Страница 5 из 44
В церкви мне показалось, будто огромное покрывало опустилось мне на плечи, сковало и спеленало, сделав пленником воспоминаний. Я видел малыша, преклонившего колени у алтаря и читающего «Отче наш» в ожидании Дона[24] Доминго и его уроков катехизиса. Наверное, он уже давным-давно умер, наш добрейший наставник, который так мечтал, что я поступлю в семинарию. Дон Доминго воображал, будто знания катехизиса и молитв достаточно, чтобы стать одним из князей церкви, словно позабыв, каких усилий ему самому стоило получить место приходского священника в храме Хуан де Ла Пальма, святилище его обожаемой Армагурской Девы. Добряк искренне не понимал, что у мальчишки могут быть более честолюбивые стремления, нежели просто жить до конца дней своих под покровительством Богоматери. Под пристальным взглядом служителя, видимо, угадавшего во мне иностранца, я медленно и осторожно шел от колонны к колонне, и каждый уголок навевал воспоминания, от которых комок подкатывал к горлу. И лишь склонившись у алтаря, я впервые заметил того типа. Я слегка потерял равновесие, голова отклонилась чуть влево, и на долю секунды перед глазами мелькнула тень, сразу метнувшаяся за колонну. В первую минуту мне захотелось подойти и сразу выяснить, не соглядатай ли это, но это значило бы поддаться панике. Стоит почувствовать себя загнанной крысой — и нервы мигом полетят к чертям. И я продолжал медленно прогуливаться по церкви, стараясь выглядеть спокойным и равнодушным. Тем не менее, забредя в какой-нибудь тенистый уголок, я не упускал случая понаблюдать за возможным преследователем. Он тоже напускал на себя безразличный вид, но, когда я скрывался из глаз, явно озирался и нервничал и, лишь снова увидев меня, успокаивался. Да, теперь уж ясно как Божий день, что парень следит за мной… Хотя совершенно немыслимо, чтобы Лажолет мог проведать о моем приезде в Севилью. Меня терзало желание немедленно узнать правду, но для этого надо подловить преследователя и вытрясти из него признание, чего именно он от меня хочет.
Этот тип так действовал мне на нервы, что я больше не мог сдерживаться. Может, с моей стороны это и глупо, но я должен был проверить что к чему. Я вышел из церкви, но тут же спрятался в нише портика и стал ждать. Парень тут как тут. Похоже, мое внезапное исчезновение сбило его с толку и почти испугало. Он внимательно оглядел всю площадь, недоумевая, куда я мог подеваться. Наконец, когда незнакомец уже собрался уходить, я незаметно вырос у него за спиной и тихо проговорил:
— Вот он я, приятель…
Парень подпрыгнул, словно невзначай наступил на змею, повернулся и ошарашенно уставился на меня.
— Но… но, сеньор… я… я вас не знаю…
— Так вы, стало быть, очень хотели познакомиться, раз ходили за мной по пятам по всей церкви? А может, и с тех пор, как я вышел из гостиницы?
— Клянусь вам…
Но я взял парня за руку, так и не дав ему закончить фразы.
— А ну, пошли!
Он вяло попробовал сопротивляться, но быстро понял, что удрать не выйдет.
— Оставьте меня в покое, или я позову полицию… — жалобно заныл он.
— Черта с два!
Удар попал в цель. Незнакомец вдруг прекратил борьбу, по-видимому, смирившись с неизбежным.
— Куда вы меня поведете? — пробормотал он.
— Выпить по стаканчику.
Ответ, видно, совсем выбил его из колеи. Парень просто не в состоянии понять, что происходит. И вот, взявшись под ручку, мы пересекли площадь Ла Пальма и вошли в маленькое, затененное кафе. Там мы устроились за столиком подальше от двери, под самой афишей, оповещающей, что Мигель-Луис Домингин намерен участвовать в корриде в первое воскресенье ярмарки в севильской Маэстрансе. Хозяин кафе явно не расположен суетиться понапрасну, и, даже не поднявшись с табурета за стойкой бара, спросил:
— Господам не угодно чего-нибудь выпить?
По тону кабатчика совершенно ясно, что его бы ничуть не обидел ответ, что, мол, нет, мы зашли просто так. По крайней мере, это избавило бы его от необходимости шевелиться. Но я заказал херес. Хозяин кафе тяжело вздохнул и, как истинный андалусец, для которого время не имеет особого значения, ибо здесь принято считать, что торопиться не следует ни с работой, ни со смертью, довольно долго искал бутылку, потом два чистых бокала. Короче, мы проторчали в кафе уже добрых пять минут, пока хозяин, лениво волоча ноги, добрался до нашего столика. Очевидно, каждое лишнее движение настолько ему претило, что парень и не подумал нас обслуживать. Он лишь поставил на стол бутылку:
— Пейте, сколько хотите… потом скажете…
И веревочные сандалии тут же зашлепали обратно, к стойке. Видать, этому типу окончательно опротивело все на свете. Должно быть, печенка барахлит… И однако я ничуть не сомневаюсь, что, заглянув сюда либо в час, либо в восемь вечера, увидел бы его совершенно преобразившимся: с горящим взором кабатчик наверняка оживленно обсуждал бы с друзьями или противниками достоинства того или иного матадора или же пылко уверял, будто ни одно другое братство не сравнится в благочестии, богатстве и изяществе убранства с «Pontificia, Real et Illustre Hermandad Sacramental у Confradia de Nazarenos de Nuestro Padre Jesus del Silensio en el Desprecio de Herodes у Maria Santisima de la Armagura»[25], то есть его собственным.
Наполнив бокалы, я, вдруг подняв голову, встретился взглядом со своим невольным собутыльником. И тут же заметил, какие у него зрачки. И без особых познаний ясно, что это наркоман. Тут есть все привычные признаки, о которых нам рассказывали на лекциях в Вашингтоне. У меня слегка сжалось сердце. Наркоман… Неужто банда все-таки вышла на мой след? Я вспомнил об Эскуарисе, и по позвоночнику пробежала неприятная дрожь. От ярости и страха свело все мышцы. Не пройди я специальной тренировки, сразу бы вцепился парню в горло и заставил сказать, кто приказал следить за мной. Однако я заставил себя сделать несколько глубоких вдохов и, успокоившись, поднял бокал:
— Выпьете за мое здоровье?
Парень опять в полной растерянности. Он изо всех сил старается подавить дрожь в руках, но теперь я знаю, что его состояние объясняется не столько страхом, сколько привычкой к наркотикам. Мой незадачливый преследователь судорожно стискивает зубы, на висках у него выступают капельки пота, и я чувствую, что он совсем на пределе.
— А почему бы и нет, сеньор? — чуть дрогнувшим голосом говорит парень.
Мы чокаемся, и он пьет залпом. Потом, даже не спросив у меня разрешения, хватает бутылку и на одном дыхании осушает еще два бокала подряд.
— Простите, сеньор, но… — слегка покраснев, бормочет мой невольный гость.
— Я знаю, что такое ломка[26], — спокойно перебиваю я.
Вопреки моим ожиданиям, он даже не вздрагивает, а лишь со вздохом опускает голову.
— Я как будто задыхаюсь…
В Соединенных Штатах я достаточно долго охотился за наркоманами и порядком их навидался, так что прекрасно понимаю: мой новый знакомый готов на все, лишь бы раздобыть немного героина или кокаина… А Боб Лажолет тем временем живет в прекрасной вилле на склонах Тибидабо у Барселоны… Мысль о торговцах наркотиками, как всегда, приводит меня в дикое бешенство, так что глаза застилает кровавая пелена. Теперь я уже не злюсь на своего недавнего преследователя, напротив, мне его безумно жаль. Я бы попросил его рассказать мне свою историю, но уже не раз слыхал исповеди наркоманов, и все они удручающе схожи… Бедняга встает.
— Благодарю вас, сеньор… — робко лепечет он.
Парень явно надеется ускользнуть, но я беру его за руку и снова усаживаю на место.
— Никуда вы не пойдете, пока не расскажете, зачем следили за мной.
Наркоман удивленно таращит глаза.
— Так вы ж и так все знаете… На Сьерпес я принял вас за иностранца и решил, что вы согласитесь дать мне немного денег, если я предложу показать вам Севилью… Но я в таком состоянии, что не осмеливался подойти… Думал, вы сочтете меня пьянчужкой-попрошайкой…
24
Титул испанских священников.
25
«Прославленным приходом священного братства кающихся Отца нашего Иисуса, безмолвствующего пред судом Ирода, и Святейшей Марии Армагурской» (исп.)
26
Невыносимое состояние, которое испытывает наркоман, лишившись привычной дозы.