Видео Иисус

Наверняка опять что-нибудь пораженческое. В главной редакции N.E.W. недаром говорили, что немцы – мастера международного класса в изобретении сомнений и возражений всех видов. Надо послушать. Джон Каун угрюмо кивнул писателю и откинулся на спинку кресла.

Эйзенхардт сразу заметил, что медиамагнат не в духе, и спросил себя, удачный ли момент он выбрал для того, что собирался ему сказать. Но отступать было уже поздно, а в запасе тоже не было ничего другого. Он начал потеть, несмотря на кондиционер, включённый на полную мощность.

– Это видео, – начал он со всей возможной твёрдостью, – вы не сможете показать по телевидению, это абсолютно однозначно – по крайней мере, в ближайшие три года.

Каун зарычал хищным зверем, сцепив на животе руки, словно когтистые лапы:

– Я уже говорил вам однажды, что не желаю слушать соображения такого рода.

– Неважно, нравится вам это или нет, мистер Каун, – продолжал Эйзенхардт с решимостью, которой сам в себе удивлялся. – Логика рассуждений неопровержима, и вы должны это выслушать, чтобы знать её. В конце концов, вы за это мне платите.

Глаза магната на мгновение сверкнули по-тигриному, но потом уголки губ дрогнули:

– Хорошо, – согласился он. – Это аргумент. Говорите.

– Допустим, вы найдёте видео и камеру, и тогда покажете их по телевизору. Наверняка вы сделаете это в рамках разрекламированного на весь мир специального сообщения, ведь так?

– Можете не сомневаться.

– И наверняка не один раз, а многократно.

– Разумеется. Столько раз, сколько понадобится, чтобы обеспечить максимальную аудиторию.

– Но это значит, что через три года это видео станет, так сказать, общеизвестным достоянием. Любой мало-мальски образованный человек в этом мире будет хотя бы наслышан об этом видео, но наверняка также и увидит его хотя бы раз.

– Это наша цель, совершенно верно.

Эйзенхардт сделал паузу, чтобы посмотреть, не додумается ли Каун до самостоятельного вывода. Но мультимиллионер продолжал смотреть на него вопросительно, и тогда писатель довёл мысль до конца:

– Тогда какой же молодой человек, на ваш взгляд, – с нажимом спросил он, – решит: Отправлюсь-ка я в прошлое, пожертвую своей жизнью, чтобы снять видеофильм, который вот уже три года крутят по телевизору?

Он испытал своеобразное удовлетворение, глядя, как работает мысль Кауна, как до него постепенно доходит, и как американский делец наконец свечкой выпрямляется в своём кресле.

– Будь я проклят! – вскричал он. – Вы правы. Если показать видео до того, как состоится путешествие в прошлое, то отпадёт всякая мотивация для этого!

– Точно. И тогда путешествие во времени не состоится. Но тогда не будет и видео, которое вы смогли бы показать по телевидению.

– Прекратите! – поднял руки Каун. – У меня сейчас треснет голова! Что это значит?

– Это значит, вы не покажете его по телевизору до того, как путешественник стартует.

– Но если я его найду и всё-таки покажу?

– Вы его не покажете, какова бы ни была для этого причина. Этого не произойдёт. Возможно, потому, что вы его всё же не найдёте. Я знаю, вы не хотите этого слышать. А может быть, вы его и найдёте, но продержите под замком три года. Или дольше. В любом случае путешественник должен стартовать в мире, где никому не известна эта видеозапись, которую он сделает, – или уже сделал.

Каун опять весь опал, глубоко задумавшись. Эйзенхардт терпеливо ждал. В любом случае магнат не взорвался, чего он боялся. Напротив, чем дольше он размышлял, тем веселее казался с виду.

– Но ведь это могло бы означать, – сказал он наконец, – что мне удастся найти видео и продать его католической церкви. И что она будет держать его под замком до скончания времён. Ведь так?

Эйзенхардт насторожился. До такого варианта он не додумался. Осмыслив его, он кивнул:

– Да. Это тоже могло бы служить объяснением.

Каун расплылся в улыбке. Казалось, ещё немного – и он рассмеётся.

– Знаете, что это значит? Что вы тем самым только что доказали?

– Я только что доказал?.. – неуверенно повторил Эйзенхардт. Кажется, Каун открыл в этом деле аспект, который от писателя ускользнул. Какая досада.

– Если церковь приобретёт это видео, – с наслаждением объяснил промышленник, – и затем будет держать под замком, то это означает, что там есть что скрывать. Например, на видеозаписи будет нечто такое, что поставит под вопрос всё учение церкви – правильно?

Эйзенхардт озадаченно кивнул. Не так уж и глупо. Он вдруг заметил, что какая-то часть его сознания всё время старается найти основания для того, чтобы взглянуть на американца сверху вниз. Примерно по такому принципу: окей, он мультимиллионер, но это значит только то, что он туполобый, корыстолюбивый хищник, чьё мировоззрение ограничивается четырьмя арифметическими действиями и начислением процентов. Я же, напротив, интеллектуал, человек духовный, а ведь всё дело именно в этом. И вдруг обнаружить, что Джон Каун фактически чёрт знает как башковит, находчив и изобретателен!.. Это раздражало Эйзенхардта. Ведь тогда получалось, что Каун достоин своих миллионов.

– Но если, – тянул американец нить своих рассуждений, – видеозапись имеет такого рода щекотливое содержание, то это значит, что я могу запросить за неё почти любую цену. Всё или ничего, мистер Эйзенхардт. Понимаете ли вы это? Ваша аргументация доказывает с неопровержимой логикой, что мы либо потерпим крах – если вообще не найдём видео, – либо одержим победу по всем фронтам.

Перевозка находки из четырнадцатого ареала проходила самым неприметным образом. Профессор Уилфорд-Смит и Шимон Бар-Лев вместе спустились в яму, где вокруг места находки уже были выставлены несколько ящиков из грубо полированной нержавеющей стали с засыпанным на дно слоем просеянного песка в палец глубиной. Потом они надели тонкие пластиковые перчатки и уложили кости мёртвого в эти ящики. В самом конце они подняли со всей возможной осторожностью льняную сумку, в которой содержалась пересохшая до хруста брошюрка инструкции для видеокамеры, и поместили её в отдельный ящик. Потом заполнили ящики до верха шариками из химически нейтрального пенопласта и закрыли крышки.

Им уже не раз приходилось поднимать ценные находки подобным образом. Единственное отличие состояло на сей раз в том, что вся эта акция снималась на видео несколькими камерами. И что каждый ящик был закрыт на массивный висячий замок.

Ящики погрузили в машину, и спустя некоторое время весь транспортный конвой двинулся в сторону Иерусалима. Едва за ними улеглась пыль, как сняли палатку, которая целую неделю простояла над местом находки. Но и без этого некогда оживлённый лагерь выглядел покинутым и мёртвым, как будто его опустошила чума.

Каун всё ещё пребывал в дурном расположении духа, и обстоятельства не способствовали его улучшению в обозримом времени. Он смотрел на невзрачную заднюю стену Рокфеллеровского музея и бросал взгляды, полные особенного омерзения, в сторону мусорного контейнера, который стоял рядом с разгрузочной платформой и распространял вокруг себя неописуемую вонь.

– Вы мне не сказали, что музей сегодня открыт, – прорычал он профессору Уилфорду-Смиту.

– Рокфеллеровский музей открыт каждый день, – спокойно ответил профессор. – Каждый день с десяти утра до пяти вечера. За исключением пятницы, когда он закрывается уже в два часа пополудни, и субботы.

За низкой балюстрадой появилась группа подростков, которые шумно дурачились в районе главного входа. Некоторые из них прыгали на ограждение и оживлённо махали им руками.

– Вы всерьёз собираетесь исследовать наши находки в то время, как по всему зданию носятся эти люди? – Слово люди Каун произнёс так, будто собирался сказать совсем другое: эти насекомые.

– Опасности никакой нет. К лаборатории публика не попадает. Многие даже не знают, что здесь вообще есть какие-то лаборатории.

– Может, и так. Но повторяю: давайте всё упакуем и отправим в США, в частную лабораторию, где мы сможем всё держать под контролем.