пот с его опаленного лба.

Рамсес тотчас бросился к северному крылу дворца, где находились покои Бент-Анат. Он нашел ее уже вне опасности.

Но она в отчаянии ломала руки, потому что юная Уарда, которая разбудила ее и вместе со своим отцом помогла ей спастись, сама исчезла в ревущем пламени. Кашта бегал взад и вперед вдоль полыхающей стены и в отчаянии рвал на себе волосы; он то громко звал свою дочь, то прислушивался, затаив дыхание. Лезть наугад в пылающий со всех сторон дворец было бы явным безумием.

Фараон, увидев несчастного отца, поставил его во главе целого отряда воинов, приказав им разломать стену в том месте, где находились комнаты Бент-Анат, в надежде спасти исчезнувшую девушку.

Кашта попросил, чтобы ему дали секиру, и держал ее наготове. Вдруг ему показалось, что за одной из ставен нижнего этажа, плотно закрытых по распоряжению Катути, послышался слабый стук. Он кинулся к окну.

Стук повторился. Сомнений быть не могло! Рыжебородый воин заложил секиру между стеной и ставней и рванул ее изо всех сил. Ставня упала на землю, из окна вырвался столб черного дыма, и в его густых клубах показался человек – он едва стоял, держа на руках Уарду.

Кашта одним прыжком ворвался в горящую комнату, где с потолка сыпался град раскаленных углей, и успел выхватить свою дочь из рук ее полузадохнувшегося от дыма спасителя, который уже терял сознание. Выскочив наружу со своей драгоценной ношей, он слегка коснулся губами закрытых век дочери. На глазах у сурового воина выступили слезы: в эту минуту перед ним встал образ женщины, родившей его дочь; как одинокая пальма, украсила эта женщина его жизненный путь, похожий на унылую пустыню.

Всего несколько мгновений простоял он так, охваченный внезапными воспоминаниями. Бент-Анат приняла у него из рук Уарду, а он побежал обратно к пылающему дворцу.

Он сразу узнал спасителя своей дочери – это был жрец Небсехт. С тех пор как он и Пентаур встретились с Бент-Анат у горы Синай, Небсехт сопровождал дочь фараона как врач. Когда Кашта сорвал ставню, в окно хлынул поток свежего воздуха, и теперь вся комната была объята пламенем. Но Небсехт был еще жив – его стоны отчетливо доносились сквозь треск горящего дерева. Кашта бросился к окну. Стоявшие рядом люди увидели, что потолочные балки в комнате начали гнуться, и послышались предостерегающие крики. Заметил это и Рамсес. Он тотчас приказал Кашта вернуться. Однако рыжебородый воин уже сидел верхом на подоконнике и крикнул вниз:

– Своей кровью обязан я этому человеку! Дважды спас он мою дочь, и теперь я должен вернуть ему долг!

С этими словами он исчез в море огня и дыма. Вскоре он снова показался недалеко от окна, держа на руках Небсехта. Белая одежда жреца уже тлела во многих местах. Видно было, как воин с большим трудом все ближе и ближе подбирался к окну. Около сотни воинов и с ними Пентаур бросились к дворцу, чтобы помочь Кашта, и приняли из его рук едва живого врача, как только воину удалось перекинуть его через подоконник. А когда сам он уже собирался выпрыгнуть из окна, со страшным грохотом обрушились балки и погребли под своими обломками честного сына парасхита.

Пентаур велел отнести своего друга в палатку и помог врачам перевязать его раны и ожоги.

Когда послышались крики «Пожар!», поэт сидел в палатке у верховного жреца, куда они вместе пришли после пира. Амени сообщил Пентауру, что он вовсе не сын садовника, а отпрыск одного из знатнейших родов страны. Это сразу меняло всю внешнюю сторону его жизни. Слова Амени переносили его из грязи нищеты в блестящие залы дворцов. И все же Пентаур не обнаружил ни изумления, ни особой радости – настолько привык он принимать и горе и радость не по внешним их проявлениям, а лишь через призму своих душевных переживаний.

Услыхав крики, он бросился к охваченному пламенем дворцу и, увидев, какая опасность нависла над Рамсесом, возглавил большую толпу подоспевших из лагеря воинов и пытался помочь фараону, проникнув внутрь здания. Среди последовавших за ним колесничих был и легкомысленный сын Катути. Юноша отличился в битве при Кадеше и решил воспользоваться новой возможностью еще раз доказать свою отвагу и мужество. Рушащиеся стены преграждали дорогу этим смельчакам, отступившим лишь после того, как многие из них задохнулись в дыму или были раздавлены горящими балками. В числе первых расплатившихся жизнью за свою отвагу был брат Неферт, сын Катути.

Уарду перенесли в ближайшую палатку. Ее прелестная головка покоилась на коленях Бент-Анат, а Неферт пыталась вернуть ее к жизни, натирая ей виски какой-то крепкой эссенцией. Губы девушки еле заметно шевелились. В своем воображении она снова видела все то, что ей пришлось пережить и выстрадать за последний час. Ей вспоминалось, как она вместе с отцом бежала через палаточный городок, как они бросились к покоям Бент-Анат и отец выломал запертые Катути двери. Она видела разбуженную дочь фараона, которая вместе со своей свитой выбежала вслед за ней из дворца. Как это бывает во сне, она вспомнила об охватившем ее страхе, когда уже у самой двери, где ее ждало спасение, она вдруг спохватилась, что оставила в своем сундуке драгоценность – единственную вещь, доставшуюся ей в наследство от матери, вспомнила, как она сразу повернула назад и заметил это лишь врач Небсехт.

Еще раз пережила она те страшные мгновения, когда шарила в сундуке, тот ужас, который охватил ее, когда, уже спрятав драгоценность на груди, она вдруг увидала, что клубы густого дыма и языки пламени преграждают ей путь. Она почувствовала, как силы оставили ее, и ей показалось, будто странный жрец, облаченный во все белое, взял ее на руки. Еще раз всплыли перед ней его глаза, смотревшие на нее с неизъяснимой нежностью; губы ее тронула благодарная улыбка, но вместе с тем легкое недовольство отразилось на ее лице, когда она вспомнила об осторожном поцелуе, сорванном с ее губ перед тем, как она оказалась в сильных руках отца.

– До чего же она прелестна, – задумчиво проговорила Бент-Анат, обращаясь к Неферт. – Пожалуй, бедный Небсехт не ошибался, когда говорил, что ее мать была дочерью какого-то чужеземного вельможи. Видала ли ты когда-нибудь такие изящные ручки и ножки? А кожа – она прозрачна, как финикийская эмаль.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Пока подруги хлопотали вокруг бесчувственной Уарды, всеми силами стараясь вернуть ее к жизни, Катути беспокойно ходила взад и вперед по своей палатке.

После того как она выскользнула из палатки, чтобы поджечь дворец, отчаянные крики маленького Шерау разбудили ее дочь. Поэтому, когда она, дрожа всем телом, с черными от сажи руками вернулась со своего преступного дела, она увидела, что ложе Неферт пусто.

И вот теперь она напрасно ждала Нему и Паакера.

Домоправитель, которого она уже несколько раз посылала к везиру, приходил ни с чем, так как Ани не вернулся в свой шатер. А в последний раз он сказал, что видел посреди дороги труп старой Хект.

Сердце вдовы дрогнуло. Мрачные предчувствия заползли ей в душу, когда она услышала крики людей, суетившихся вокруг горящего дворца. А неумолчная дробь барабанов и трубы воинов, спешивших на помощь к фараону, приводили ее в ужас.

Вдруг до ее слуха донесся глухой грохот обрушившихся стен и балок. На тонких губах вдовы появилась улыбка, и она подумала: «Должно быть, сейчас под обломками дворца погребены фараон и мой милый зять. Ну что ж, ведь если мы не стали жертвами позора, то это отнюдь не его заслуга. А после всего, что произошло при Кадете, он стал бы льнуть к своему терпеливому повелителю, как телок к пасущейся корове».