Страница 73 из 76
Оба богатыря тотчас вскочили, отряхнулись, выхватили кинжалы острые, что у них за поясом были, и подступили друг к другу, схватились свирепо и жестоко, так что вдруг оба разом друг друга клинком поразили, насквозь пронзили, наземь упали, бездыханны стали.
Когда войска такое увидели, пронесся над ними стон. Со стороны Хоршид-шаха выступил на поле Абре-Сиях – на вороном коне, четырнадцатью видами оружия снаряжен. Подъехал к середине Арменшахова войска и стал на бой вызывать. Тут выехал из войска Аркалык-пахлавана всадник по имени Хур, он Аркалыку племянником приходился. Подскакал к Аб-ре-Сияху и закричал:
– О зловредные негодяи, вы сгубили такого богатыря, как Аркалык, а ведь во всем мире ему равного не было! Да он во сто раз лучше вашего шаха! Слава богу, хоть убийца его в живых не остался. Да я за каждый волосок с головы его по богатырю убью!
С этими словами подступил он к Абре-Сияху. А тот ему в ответ:
– Ах ты подлец безродный, да не тебе имя нашего шаха поминать! У шаха нашего таких, как Аркалык, тысячи в псарях ходят.
Тут он набросился на Хура, шевельнуться ему не дал – так ударил копьем в грудь, что оно наружу из спины вышло. Тот сразу упал и умер. Тогда Абре-Сиях испустил боевой клич, вызывая противника. Другой воин выехал на поле – Абре-Сиях убил и его. Еще один прискакал – сражен был. Так одного за другим поразил он семнадцать человек. Поднялся над войском Армен-шаха вопль.
Газаль-малек раскипятился, подошел к отцу, поклон отдал и сказал:
– Отец, ведь это мое дело! Все эти раздоры и волнения начались из-за меня, из-за меня столько людей в землю полегло, да и сейчас еще погибать продолжает. А все из-за того, что Махпари я домогаюсь! Я хочу выйти на мейдан и вызвать Хор-шид-шаха. Коли будет мне удача, убью его и разгромлю его войско, а коли нет, он меня сразит, зато я избавлюсь от упреков тех, кто не страдает любовью к Махпари. Кроме этих двух, пути нет: либо с жизнью расстаться, либо Хоршид-шаха убить, а не то я на себя руки наложу, потому что не могу больше терпеть сердечную муку и все эти страдания.
Армен-шах удержал его за руку и воскликнул:
– Ох, сынок, да ты незнамо что говоришь! Не навлекай на себя погибель, не совершай поступков, в которых потом раскаешься, да поздно будет! Подожди, пусть войско идет на мейдан и жертвует за тебя жизнью – по мне, пусть лучше все они смерть примут, чем с твоей головы хоть волосок упадет. Для того войско и держат, чтоб оно за падишаха пострадать могло. Им жалованье платят, а они за падишаха жизнь отдать должны.
Много еще в том же духе говорил Армен-шах Газаль-малеку, но тот не соглашался.
– Ах, отец, ты не ведаешь о моих страданиях, а у меня нет больше сил терпеть! – отвечал он и с этими словами повернул коня на мейдан. А конь тот арабских кровей, словно утес могучий, словно ветер и огонь! С боевым кличем погарцевал Газаль-малек по полю, потом подскакал к Абре-Сияху и вскричал:
– О презренный, ты, видно, так возомнил о себе, что решил, будто в мире не осталось больше доблестных мужей! Покажи-ка, какова твоя смелость. Изведай вкус пики настоящего воина!
И тут они схватились за копья и долго ими сражались, а потом отбросили их и взялись за яростные мечи и обрушили их на голову друг другу, так что обоих эта схватка разгорячила. Газаль-малек сгоряча подумал: «Да что мне на этого человека время терять!» Поднялся он в седле во весь рост и рубанул мечом по голове Абре-Сияха. Абре-Сиях щитом заслонился, меч тот щит на две части рассек, шлем достал, расколол его, до темени дошел и до бровей голову пробил. Кровь потекла по лицу Абре-Сияха, мир перед глазами его померк, и от этого удара обратился он в бегство.
Когда Газаль-малек увидел, что Абре-Сиях бежал с поля битвы, он подъехал к середине войска Хоршид-шаха и вскричал:
– О Хоршид-шах, ради чего все эти сражения и волнения?! Мы Махпари добивались, а столько тысяч людей с жизнью расстались! Кабы не Махпари, какое нам с тобой дело друг до друга? Да уж, видно, такая судьба выпала. Уже скоро год, как постигли нас эти невзгоды и заботы, да и мир весь из-за нас в беду попал. Пожалуй на мейдан, чтобы нам друг с другом сразиться, испытать, кому счастье выпадет, а войско от войны избавить.
Хоршид-шах услышал это, соскочил с коня и сказал:
– Принесите мои доспехи, я выйду на мейдан, ответ ему дам, а то он меня еще не знает.
Фаррох-руз поклонился ему и сказал:
– Остерегись, не делай так, не будь таким легкомысленным, как Газаль-малек! Ведь мы, твои слуги, на месте, мы не допустим, чтобы ты вышел на поле. Упаси бог, что-нибудь с тобой случится! Я еще в Халебе дал обет, взялся отвращать всякую беду, которая тебе грозит, жизнь за тебя отдать, если выпадет несчастье какое, принять его на себя. Я пожертвую за тебя жизнью, а ты в награду прославишь мою верность. Шаху известно, что я правду говорю, таково мое предназначение, так меня с младенчества учили, что сто тысяч таких, как я, царевича не стоят.
Хоршид-шах сказал:
– Братец ты мой милый, дозволь мне на мейдан выйти, сразиться с Газаль-малеком! Ведь он меня вызывает, это мне на долю выпало.
– Вот за твою долю мы и отдадим жизнь, – отвечал Фаррох-руз.
– Правильно ты говоришь, – опять сказал Хоршид-шах, – но только в этот раз я сам хочу на поле выйти.
– Клянусь прахом ног твоих и Марзбан-шаха – не допущу! – вскричал Фаррох-руз и направил коня на мейдан. Подъехал к Газаль-малеку и остановился напротив него.
А Газаль-малек, когда увидел его, подумал, что это Хоршид-шах. Он весь задрожал, грозно закричал, копье на него наставил, и стали они биться. В конце концов Газаль-малек изловчился и направил копье в грудь Фаррох-рузу. Фаррох-руз щит поднял, чтобы удар его отразить, а Газаль-малек быстро отвел копье то – ведь он был умелый воин, – и острие вонзилось в ногу Фаррох-руза, да так, что насквозь прошло и лошади в брюхо попало!
Застонал Фаррох-руз от этого удара, в смятение впал, натянул поводья коня и обратился в бегство. Газаль-малек воскликнул:
– Нет, шах, договор не такой был! С такой-то отвагой ты всю эту смуту в мире произвел? Куда же ты? Сегодня убежишь, а завтра как?
– Я не шах, я Фаррох-руз, слуга его, – ответил Фаррох-руз и ускакал.
А Газаль-малек на месте остался в растерянности, говоря себе: «О горе, я-то думал, мне добыча досталась, в силок мой попалась, да не так получилось, как мне примстилось!»
Так он на поле раздумывал, а Хоршид-шах тем временем увидал, что Фаррох-руза настиг удар и тот обратился в бегство, и потребовал свое оружие. Стал он на колено, продел голову в доспех, принял его на рамена. Двенадцать слоев китайского шелка вниз подложил, чтобы телу прохладнее было. А поверх надел частую кольчугу, не пропускающую ударов, горящую, словно золото, да повесил на себя четырнадцать родов оружия. Тут подошел стремянный, коня подвел ему – такого коня, что, если мы его описывать примемся, на это пятнадцать книг потребуется, вот какого коня во всей красе привели Хоршид-шаху! Вставил он левую ногу в стремя, вскочил в седло и направился на поле. С боевым кличем по всему полю проскакал, к Газаль-малеку подъехал и как вкопанный стал.
Поглядел Газаль-малек на его стан и вид, на стать и осанку, на коня и посадку, на все снаряжение и спрашивает:
– О воин, коли ты благородный человек, отвечай по чести, как твое имя?
А Хоршид-шах в ответ ему:
– Невежа, да кто же у солнца приметы спрашивает? Разве солнечный лик глиной прикроешь? Но тот не рыцарь, кто из-за имени препираться станет. Хоршид-шах я, сын Марзбан-шаха, Тіадишаха Халеба и Сирии, Ирака и Хорасана, Фарс? и Багдада и Мазандарана. Благородные мужи имя свое не таят! А теперь, коли ты мужчина, покажи свою доблесть, чего ради ты так сражения искал, меня на бой вызывал – вот он я перед тобою.
Увидел Газаль-малек Хоршид-шаха, столь грозного и сурового, и молвил ему.
– О шах, дозволь мне коня сменить – ослабел мой конь
– Ладно, – согласился Хоршид-шах.
И Газаль-малек повернул, чтобы поменять лошадь.