Обрученные

– Я едва могу поверить, что передо мной тот самый человек, который не далее чем две недели назад во всеуслышание заявлял, что не намерен торопиться с женитьбой. А теперь вы намерены связать себя на всю жизнь с женщиной, чей дядя – обыкновенный вымогатель? – Эвард покачал головой. – Три года я состою у вас на службе, и за это время я слышал от вас немало безумных идей, но такого еще слышать не приходилось.

– Разве хоть одна из этих безумных идей не сработала? – лукаво спросил Гай.

– Нет, но порой нам лишь чудом удавалось избежать смерти.

Оставив попытки убедить Эварда в достоинствах своего плана, Гай поднялся, давая понять, что разговор закончен.

– Постарайся этой ночью еще раз встретиться с нашим шпионом и рассказать ему все, что я сообщил тебе. Надо, чтобы он тоже был в курсе событий.

– Хорошо, милорд, – Эвард направился к двери, однако Гай окликнул его.

– И еще, Эвард, – Гай расстегнул ремень и положил меч рядом с кроватью, а кинжал засунул под подушку. – Лучше позаботься о собственной безопасности, друг мой. Я нужен Лонсдейлу живым, но к тебе это не относится. Твоя внезапная смерть его только обрадует.

Несколько часов спустя звук тяжелого удара разбудил Гая, и он потянулся к кинжалу, не успев даже открыть глаз. Комнату окутывал кромешный мрак. Гай прислушался, но его окружала ничем более не нарушаемая тишина. Странное оцепенение сковывало члены Гая, и, не в силах сопротивляться внезапно навалившейся небывалой усталости, он вновь погрузился в забытье.

Гаю снился удивительный сон: его несли два человека, держа за руки и за ноги, как выносят раненых с поля битвы. Но он не был ранен; кроме того, находились они вовсе не на открытом воздухе. Мимо него проплывали покрытые плесенью стелы узкого коридора. Впереди можно было различить силуэт третьего человека, факелом освещавшего их путь. Почему-то Гай не мог сосредоточить взгляд на пламени – оно танцевало перед его глазами неясным расплывчатым пятном. Гай перевел взгляд наверх, на сводчатый потолок, и им овладело чудесное ощущение необыкновенной легкости. Казалось, он может полететь, если захочет. Внезапно несущие его люди ускорили шаг, голова у него закружилась, и он вновь вынужден был закрыть глаза.

– Снимите с них одежду, – донесся откуда-то издалека незнакомый голос, после чего воцарилась долгая тишина. Блаженное чувство невесомости покинуло Гая, теперь его тело, казалось, налито свинцом. Он не смог бы пошевелиться, даже если бы захотел. Что за глупый сон!

Щеки Гая коснулось что-то теплое и нежное, источающее цветочный аромат, и рядом с ним кто-то заворочался и тихо вздохнул. Этот сон не так уж плох.

Женщина!

Он так долго обходился без женщин, что теперь видит их во сне. Что ж, скоро все изменится – ему помогут зеленые глаза и длинные, длинные каштановые волосы. Гай вновь потерся щекой о мягкую кожу, надеясь вызвать еще один тихий вздох. Услышав его, он улыбнулся.

Его веки были налиты невыносимой тяжестью, он едва мог разлепить их. С трудом открыв глаза, он удивился, различив серый утренний свет, струящийся в окно. Еще удивительнее было то, что вечером окно было расположено иначе. Впрочем, все это не имело никакого значения, пока его голова покоилась на женской груди. На груди Клаудии. Какая еще женщина могла появиться в его сновидении?

Сердце Гая забилось чаще. В его жизни не было места случайным, незапланированным событиям, а если порой они и происходили, то со временем становился очевиден их потаенный смысл. Гай всегда верил посылаемым свыше тайным знакам судьбы, а этот сон был явным предзнаменованием. Теперь он понял, что истинной, неведомой ему ранее причиной приезда в Лонсдейл была Клаудия. Она предназначена ему в жены.

И, судя по присутствию в его сне, Клаудия знала свою судьбу и приветствовала ее. Она скрепила их союз вчера днем, во время встречи в саду, вернув ему поцелуи с такой страстью, что в нем проснулся яростный огонь желания. Он готов был овладеть ею прямо там, на садовой скамейке. Теперь же, когда Гай знал, что Клаудия скоро станет его на всю жизнь, ему вполне достаточно было прикасаться к ней. Заключив девушку в объятия, он крепко прижался к ней, и его рука скользнула по ее спине. Она была обнажена – так же, как и он. Когда Гай понял это, у него вырвался негромкий стон наслаждения.

Чтобы увидеть Клаудию, Гай приподнялся на одном локте, мимоходом удивившись, почему для этого ему понадобилось такое усилие и почему комната ходит ходуном, как палуба корабля в сильный шторм. Клаудия спала, и ее длинные ресницы слегка подрагивали, как крылья бабочки. Гай коснулся ее лица, но рука почему-то плохо слушалась его. Кожа у нее была нежна, как лепестки роз. Гай провел рукой по ее шее, но движения давались ему с трудом, и он с недоумением остановился. Проклятие, его собственное тело не хочет ему повиноваться, а ведь он мечтал поразить воображение Клаудии своим любовным искусством, своим опытом, приобретенным за долгие годы. Она все еще спала.

– Клаудия! – тихо позвал ее Гай.

Ее ресницы дрогнули, как будто ей, как и Гаю немного раньше, тяжело было открывать глаза. Прижавшись к нему теснее, она опять легко вздохнула.

Это движение, полное бессознательной нежности, оказало на Гая потрясающий эффект: кровь запульсировала в венах, и волна желания накрыла его с головой.

– Проснись, Клаудия, – произнес он. Членораздельная речь давалась ему с трудом. Вообще в этом сне явно было что-то не то.

Клаудия повернулась к нему, и он забыл о своем внезапно возникшем беспокойстве. Ее зеленые глаза, напоминающие драгоценные камни, светились изумрудным блеском. Они были так чисты, что Гаю показалось, будто он заглядывает ей в самую душу. Здесь, в Лонсдейле, подумал Гай, Клаудия всегда старалась укрыться в собственном одиночестве, спрятаться от толпы, слиться с тенью. Она предпочитала сумрак, который помогал ей избегнуть чужих взглядов. Гаю захотелось вывести ее из мрака! к солнечному свету. Он вернет Клаудию к жизни. Он вновь научит ее улыбаться.

Он коснулся ее губ, затем скользнул вверх по щеке, и Гай опять поразился, насколько нежна ее кожа. Однако губы Клаудии оставались неподвижны, и безмятежное выражение лица не изменилось. Она не выглядела счастливой. Гай торжественно пообещал себе, что наполнит жизнь Клаудии смехом и радостью.