Сверстники

Внезапно всё движение прекратилось. Джоди было решил, что танец кончился или что птицы обнаружили их. Но тут музыканты вступили в круг. Двое других заняли их место. Была выдержана пауза. Затем танец возобновился. Птицы отражались в прозрачной болотной воде. Шестнадцать белых теней повторяли их движения. Над пилой-травой потянул вечерний ветерок. Трава пригибалась и трепетала. По воде прошла рябь. Заходящее солнце розовело на белых телах. Это были сказочные птицы, и танцевали они на заколдованном болоте. Травы колыхались с ними в лад, и воды болота, и под ногами у них зыбилась земля. Земля и солнце, ветер и небо танцевали вместе с журавлями.

Джоди вдруг заметил, что его руки подымаются и опадают в лад его дыханию, как подымаются и опадают крылья журавлей. Болото окрасилось золотом. Журавли купались в золотом свете. Дальние хэммоки почернели. На листья кувшинок пала темнота, и вода стала чёрной. А журавли были белее облаков, белее белого цветка олеандра или лилии. Без всякого предупреждения они поднялись в воздух и полетели. То ли кончился просто-напросто танец, длившийся целый час, то ли их спугнул длинный нос аллигатора, показавшийся над водой, – Джоди этого не знал, но они улетели. Они сделали большой круг на фоне заката, издавая свой странный заржавленный крик, который они издают лишь в полёте. Затем длинной вереницей потянулись на запад и скрылись из виду.

Пенни и Джоди распрямились и встали. От долгого сидения на корточках у них ныло всё тело. Над пилой-травой клубились сумерки, и мочаги внизу были едва видны. Мир вокруг был всего только тенью и перетекал из тени в тень. Они повернули на север. Джоди нашёл своего окуня. Они взяли наискосок к востоку, оставляя болото позади, затем снова пошли на север. Тропа смутно угадывалась в густеющей темноте. Она вывела их на дорогу среди скраба, и они ещё раз повернули на восток. Шли они теперь уверенно, так как заросли сплошной стеной ограничивали дорогу с обеих сторон. В зарослях было черно, а дорога была как тёмно-серая полоса ковра, песчаная и беззвучная. Какие-то маленькие зверьки стремглав перебегали её перед ними и шебаршили в кустах. Где-то вдали кричала пантера. Над самыми их головами медленно пролетали козодои. Они шли молча.

Дома их ждал свежеиспеченный хлеб и полная сковородка топлёного сала. Пенни зажёг смолистую щепу и пошёл проверить скотину. Джоди очистил и разделал окуня на заднем крыльце в неярком луче света, падавшего от огня в очаге. Матушка Бэкстер обваляла куски рыбы в муке и поджарила их так, что на них наросла золотистая хрустящая корочка. Они ели в молчании.

– Что это на вас нашло, голубчики? – спросила матушка Бэкстер.

Они не ответили. Их мысли были далеко от пищи, которую они ели, и от женщины перед ними. До их сознания едва дошло, что она обратилась к ним с вопросом. Они видели зрелище неземное и всё ещё находились во власти его красоты.

Глава одиннадцатая

Оленихи приносили оленят. Повсюду в зарослях Джоди видел тонкое кружево отпечатков их маленьких заострённых копыт. Куда бы он ни отправился – к провалу ли, за дровами ли в дубняк, что стоял к югу от скотного двора, к ловушкам ли, которые Пенни был вынужден ставить на хищных зверей, – он шёл, не отрывая глаз от земли, высматривая следы их передвижения. Обычно им предшествовали отпечатки копыт покрупнее, принадлежавшие оленихам. Однако оленихи были осторожны. Часто бывало так, что следы оленихи виднелись в одном месте – здесь мать кормилась одна, – а нетвёрдые следы оленёнка несколько поодаль: там, под надёжным прикрытием, дитя было в большей безопасности. Среди оленят было много двойняшек. Находя сдвоенную цепочку следов, Джоди едва сдерживал себя.

«Можно было бы оставить одного оленихе, а другого забрать себе», – думал он всякий раз.

Как-то вечером он попробовал заговорить об этом с матерью.

– У нас сейчас много молока, ма. Можно, я заведу себе оленёночка? Пятнистого оленёночка, ма. Можно?

– Нет, нельзя. О чём это ты говоришь – много молока? У меня капли лишней не остается от зари до зари.

– Он мог бы пить моё молоко.

– Ну да, будем откармливать какого-то оленёнка, а ты будешь расти худосочный. Ну что тебе в них, скажи на милость, в этих тварях, что шныряют вокруг день и ночь, дел у нас мало, что ли?

– Я хочу кого-нибудь. Хочу енота, только я знаю, еноты становятся злыми. Хорошо бы и медвежонка, только и они часто становятся злыми. Мне просто хочется… – Он наморщил лицо, так что веснушки на нём сплылись. – Мне просто хочется что-нибудь целиком своё. Чтоб кто-нибудь ходил за мной, был моим. – Он с трудом подбирал слова. – Кто-нибудь такой, на кого можно положиться.

Мать фыркнула.

– Ну, этого-то нигде не найдешь. Ни у зверей, ни у людей… Так вот, Джоди, я не позволю, чтобы ты донимал меня этим. Скажешь ещё раз «оленёнок», «енот» или «медвежонок» – и я угощу тебя метлой.

Пенни, сидя в углу, спокойно слушал этот разговор. Наутро он сказал:

– Сегодня мы пойдём добывать себе оленя, Джоди. Очень может быть, нам попадется оленёнок на лёжке. Смотреть на них, диких, пожалуй, такое же удовольствие, как и держать в неволе.

– Мы возьмём с собою собак?

– Только Джулию. С тех пор как её покалечил Топтыга, она ещё не выходила размяться. Охота не второпях пойдёт ей на пользу.

– Последняя-то оленина мигом пролетела, – сказала матушка Бэкстер. – А ведь вспомнить, так мы вон сколько её навялили! Повесь теперь в коптильне несколько окороков – вот и хорошо.

Её добродушие прибывало и убывало вместе с запасами съестного.

– Похоже, Джоди, ты стал наследником шомполки, – сказал Пенни. – Только не очень огорчайся, если она откажет и тебе.

Джоди думать не смел о том, чтобы выпрашивать её себе. Достаточно было просто пользоваться ею. Мать сшила из шкуры енота небольшую котомку. Он положил в неё дробь, пистоны и мох для пыжей, наполнил порохом рог.

– Я вот что надумал, мать, – сказал Пенни. – Мне надо в Волюзию, достать патронов. Лем дал к ружью всего несколько штук. И ещё мне хочется настоящего кофе. Этот дикий кофе мне просто осточертел.

– Мне тоже, – согласилась она. – А мне надо ниток и пачку иголок.

– Быки оленей, кажись, теперь кормятся ближе к реке, – продолжал он. – В той стороне видимо-невидимо следов. Мы с Джоди поохотимся в тех местах и, ежели добудем быка или двух, обменяем сёдла и окорока в Волюзии на то, что нам нужно. А потом можем навестить матушку Хутто.

Она нахмурилась.

– Ты закатишься в гости к этой дерзкой старухе и наверняка пропадёшь на два дня. Мне кажется, ты мог бы оставить Джоди со мной.

Джоди передернулся и посмотрел на отца.

– Мы вернёмся завтра, – сказал Пенни. – Как же Джоди научится охотиться и быть мужчиной, коли отец не будет брать его с собой и учить?

– Хорошая отговорка, – сказала она. – Просто вы, мужчины, любите бродяжничать вместе.

– Ну, тогда ты пойдёшь со мной на охоту, радость моя, а Джоди оставим дома.

Джоди так и прыснул со смеху. Ему представилась крупная фигура матери, как она ломится сквозь заросли, и он не мог сдержать себя.

– Ладно уж, идите, – сказала она и засмеялась. – Сделайте дело, да и с плеч долой.

– Ты сама же порою не прочь сбыть нас с рук, – сказал Пенни.

– Да, это моё единственное утешение, – подтвердила она. – Зарядите и оставьте мне дедушкино ружьё.

Старый Длинный Том, на взгляд Джоди, был более опасен для неё самой, чем для хищника, который посмел бы вторгнуться в их владения. Стрелок она была никудышный, а ружьё было так же ненадёжно, как и шомполка Пенни, но Джоди понимал, что её ободрит уже одно его присутствие. Он сходил за ружьём в сарай и принёс отцу для зарядки, радуясь тому, что она не потребовала себе его собственное, только что обретённое оружие.

Пенни свистнул старой Джулии, и они втроем – мужчина, мальчик и собака – вышли на восток. Было тёплое, влажное майское утро. Солнце насквозь пропекало заросли. Маленькие твёрдые листья карликовых дубов были как плоские тарелки, сдерживающие зной. Песок обжигал Джоди ноги сквозь подошвы башмаков. Несмотря на жару, Пенни шёл скорым шагом, и Джоди оставалось только следовать за ним. Джулия бежала впереди. Запахов дичи пока не было. Пенни остановился и обвёл глазами горизонт.