Метод Блессингтона

Если мы захотим сделать небольшой сентиментальный экскурс в идиллическое и уже туманное прошлое, то обнаружим, что когда-то у них все-таки была своя функция. Пока молодые работали в поле, старики могли присматривать за хозяйством. Но даже этой функции сегодня уже не существует. У нас есть сотня гораздо лучших приспособлений для ведения хозяйства, и обходятся они гораздо дешевле. Неужели вы можете ставить это под сомнение?

— Я не знаю, — упрямо повторил мистер Тредуэлл. — Вы утверждаете, что люди — машины, и я никак не могу с этим согласиться.

— Боже мой! — воскликнул Банс. — И не говорите мне, что вы воспринимаете их иначе. Конечно, все мы — машины, мистер Тредуэлл.

Уникальные и удивительные, признаю, но все-таки машины. Ну, посмотрите на окружающий вас мир. Это огромный организм, состоящий из легко заменяемых частей, которые изо всех сил стремятся производить и приобретать, производить и приобретать, пока не состарятся. Разве кто-нибудь позволит, чтобы изношенная деталь оставалась на прежнем месте?

Нет, конечно! Ее необходимо устранить, чтобы организм не перестал нормально функционировать. Важен весь организм, мистер Тредуэлл, а не какая-то его отдельная часть. Неужели вы этого не понимаете?

— Я не знаю, — неуверенно произнес мистер Тредуэлл. — Я никогда не думал об этом так, как вы. Трудно все это с ходу осмыслить.

— Я понимаю, мистер Тредуэлл, но это входит в метод Блессингтона: дать спонсору возможность полностью оценить огромную значимость его вклада во всех отношениях — не только с той точки зрения, что он даст лично спонсору, но и с той, какую пользу он принесет всему общественному организму. Подписывая обязательство при вступлении в наше Общество, человек совершает поистине самый благородный поступок в своей жизни.

— Обязательство? — спросил мистер Тредуэлл. — Какое обязательство?

Банс вытащил отпечатанную форму из ящика своего стола и осторожно положил ее перед мистером Тредуэллом, чтобы тот мог ее изучить. Мистер Тредуэлл прочитал ее и аж подскочил от удивления.

— Но здесь сказано, что я обязуюсь платить вам две тысячи долларов ежемесячно, начиная с этого момента. Вы ведь никогда не упоминали мне о такой сумме!

— Но ведь у нас не было случая поговорить об этом прежде, — ответил Банс. — В течение некоторого времени один из наших комитетов изучал ваше финансовое положение и счел, что вы можете выплачивать эту сумму денег без особого труда и напряжения.

— Что вы имеете в виду — без особого труда и напряжения? — резко спросил мистер Тредуэлл. — Две тысячи долларов — это большие деньги, как ни посмотри.

Банс пожал плечами.

— Сумма каждого обязательства определяется финансовыми возможностями спонсора, мистер Тредуэлл. Запомните: то, что вам может показаться слишком большой суммой, многим другим спонсорам, с которыми я имел дело, несомненно, покажется пустяком.

— И что же я получу взамен?

— В течение месяца после подписания обязательства с делом вашего тестя будет покончено. Сразу же после этого вам надлежит выплатить сумму обязательства полностью. Затем ваше имя будет внесено в список наших спонсоров, на этом все и закончится.

— Не нравится мне, что мое имя будет куда-то там внесено.

— Я способен оценить это, — сказал Банс. — Но позвольте мне напомнить вам, что пожертвование в благотворительную организацию, вроде нашего Геронтологического общества, не облагается налогом.

Пальцы мистера Тредуэлла мирно покоились на листе с текстом обязательства.

— Теперь, в порядке дискуссии, — проговорил он, — допустим, некто подписывает все эти бумаги и потом не платит. Думаю, вы знаете, что с подобных обязательств по закону налоги не берутся, не так ли?

— Да, знаю, — с улыбкой произнес Банс, — я знаю и то, что огромное количество организаций не могут получить по тем обязательствам, которые давались им с явно честными намерениями. Но Геронтологическое общество никогда не сталкивалось с подобными трудностями. Нам удается их избежать — мы напоминаем всем спонсорам, что молодые люди, если они легкомысленны, могут умереть так же неожиданно, как и старые... Нет, нет, — сказал он, придерживая бумагу, — достаточно вашей подписи внизу.

Когда через три недели тестя мистера Тредуэлла нашли утонувшим у основания пирса в Восточном Сконсетте (старик регулярно ловил рыбу с пирса, хотя всевозможные местные авторитеты не раз говорили ему, что рыбалка там плохая), этот случай был надлежащим образом зарегистрирован в официальных документах архива Восточного Сконсетта как “смерть в результате непреднамеренного погружения в воду”, и мистер Трэдуэлл лично занимался организацией похорон, продумывая все до мелочей. И именно на похоронах у него впервые возникла мысль. Это была мимолетная и неприятная мысль, но достаточно тревожная — он даже споткнулся, входя в церковь. Однако при всем смятении, которое он испытывал в тот момент, отогнать ее оказалось не так уж трудно.

Несколько дней спустя, когда он вновь сидел на своем привычном рабочем месте, мысль неожиданно вернулась. На сей раз от нее не так уж легко было избавиться. Она разрасталась и разрасталась в его сознании, до тех пор пока не приобрела устрашающие размеры и не заполнила собой все то время, когда он бодрствовал, и пока не превратила его сон в серию жутких кошмаров.

Он знал, что есть только один человек, который может все ему объяснить; и вот он появился в офисах Геронтологического общества, сгорая от одного желания — только бы Банс объяснил. Он плохо помнил, как вручил Бансу чек и положил в карман расписку.

— Есть одна вещь, которая меня беспокоит, — сказал мистер Тредуэлл, перейдя сразу к делу.

— Да?

— Помните, вы рассказывали мне о том, сколько стариков будет у нас через двадцать лет?

— Конечно.

Мистер Тредуэлл несколько ослабил ворот рубашки, чтобы он не так сильно сдавливал горло.

— Ну как вы не поймете? Ведь я стану одним из них!

Банс кивнул.

— Если вы станете достаточно хорошо следить за собой, то у вас не будет никаких причин им стать, — подчеркнул он.

— Вы никак не уловите мою мысль, — настойчиво повторил мистер Тредуэлл. — Ведь тогда я окажусь в таком положении, когда мне все время придется беспокоиться о том, как бы кто-нибудь из вашего Общества не пришел и не подкинул моей дочери или моему зятю ваши идеи.

Это ужасно — всю свою оставшуюся жизнь беспокоиться об этом.

Банс медленно покачал головой.

— Вы не можете так думать, мистер Тредуэлл.

— Почему же я не могу?

— Почему? Представьте себе свою дочь, мистер Тредуэлл. Представили?

— Да.

— Вы помните ее милым ребенком, который изливал на вас свою любовь в ответ на вашу? Очаровательной молодой женщиной, которая только переступила порог супружеской жизни, но которая всегда стремится приехать к вам, стремится дать вам понять, как сильна ее привязанность к вам?

— Я это знаю.

— Можете ли вы мысленно представить себе ее мужа — этого молодого парня, настоящего мужчину? Разве не ощущаете вы теплоту его рукопожатия, когда он приветствует вас? Разве вы не знаете, как он вам благодарен за материальную помощь, которую регулярно получает от вас?

— Думаю, да.

— Теперь скажите честно, мистер Тредуэлл, можете ли вы себе представить, чтобы кто-то из этих любящих и преданных молодых людей мог сделать хотя бы что-то — самый пустяк, — что навредило бы вам?

Чудесным образом ворот рубашки вдруг перестал сильно впиваться в горло, холод вокруг сердца исчез.

— Нет, — уверенно произнес он. — Не могу.

— Великолепно, — сказал Банс. Он сидел, далеко откинувшись в своем кресле, и улыбался. Его улыбка была по-доброму мудрой.

— Ухватитесь за эту мысль, мистер Тредуэлл, дорожите ею и никогда с ней не расставайтесь. Она будет вам успокоением и утешением до конца дней.